Набат

4 — 17

Позвонила жена и короткой фразой выбила Судских из колеи:

— Немедленно выезжай в Петроград, сыну плохо, мерзавец ты эдакий…

Проснулись угрызения совести, медовый месяц с Лаймой заканчивался поганой нотой. В каком-то бесовском угаре он напрочь забыл, что отец и принадлежит к иерархии власти, что вся его жизнь как в аквариуме и скрыть от посторонних необузданную страсть невозможно. Жена с ним не миндальничала и за других сделала определение его поступка — мерзавец.

За долгие годы семейной жизни у них сложились ровные и несколько отчужденные отношения. По молодости она пыталась ревновать своего статного красавца к молоденьким лаборанткам, но вскоре это занятие прискучило ей. Судских не был гуленой, а свободное время любил проводить за чтением умных книг и размышлением над ними. С рождением дочери она и вовсе утратила интерес к персоне мужа: дети составляли весь ее круг, вписывается он в него или нет. Был, есть, зарплату приносит, сам приходит, вот мои руки, мое тело, а вот дети, Судских, которых ты видишь почти всегда спящими. Чего тебе надо, Судских? Ох, не будет из тебя путного старика!..

Заложница собственноручно созданного круга, она мыслила замкнуто: жить надо по-людски. Зарплату приносить, жену и детей любить, на других не заглядываться. Даже подъем мужа по служебной лестнице она измеряла увеличением денег в доме, и только. Его внутренний мир ее не интересовал.

Если она позволила столь категоричный тон, пришел к выводу Судских, значит, его выбрасывают из круга без объяснения причин. Развод, огласка… А сын? Отцовские чувства проснулись наконец из-за близкой опасности. Ехать надо к сыну.

Судских связался с Гречаным:

— Сын опять в госпитале, жена причин не объяснила, просила немедленно приехать.

Гречаный секунд пять молча дышал в трубку. К любовным выкрутасам Судских прибавилась болезнь сына. Лихой компот заварился.

— Ты горячку не пори, Игорь. Я по своим каналам свяжусь с госпиталем, выясню. Если дело срочное, дам вертолет и полетишь сразу. Полчасика подожди…

Через двадцать минут он перезвонил:

— Страшного ничего нет, но диагноз врачи поставить не могут. Лети, машину за тобой я выслал. Держи связь со мной.

Трех часов не минуло, а Судских уже вели по коридору к палате сына. Шаг быстрый, как на пожар, белым флагом развевается халат на плечах. Вровень спешащий главврач на ходу поясняет:

— Случай неординарный. Парень здоров, перенесенные им побои никак не отразились на нем. Понимаете, какая штука: все органы функционируют нормально, а парень сохнет на глазах. Настолько ослаб, что ходить перестал со вчерашнего дня. И ни на что не жалуется. Ничего понять не можем.

— Может быть, вирус какой?

— Все виды исследований проводили! Ничего не нашли.

— А как другие члены экипажа?

— Делали запрос, Игорь Петрович, — расторопно объяснял главврач. — Все здоровы.

Недоумения Судских не выразил. В подсознании пикал слабый сигнальчик, будто бы Судских знал причину болезни сына заранее, только не обнаружил пока в своей памяти.

У постели сына сидела жена. На входящего мужа она посмотрела отрешенно, поднялась со вздохом и отошла к окну. Будто бы и она знала причину заболевания, недоступную медикам и вообще посторонним, подобно ее мужу…

До пояса укрытый простыней, сын казался большой куклой, которую дети раздели догола и общипали на голове волосы. И тот же нездоровый цвет искусственного тела.

— Па, — приветствовал его сын, едва приподняв правую руку.

— Что ж ты, сынок, расхворался? — спросил Судских огорченно, а жена осуждающе повернула вполоборота лицо: вот так отец…

Сын едва скорчил гримасу улыбки. Это стоило ему усилий, и глаза закрылись.

— Игорь Петрович, — зашептал главврач, — достаточно. Сейчас он потеряет сознание.

Жена взяла Судских за рукав и просто выдворила из палаты. В коридоре она прижала его к стене: глаза — в глаза, ее были полны страданий.

— Я знаю, что у него. Севка не выкарабкается.

— Что у него?

— Дочь объяснила. Это не болезнь, не вирус. Это митра.

— Какая митра? — нахмурился Судских. Жена отстранилась и, горестно заплакав, опустила голову.

— Это расплата за деяния отцов-царей. Какой ты царь, Судских?

И опять слезы без пояснений.

Судских скрупулезно перебрал в памяти возможные случаи, где сыну пришлось бы отвечать за его поступки. Лайма? Всеволод — взрослый человек: если случится развод, он поймет его. На алименты, во всяком случае, подавать не придется…

«Господи! — обожгло его. — А злополучный рейс «Аделаиды»?»

Через пять минут, неуклюже ободрив жену, он звонил из кабинета главврача Гречаному:

— Семен, нельзя ли выяснить судьбу оставшихся в живых террористов?

— Уже знаю, Игорь. Знали спустя сутки после захвата по своим каналам. Считали даже, что израильтяне морочат нам голову.

— Тот же эффект?

— Тот. Их поместили в камеру и постоянно наблюдали через глазок. Лежат оба на нарах и лежат без движений. Вошли утром — обнаружили два трупа, кожа да кости.

— Севка, единственный из экипажа, кто прикасался к ракетам… Что такое митра, Семен? Только не головной убор. Не слышал?

— Слышал с пятое на десятое. Лидеры митраизма, осквернители Христа. По легенде, их дети иссушались подобным образом. Ты только не зацикливайся на сказках. Сказка — ложь…

— Я думаю, это связано с Зоной, ракетами и всей чертовщиной последних лет. Ладно, потом поговорим. Вернусь к вечеру.

Вошел главврач. Судских спросил:

— Сына можно спасти?

— Знать бы от чего, Игорь Петрович. А дочь ваша сказала, что ему дарована вторая жизнь. Не знаю, как отнестись к этим словам…

Не переспросив, Судских отправился в палату сына.

Едва ступив в палату, он резко ощутил отсутствие чего-то. Сын лежал с закрытыми глазами, на лице печатью застыла усталость. Жена плакала в его ногах.

«Душа отлетела, — остро почувствовал Судских. — Вот что исчезло». Недолюбил он сына, не защитил, не спас… Плечи жены сотрясали рыдания. «А я ни слезинки», — подумал он рассеянно: из-под дико саднящего сердца, от горя, колотящегося изнутри, не прорвалось естественное чувство — не облегчить комок души.

Сына хоронили в Москве на следующий день. После похорон дочь с внуками сразу засобиралась назад в Индию, уговорила мать.

— И ты приезжай, па. Оставь свою непонятную службу. У нас тебе все будут рады, места хватит, чего под старость лет куковать? Поехали, па? Я тебя многому научу…

«Какие у нее глаза, — рассеянно отмечал Судских. — Не русские. А были русские, с поволокой, теперь глубокие, полные непонятных тайн. Мне уехать в Индию? Что я там забыл?..»

Он до сих пор толком не знает, чем занимается его зять. Спросить стыдно. Ладно, как-нибудь потом…

Гречаный по-своему принимал участие в горе Судских: не давал раскиснуть, впасть в самобичевание. Для этого он приготовил ему интересные документы.

— Взгляни, Игорь, какие штучки твои бывшие мэнээсы накопали, — указал он на папку перед собой. — Случай твой печальный не единственный, оказывается, за последнее время. В Штатах, Китае, Израиле и у нас произошло шестьсот подобных случаев. Каждый из них прямо или косвенно связан с ядерным оружием. Треть — напрямую, у ракетчиков, производителей и коммерсантов, а две трети — у детей, чьи родители причастны к ядерному производству. Четыреста тридцать смертей — детские.

— Что же это за напасть? — рассеянно спросил Судских.

— Это еще не напасть. Твои умные ребята копнули глубже, составили программу для обсчета и выявили следующее: СПИД рожден на урановых рудниках Заира и только среди людей племени баконго, у тех, кто поклоняется богу Зуто, тайному носителю плаща бога Солнца. Тут, кстати, интересная деталь: плащ этот изображается удивительно схожим с грибом ядерного взрыва. Наскальные изображения имеют возраст более пяти тысяч лет. Так вот, СПИД зародился в Заире, и первоначально его носителем были вовсе не педики. Перебравшись в Европу и Штаты, болезнь стала поражать в первую очередь именно педрил, позже наркоманов, хотя многие из них этим делом не баловались.

— Семен, ты куда клонишь? — не вытерпел Судских. — Мой сын, понимаешь? Зачем ты мне это говоришь?

— Успокойся, ради Бога, выслушай вначале, — нажал Гречаный. — Через пять лет после распространения СПИДа с подобными симптомами стали умирать вполне здоровые и морально устойчивые люди. И знаешь кто? Не прими за бред — последователи секты Аум Сенрикё и некоторых других, где почитается культ самоубийства. Раньше никто такой статистикой не занимался, теперь твои ребята взялись за это основательно и расширили поиск подобных случаев и опять установили закономерность: кроме сект Муна, Аум Сенрикё, сатанистов и так далее, аналогичным заболеваниям с летальным исходом подвергаются дети тех, кто рьяно доверяется оккультным наукам, магии и знахарству. Вот как хочешь, так и связывай Божий дар с яичницей, а физику с философией…

— Чернобыль как-то связан с этим синдромом? — после раздумий спросил Судских.

— Ты прямо читаешь мои мысли… Связан. И напрямую. Только другим боком. Эвакуаторы и пожарники умирали от лучевой болезни, а те, кто их посылал, от СПИДа. Среди них пятнадцать партработников и пятьдесят два их отпрыска. Нашла Божья кара на коммуняк, но изуверским путем. Дети отвечали за сволочизм отцов.

— Не за уши ли притянуты эти факты? — засомневался Судских.

— Игорь, ты своих копателей сам взрастил и знаешь их хватку — помесь крота с бульдозером: если зацепились за факт, вынут на поверхность всю проблему, еще и решение подскажут. Прочти-ка их заключение, — раскрыл папку Гречаный и протянул Судских:

«Согласно обобщенным данным, можно сделать вывод, что болезнь с ярко выраженной симптоматикой СПИДа в первую очередь будет поражать детей тех, кто отступил от морально-этических норм поведения. В эту категорию попадают все слои общества, все расы и национальности независимо от вероисповедания. Уже сейчас можно определить геометрическую прогрессию распространения болезни. Мы назвали ее условно «мак-бенах».

Пока трудно говорить о методах лечения, не изучив энер-го-информативной подоплеки болезни. Однако исторические документы показывают, что подобные случаи отмечены ранее. Так, например, итальянской эпохе Возрождения предшествовало стихийное заболевание в Италии и повсеместно в Европе, которое отнесли к моровому поветрию и чуме. На самом деле симптоматика абсолютно схожа со СПИДом и действовал синдром «мак-бенах».

Что же на самом деле происходило тогда в Европе, на стыке XIII–XIV веков? Свирепствовала инквизиция, схоластика католицизма, проповедовался аскетизм. Болезнь разразилась после публичной казни невинных людей, отнесенных инквизицией к еретикам. Как пишет очевидец тех событий Лоренцо Валла, ученый-гуманист, буквально на следующий день после казни стали умирать те, кто присутствовал на площади аутодафе, и затем мор охватил всю Италию. Люди иссыхали на глазах и умирали в страшных мучениях. Разумеется, никакого лечения не оказывалось, а саму болезнь считали Божьей карой. Только за что — непонятно. Католическая церковь обвиняла распущенность нравов, однако в первую очередь смерть уносила как раз отцов-инквизиторов вместе с домочадцами и не касалась людей, мыслящих реалистично. Благодаря этому выбору природы произошло перераспределение слоев общества, образно выражаясь, умных стало больше на душу населения. Эти люди сформировали новое мышление общества. Одним из них был Данте Алигьери, автор знаменитой «Божественной комедии», но куда более сильное воздействие на умы окружающих оказали его биографическая повесть «Новая жизнь» и философский трактат «Пир». Последний остался незаконченным и ходил среди населения в записках.