Набат

4 — 24

В субботу с утра Судских выехал в Сорокапятку.

Вез Марье печальную весть о смерти Чары. Самое время освобождать девчонку от опеки, и тут — на тебе… Неловко в такой момент затевать разговор о переезде, будто предательство. А другие заботы навалились скопом, давят, передохнуть не дают…

Судских ощущал на своих плечах усталость последних пяти лет. Ни один отпуск не использовал, толком поспать не удавалось, стремительный водоворот событий кружил голову. С год назад был у врачей на обследовании. Сказали: красная лампочка зажглась, живет на подсосе. А что сделано, ради чего самоуничтожение? Собрать в кучу все его дела «во благо», и стыдно — суета сует.

«Может быть, хоть это зачтется», — оправдывал он себя, ощупывая ладонью в кармане пакет с двумя дискетами. На них полная расшифровка текста Библии, периодика катастроф, земных превращений. И все же этого мало: рецепта пресечения бедствий пока не нашли, «формула красоты» не выстраивается.

Дискеты он решил спрятать в тайнике на территории Со-рокапятки. На всякий случай, никому ничего не сказав, кроме Лаптева, — кто же другой сделает копии…

Вечером надо быть у Гречаного. И ладно бы водку пить — от другого голова болеть станет…

Порой ему казалось, что никогда он не сможет быть прежним, самим собой, в этом бесконечном карнавале бытия, где никто уже не знает, маска на нем или обычное лицо.

Он анализировал свою встречу с капитаном Смольниковым и устыдился неуместного раздражения. Прежде он не позволял себе выказывать неуважение к подчиненным. Да, он смягчил его позже, стал прежним обходительным шефом, но песчинка перебора корябнула Смольникова, и кто знает, какие травмы пойдут от нее, что не позволит Смольникову прожить жизнь полно.

«Худые сообщества развращают добрые нравы, сказано в Писании, — размышлял Судских, — но почему-то нет в мире добрых сообществ, одни утопии, и так ли уж велика проделанная ими работа? Наступит другой виток развития — от доброго начала к худому концу, от искры к затуханию».

Нет в Библии рецепта вселюбия и вседобра — обычные лекари пробуют на больных одни лекарства, заменяют их другими, если нет результата, в случае смерти подопечного обвиняют его самого в небрежении здоровья. К такому выводу пришел усталый Судских.

Происшествие на квартире Мотвийчук не укладывалось в обычное представление об убийстве. Хладнокровное уничтожение безвинных, три трупа, и сам убийца, один из элиты власти. Ради чего? В квартире буквально все просеяли, обработали в инфракрасных лучах, и безрезультатно. Явно отсечена ниточка, ведущая к чему-то важному. Единственный след обрывался: экспертиза показала, что на шее Мотвийчука до самой смерти была тонкая серебряная цепочка и предмет из тугоплавкого металла. Возможно, крестик. Но какой? Почему он исчез? А установлено, что сорвал его Шумайло.

Вновь пересмотрели дело об убийстве Мотвийчук, которое вызвало другие убийства. Версию о причастности Басягина Синцов опроверг сразу. Тот сознался с перепугу, а точнее, подручные Христюка вышибли из него признание. Перепроверили и нашли то, чего не обнаружили по горячим следам: в квартире гадалки в злополучный вечер накануне убийства находились еще двое, которые могли стать убийцами. Да, Басягин невиновен, его алиби подтвердилось. Да, за полчаса до убийства он побывал у Мотвийчук, поссорились, ушел. Консьерж в доме напротив подтвердил. И не так уж важно лично для генерала Судских, кто является убийцей, — след, такой нужный, обрывался.

«Впрочем, почему не важно? — поймал себя на фальши Судских. — Причина всех убийств одна, и не ревность привела убийцу в этот дом. Что они все искали? Работы Трифа? Если человек способен на убийство, значит, есть особая причина и, значит, не сработали прочие методы убеждения бескровно заполучить искомое, а работы Трифа лежали практически на поверхности, и не такая уж это оказалась тайна…»

Вместе с Синцовым перебрали возможный круг причастных и сошлись в одном: из подозреваемых изначально выпал Георгий Момот, который, если внимательно присмотреться, всегда находился в центре. События раскручивались вокруг него, и вряд ли он был обычным зрителем. Умен, осторожен, уехал из горячей точки загодя.

Иван Бурмистров вторично выехал в Литву. Напутствие было лаконичным: как хочешь, но результат должен быть.

Проехав кордон с охраной, Судских удивился, не увидев среди встречающих Левицкого. Дежурный офицер смущенно переминался перед ним с ноги на ногу.

— Понимаете, Игорь Петрович, суббота ведь, вы не предупредили, и майор решил отдохнуть маленько.

— А стоять перед старшим по званию разучились? Тоже маленько отдыхаете? — не сдержался Судских. — Какой отдых?

— Дельтаплан, товарищ генерал-лейтенант. Сейчас свяжемся.

— Сюда и спланирует прямо? — еще больше закипел Судских.

— Зачем сюда?.. Там джип и мобильная связь.

С горем пополам выяснилось: Левицкий пристрастился к дельтапланеризму, втянул Марью; чтобы разгоняться на ровном месте, брали служебный джип. Раньше они выбирались на возвышение, там сарай старый под ангар оборудовали, оттуда летали, но дельтаплан, какой он ни воздушный, а таскать в гору тяжело, вот и придумали от лени джипом разгоняться. Итого, еще трое подчиненных приобщились к пернатым. Весело живут! В стране раскардак, людей убивают среди бела дня, бунты, забастовки, шеф отоспаться не может, а здесь эпоха Крякутного процветает! Звонкий колокольчик мечты спецназ убаюкивает! Небо их манит! Простор зовет!

Судских рассыпал громы и молнии до самого возвращения отдыхающих, а после этого над всеми обитателями Со-рокапятки сгустились мрак и неизвестность.

Марья скромно отсиживалась у поленницы, ожидая конца нахлобучки, а ее похорошевшее розовое личико того больше распаляло Судских.

— А ты, красавица, собирайся домой, каникулы кончились! — резко приказал он и получил тотчас вразумительный ответ:

— А я к вам отдыхать не нанималась.

Поднялась спокойно и удалилась в терем.

Судских, не видевший Марью почти три месяца, буквально прикусил язык. Не поведение шустрячки срезало его, а ее пропорции: что-то не так было в ее фигуре.

— Как это понимать, Левицкий?

— Не понял, Игорь Петрович?

— Не валяй дурака, — прошипел Судских. — Она беременна!

— Как беременна? — затвердел на месте Аркадий.

— Прежним способом! В беспорочное зачатие я не верю! Ты за кого меня принимаешь? — взорвался Судских.

— Клянусь, Игорь Петрович, ни пальцем!

— А кто тогда не пальцем? Дядька Триф? Святой дух?

Аркадий пришел в норму раньше Судских. Вдох, два выдоха.

— Игорь Петрович, за себя, за ребят я ручаюсь твердо. И за Илью Натановича, пока он здесь жил. Это все.

— А ты сам впервые, что ли, увидел? — недоумевал Судских.

— Да не замечаю я таких вещей! Кушает человек, отдыхает, дельтаплан ее держит нормально… — сказал и прикусил язык. Зря. Про дельтаплан не надо бы, шеф почти отошел…

— Еще раз услышу… — начал и осекся Судских. Когда-то и он мечтал освоить эту штуковину. Кому полетать не хочется!

— Понял, товарищ генерал-лейтенант!

— Так я тебе и поверил.

В терем он зашел успокоившимся. Поднимаясь к себе, сказал:

— Позови Марью.

Куртки не успел снять, Марья уже возникла на пороге:

— Вызывали, гражданин товарищ начальник?

— Вызывал, — спокойно ответил Судских и внимательно оглядел Марью. Сомнений нет, беременна.

— И кой месяц миновал?

— Пятый, вестимо.

— Аборт не получится.

— А я не собираюсь.

— А кто папа? — спросил Судских и затаил дыхание, боясь неожиданного ответа.

— Не знаю.

— Напрягись. Это не шуточки.

— А че напрягаться? Ну, обкурилась в отряде… Я не помню. Так и запишите: я от солнышка сыночка родила.

— Ты хочешь сказать, до нашего знакомства это случилось? — перевел дыхание Судских.

— А вы че, на Аркашу подумали? — спросила Марья и захохотала. Сквозь смех добавила: — Куда ему, он весь такой правильный!

«Все просто у детишек, — не знал, как поступить, Судских. — И как теперь о Чаре сказать? Совсем с толку сбила».

Отсмеявшись, Марья с любопытством ждала продолжения. На любой вопрос у нее готов любой ответ.

В интересном своем положении она действительно похорошела и расцвела. Даже шуточки отпускала с весомостью женщины, а не вздорной девчонки.

— Мария, — решился наконец Судских. — Я привез тебе нехорошую весть…

— Ой, дядь Игорь, не надо, — сразу испугалась Марья.

Увидев ее разом побелевшее лицо, Судских испугался сам того больше, но слово не воробей… Он нашел выход:

— Есть и другая новость: твои родители живы.

— Ой, что же мне делать? Живы?

— Да, Маша. А Чару не вернешь.

Он подошел к ней, взял за плечи, усадил на диван, сел рядом, говорил что-то успокаивающее, обещал помощь.

— А где папа с мамой? Это вы нарочно? — спросила Марья, отплакавшись вволю. Глаза покраснели. Уже глаза не девчушки.

— Они остались в закрытой Зоне. Это подтверждено. Не думали, что выживут. Вот фото, посмотри сама, может, найдешь.

— Это папка, — указала Марья на мужчину в плавках после тщательного разглядывания фотографии. — Это его плавки, мы с мамой ему выбирали на день рождения… А волосатый стал! Не может быть: у папки волосы! Но это он. Точно он!

И стала целовать фотографию.

— Давай тогда так поступим: сейчас собирайся, поедешь вместе с Левицким на похороны, он поможет дела уладить, а потом вместе сюда вернетесь. Хочешь остаться?

— Хочу, дядь Игорь, очень хочу! Тут все такие хорошие, а я готовлю им, не жалуются, а Аркаша вообще мой дружочек. Я ж не виновата, что со мной такое случилось…

— Да, никто не виноват, — сказал Судских без иронии, но Марья вспыхнула:

— Ладно вам! Каяться не буду!

И отвернулась. Выждав, спросила тихо:

— Я родителей увижу?

— Думаю, увидишь. Только время нужно. Пока в Зону ни один смертный не прошел. Я обещаю тебе.

— А как же они там выжили, как все это — на фотке?

— Это загадка, Маша. Мы хотим разгадать. Свяжемся с ними, может, все так станут жить. Они, видно, открыли новый закон физики. Жизни… Собирайся, встретимся внизу.

— Все в порядке, — сказал он Левицкому, с нетерпением ждавшего Судских. — Я пойду до ручейка прогуляюсь…

Ручеек по-прежнему колотился между корней дуба. На низеньком помосте возле стояла кружка. Старая, солдатская, из алюминия. Она почернела от времени, была во вмятинах, но именно она казалась Судских тем предметом, который имел право оставаться здесь, не нарушая гармонии.

Он зачерпнул влаги и с наслаждением выпил мелкими глотками. Бодрость перелилась в тело. Ополоснул лицо и с сожалением заставил себя вернуться. Тропинка пролегала мимо тайника.

— Поедешь с нами, — сказал он Аркадию, — а сюда едет со сменой Смольников. Усиливаем наряд.

Аркадий перекрутил в голове варианты и спросил:

— Что-то не так?

— Не так, Аркаша, — прямо ответил Судских. — В Москве готовится переворот, а на Сорокапятку нападение.

— Дожили, — оценил сообщение Левицкий. — Напрочь у россиян мозги отшибло. Разрешите остаться?

— Особой нужды нет. Марье ты нужнее, а через неделю вернетесь. Чтобы девчонка не натворила глупостей. Впрочем, какая девчонка… А так я тебя женить хотел на Марье.