Набат

4 — 18

Воливачу никогда не удавалось скрывать эмоции. Он отменно разозлился на Сыроватова, орал, махал кулаками, обзывал его мудаком, которому не в чекистах служить надо, а за коровами лепехи убирать. Орал Воливач и матерился так, будто на дворе сталинская эпоха и мат с кулаками — первейшие двигатели прогресса.

Выгнав его из кабинета, он попутно вставил пару незаслуженных пистонов своим помощникам, велел оставить его в покое или он разгонит всех к чертовой матери, а то и засунет их в энное место у этой матери.

Отдышавшись от душившей злости, он присел на обычный стул у стола заседаний. Почему-то стало безразличным свое кресло и даже удобный диван в комнате отдыха.

Воливач впал в прострацию, понуро опустив голову. Дело его жизни давало ощутимую трещину. Столько замысловатых комбинаций проведено, столько хитрющих шагов сделано, и вот он весь голый на обозрении тех, кого дурачил. Переиграли его терпением.

Дело его жизни… Вряд ли кто догадывался, каких трудов стоило направить выздоровление страны в нужное русло. Гречаный может приписывать себе успехи, Гуртовой — себе, и только он, подобно кукловоду, знал любую веревочку, ниточку, за которые дергать в нужный момент. К чему слава, он перехитрил всех, быть режиссером интереснее, чем заглавным артистом. Мудрая сталинская школа.

В молодости он вывел для себя главное правило. Публика восторгается звездами кино и театра, певцами, танцорами и не желает знать тех, кто зажигает эти звезды. Актеры всегда декламировали чужие мысли. Чаще всего они были глупцами по жизни, скоморохами — кичливые кумиры толпы. Завороженная глупостью толпа движется в направлении, указанном умными режиссерами. Ведут ее скоморохи по велению невидимого Бога. Александр Македонский завоевал полмира не силой меча и умом полководца, он подчинился естественному ходу событий, подчинился гласу свыше.

Не труды философов повлияли на Воливача в юности, а слова профессора медицины, когда Витя Воливач надумал стать врачом: «Болезни предопределены! Одному уготовано маяться желудком, другому — почками, третий — потенциальный носитель рака. Случается, люди ничем не болеют или справились с целым букетом. Это исключения!» «Что же является правилом?» — спросил его любознательный первокурсник после лекции. «Каждым человеком управляет планета, его личная по гороскопу. Зная особенности ее, можно без труда рассчитать параметры предполагаемых заболеваний, грамотно сделать диагностику и профилактику. Болезнь лечат, когда ее еще нет».

Это запало в душу Вите Воливачу, но спросил он о другом: «А чем больна сама Земля?» Профессор посмотрел на него с особым вниманием: «Умный вопрос, юноша. — И за ответ профессор еще пять лет назад потерял бы голову, но была оттепель, конец пятидесятых: — Земля неизлечима, начало ее болезни прозевали с появлением христианства. До этого все почитали бога-Солнце всяк по-своему, и вдруг появился богочеловек. Если растение тянется вверх, это закономерно; принуждать жить его в темноте, значит, ослабить жизненные силы и продукт его роста будет ядовитым». «Но прогресс! Он ведет человека вперед! Вверх!» — захлопотали вокруг говорливые молодые умники. «Абсолютно верно! — остановил их профессор. — Скормите корове стебли проросшего картофеля и убедитесь в силе вашего прогресса». — «Она сдохнет!» — «Как и все мы», — развел руками профессор.

Его посчитали сумасбродом, одуревшим от свободы мнений, но Вите Воливачу его слова запали глубоко в душу. Он бросил институт, не дотянув до первой сессии, перевелся на астрономический факультет. Отец от души смеялся: «Звездочетов в нашей семье пока не водилось. Давай развлекайся. Все равно будешь топтать мою дорожку, такая у тебя судьба». Старый чекист, знаток сталинских интриг, отчего и умело выпутывался из них, определил путь сына заранее. Сын ушел дальше отца, познав орбиты звезд.

Россия болела своими болезнями, прочий мир своими, генерал Воливач разработал собственный метод лечения. К масонам он не примкнул, хотя намекали присоединиться, в партию вступил как положено: надо примыкать к какой-то партии сатанистов, чтобы стать богом. У него получилось буквально все: сложился круг нужных профессионалов, натоптались нужные дорожки, заложены тайники, проделаны хитроумные пасы, устранены одни, появились другие, нити оставались в его руках.

Случай… Происшествие с Судских было тревожным симптомом. Передозировка снадобья. Дальнейшее грозило утратой контроля. Так и случилось, помимо его воли.

Замахиваться на Божьи вериги никому не дано, если не пожелает этого сам Создатель.

«Что ж делать, как выпутаться?»

Воливач перебрал в уме возможные комбинации и остановился на одной: нужен очень мощный союзник.

Решение созрело.

Не поленившись, он вышел в приемную и с несвойственной ему вежливостью сказал дежурному генералу:

— Найдите Лемтюгова. Очень важно.

Лемтюгов отыскался через час. Оповещение получил сразу, а спешить не стал. Пока маникюрша управилась с руками, педикюрша — со своими конечностями, а минетчица — со своей.

По сотке он связался с генералом, его доверенным, которого Воливач как раз просил разыскать Лемтюгова:

— Сумароков, чего там бычку нашему надо?

— Бушевал. У Сыроватова, статься, не вышло с монахом.

— Чего ж не грохнули?

— Грохалка оказалась слабоватой.

— Вона как… Чего меня тогда?

— Шеф ход надумал.

— Так и ходильники сломаются. Ладно. Через полчасика доложи, выехал. Я пока с делишками разберусь.

Не подчиниться Лемтюгов не мог, а торопиться незачем. Сейчас Воливач никто без Лемтюгова, да и вчера был никто, и позавчера.

«А злить не стоит. Бык, он и есть бык».

Вполне послушным он предстал перед Воливачом.

— Вызывали?

— Не дури, Паша, без подначек тошно.

— Чего спешного такого?

— Чего… Того! Церковь нас не поддержит.

— Ну, бабушка надвое сказала. Сам говорил: Гречаный еще не казаки. А я добавлю: Пармен еще не Церковь.

— Поздно установки менять.

— Чего надумал?

— За подмогой хочу к соседям обратиться, — промолвил он медленно, изучающе глядя в лицо Лемтюгова: поймет с ходу или вынудит пояснить?

— Смотря к каким, — сделал мыслящую физиономию Лемтюгов.

— Паша, не придуривайся. К китайцам. Это последние наши союзники по партии.

— Они и без нас готовы.

— В чем заминка?

— Япошек опасаются.

— Так подтолкнуть надо! Смотаешься в Пекин?

— Чего я там забыл? Воззвание от народа вполне сойдет. Как в Афган въехали? То же самое. Народ, мол, просит. Дай команду нашим красноперым товарищам.

— Все мы красноперые.

— Ну не скажи. Я с прошлым порвал и возвращаться не хочу.

— А если опять красные придут? — подшучивал, но с толикой ехидства Воливач.

— Стрелять гадов буду за все хорошее. На хрен они: нужны? У меня прочное дело, народ верит — чего бы я с ними делился?

— А за помощь?

— Не смеши, Виктор Вилорович. Ты сам делиться будешь?

— Ладно, Паша, — надоело Воливачу. — Хватит глупостей. Надо обговорить с китайцами: кто, куда, зачем? Не так, как с корейцами в девяносто девятом. В Китае голод.

— Ясно. Давай в пару Сумарокова, в Иркутске с китайцами пересечемся. Всем приятно будет.

Воливач успокоился полностью. Лемтюгов не Судских, так где сегодня умных и честных найти? Не до жиру…

Через три дня Лемтюгов сообщил из Иркутска: «Товар продан, вылетаю в Москву».

Воливач дожидался Лемтюгова у себя на даче.

Была суббота, день показательных процессов над знахарской шушерой. Люди с удовольствием смотрели эту программу — «Из зала суда», вот это было поле чудес так «Поле чудес»! Момот лично выводил чудодеев на чистую воду, и, как ни жаль было Воливачу лишаться своих агентов, выступлениям обер-прокурора Момота он радовался по-детски. В субботу с двенадцати до трех часов дня практически все население России прилипало к экранам телевизоров.

— Скажите, уважаемая, — спрашивал подсудимую Момот, — какими пасами вы делали мощный приворот? — В черной мантии и четырехуголке, он выглядел внушительно и пугающе для подсудимых. Бабы млели от него, популярность была неимоверной.

Поначалу подсудимые артачились, намекали на Божьи силы или дьявольские, доказывали свое энергетическое превосходство надо всеми, включая самого Момота; некоторые грозились превратить его в лягушку или кузнечика, но однажды аудитория ахнула, увидев, как сама колдунья превратилась, перестаравшись, в козочку. Воливач не поверил и правильно сделал, так он на миллионы телезрителей единичка. И Момот единственный. Колдуньи писались прямо в зале…

Так о мощном привороте:

— Я делаю так, потом так, — руками показывала пожилая тетка этот самый мощный приворот, и Воливач сразу понял: эту глупую бабу, ради пары копеек пошедшую на охмуреж, Момот срежет сразу.

— А руки мыли перед пасами?

— Когда как, — простодушно отвечала тетка. — Тут чтоб душа, дух чтобы изошел, душа, она легкая, к ей особливо надо.

— Вы с грязными руками забирались в человеческую душу? — ужаснулся Момот вполне естественно и обратился к судьям: — Высокочтимый суд, трое клиентов подсудимой показали, что после общения с ней начали страдать острым расстройством желудка, двое нажили экзему, и масса заявлений, — потряс он над головой кипой бумаг, — показывают, что никакого мощного приворота не случилось, а троих пациенток даже избили мужья при-во-ра-чи-ва-е-мых, — закончил он по слогам.

«В Якутию на поселение», — вынес свой безошибочный приговор Воливач и не стал дожидаться конца этого дела. Пока начнут рассматривать другое, он сочку попьет, бутерброд съест перед новым спектаклем. Народ на гадалок доносил хорошо, требуя возмещения моральных и материальных убытков. Их возмещали. За счет гадалок, И хлеба получил народ, и зрелищ.

Вторая подсудимая оказалась классическим представителем черной магии: акульи глаза, тройной подбородок, короткая шея и мощные телеса под бесформенным хитоном с блестками. Подчеркивала наряд магэссы шикарная прическа. Воливач оставил и сок, и бутерброд: от таких магэсс был самый смак.

— Где это вы такую чудесную прическу делали? — задал первый вполне невинный вопрос Момот.

— Я посещаю салон Александра Тодчука. Я экстрамаг и могу доверить свою голову только экстрамастеру, — ответила она с глубоким значением.

— Надо же, — изобразил глуповатость Момот. — Я вот имею диплом Бернстайнской академии, а стригусь где попало. У вас тоже диплом Бернстайна?

— Подлинным магам диплом ни к чему, — холодно ответила магэсса.

«Ну, держись, — потер руки Воливач, — таких Момот стирает в порошок».

— А где ж это вы обучились экстрамагии?

— Я потомственный маг. Моему роду триста лет, — цедила магэсса, полагаясь на свои исключительные способности.

— Подсудимая, — начал атаку Момот, — перечислите род по отцовской линии. — Ни одна из гадалок не могла выстроить четкую линию своей защиты. Момот изыскивал всяческие лазейки.

— Это тайные имена, их в присутствии не называют, — выкрутилась на первый случай магэсса.

— Я помогу вам, — расщедрился Момот. — Ваш отец, Сквориков Николай Ильич, работал слесарем в жэке. Спился, попал под трамвай. Когда он успевал заниматься магией, если не просыхал?