Набат

5 — 27

Неожиданное пекло в мае превратило Москву в растревоженный крысятник. Горы мусора, обилие вони, мух, обозленные люди, и в довершение всех бед по столице как угорелые носились черные машины партийных и правительственных чиновников. Каждый считал ниже собственного достоинства выезжать без сирены и проблескового маячка и обязательно — по встречной полосе, даже когда свободной была своя. Будто предчувствуя суровые времена, они суматошно спешили натаскать в норы жратвы и замаскироваться под порядочное население. А москвичи еле сдерживались, чтобы не обрушить накопившееся зло на этих уродов из собственной семьи. Милиция делала вид, что не замечает на перекрестках и зебрах частые перепалки между проходящими и проезжающими; постовые ГАИ независимо потели в стороне и отворачивались, едва кто-то принимался облаивать орущую сиреной и ошалело мигающую «чернавку» у красного светофора. И душно, и погано, и до того обрыдло вонючее это житье.

На Радоницу чиновник аппарата Госдумы сбил девочку на зебре и стал резко обвинять отца ребенка в разгильдяйстве. И началось… Евреи как-то растворились, искать других злодеев поздно, принялись вымещать злобу на наглецах с сиренами и мигалками, которых, как выяснили наблюдательные зачинщики, защищать никто не собирался. В один день — семеро убитых, пятьдесят один ранен. Запах крови возбуждал.

На вечернем заседании Думы депутаты бушевали в приливе бесполезной ярости. Чернь взбунтовалась! Единогласно было принято решение ввести в Москву элитные части. Прямо из зала заседаний спикер связался с президентом, переключив линию на зал. Он зачитал главе страны решение Думы и от себя лично потребовал объявить комендантский час.

В зале все слышали, как тяжело дышит президент, крепко запивавший на каникулах, которые непонятно почему продолжались.

— Не слышу ответа! — зычно напомнил о себе спикер.

— Хер вам, упыри! — дождался он, и ответ громко разнесся на весь зал.

Обиженные таким оскорблением, депутаты подняли невообразимый гвалт, визжали депутатки, наиболее горячие принялись ломать государственную собственность. Вмешалась парламентская полиция, но наряд из пяти человек попросту вышвырнули, предупредив яростно не вмешиваться в государственные дела.

Вандалово мероприятие продолжилось. Постарались оборвать большую люстру.

Полицейские запросили подмоги у «милиции нравов».

Десяти минут не прошло, как в зал ворвались два взвода, вооруженных дубинками. Совместными усилиями оборвали другую люстру. Стало темно. Ор усилился, А тут еще на хвосте нравственников в зал проник прохожий люд, которому в темноте бить кого-то было неинтересно, и он ринулся по этажам и кабинетам. Температура всего здания повысилась до критической. «Не смей прикасаться ко мне, быдло! — орал чиновник, маскируясь под ответственное лицо. — Я — избранник народа!» «Ах, избранник? Тем более! Я тебя породил, я тебя и убью!» «Нахлебники! Паразиты!» — неслось отовсюду, где крушили компьютеры и кофейные чашки. И, как водится в подобных случаях, чьи-то шаловливые ручонки пустили «красного петуха». В давке у выходов задавили семерых, среди них одного депутата. Чиновников в расчет не брали. Секретуток насиловали, где попало. Те просили только не рвать нижнее белье.

Похороны проходили при большом стечении чиновников и членов их семей. Люди любопытствовали с тротуаров. На кладбище звучали страстные речи о том, что в стране наступает беспредел, их борьба за порядок оказалась тщетной. От президента, от правительства требовали защитить народ от произвола черни. «Мы, — выразился один из выступавших, — умственные люди. Нас убивать нельзя».

Неделю спустя одно за другим произошли три леденящих кровь убийства: в собственной квартире зверски убиты мать с двумя дочерьми — десяти и двенадцати лет, глава семьи, врач районной поликлиники, был на дежурстве; взорван автомобиль, где находились отец с сыном десяти лет, отец — повар ресторана; писатель с женой замучены и повешены в подмосковном лесу. Не евреи и не чиновники. Правительство — ни гу-гу. Дума отреагировала своеобразно: не защитили нас, вот вам и наказание. Пресса без комментариев констатировала голые факты в рубрике «Происшествия». Зато лидер патриотической партии заявил в телеинтервью: «Россиянам давно пора самим защищаться от красной и жидовской сволочи». После таких высказываний в прямом эфире целый час держалась заставка: «Извините, по техническим причинам», а назавтра с полок магазинов исчезло все мало-мальски пригодное в пищу. Даже горчичный порошок.

Всему виной — одуряющая жара, свалившаяся на москвичей после пасхальной мороси. Так считали умственные люди.

Наступило 1 Мая. На демонстрацию вышло множество людей. Скорее не солидарность собирались выразить они, а протест, раздолбать раздолбаев. Плакаты и лозунги не веселили. Милиция, усиленная войсками МВД, была начеку. С мавзолея демонстрантов приветствовал президент, слегка поддатый в такой день, члены Политбюро и ЦК партии комму-нистов-христиан, министры, военачальники. Патриарх и святейший синод принципиально отсутствовали, что вполне устраивало присутствующих.

Неожиданно для всех колонны дружно остановились из конца в конец Красной площади, и, что совсем неожиданно, пестрые одежды разом сменились на черные рубашки. Слова, произносимые всей массой, прозвучали отчетливо и монолитно: «Мы пришли спасти Россию! Мы пришли спасти Россию! Мы пришли спасти Россию!» После троекратной декламации колонны перестроились по-батальонно и с песней «Как ныне сбирается вещий Олег», произведя ряд отлично выполненных перестроений, покинули Красную площадь.

Шуточки кончились — минуту держалась тревожная тишина.

— Кто это? — пришел в себя президент. Голос выражал негодование, граничащее с возмущением.

— Наши спасители, господин президент, — ответил стоящий рядом председатель Совета национальной безопасности. — Они сами заявили об этом.

Президент повернулся к нему всем корпусом, уголки губ опустились. Смерив своего бывшего помощника презрительным взглядом, он сказал:

— Россия всякой была: грязной, немытой, но не фашистской и не голубой!

В одиночестве он покинул трибуну мавзолея и пошел, сгорбившись, вдоль елочек.

Оркестр заиграл «Варяга».

Преданный шофер Петя усадил президента в «линкольн» и замер на своем сиденье.

— На дачу, Петя, — устало сказал президент.

— Нельзя без сопровождения.

— А где оно, это сраное сопровождение?

— Должно быть…

Внутренний мобильный телефон почему-то не работал. Зато графинчик в баре был полон до краев буряковым самогоном. Президент налил хрустальный стаканчик и выпил. Закусывать не стал. Перевел дух, отсутствующим взглядом уставившись перед собой.

«С теми не остался, к этим не примкнул… — травила жуткая мысль. — Да что же я, уже ничего не стою?»

— Тогда вези к приемной…

«Если дежурит Судских…»

Он боялся спугнуть предположение.

У входа его встретил начальник президентской охраны генерал-майор Бехтеренко. Появление главы государства, словно простого смертного, озадачило его.

— Кажется, меня предали. Почему не работает мой телефон? — еще более озадачил он начальника охраны.

— Как не работает? Пять минут назад я принимал рапорт вашего водителя…

— Пять минут назад все и началось. Что происходит? Кто распоряжается? Это переворот? Кто-нибудь скажет мне?

Бехтеренко, сам ничего не понимая, шел за президентом и отмалчивался. Едва президент скрылся в кабинете, Бехтеренко связался с Судских. Дежурного генерала в приемной не оказалось, но связь работала.

— Игорь Петрович, у нас происходят странные вещи…

Он вкратце обсказал случившееся.

— Святослав Павлович, — спокойно отвечал Судских, — будучи моим заместителем, вы действовали в таких случаях самостоятельно. Вы начальник президентской охраны или нет? Не справитесь, помощь окажу.

«Началось», — с неприязнью подумал Судских у себя в Ясенево.

Трудно сказать, из-за чего случай прыгает не на ту чашу весов, изменяя продуманные планы.

Почему генерал Груши не пришел на помощь Наполеону?

Почему генерал Мороз остановил фельдмаршалов фюрера?

Почему дикая жара опрокинула расчеты генерала Воливача?

Почему, в конце концов, бодливой корове Бог рогов не дает?

Не мешкая, Бехтеренко объявил тревогу и переоделся в полевую форму. Осмотрел оружие. Через минуту ему уже доложили об усилении нарядов на въездах в Кремль, еще через минуту в приемную вошел командир первого взвода.

— Как прикажете действовать? — войдя в кабинет, спросил Бехтеренко.

— Знаешь что, Святослав…

Он замолк, покачивая головой, будто искал точку опоры внутри себя, ц вдруг заговорил бурно:

— Мне стыдно за себя и все происшедшее, что сделало меня президентом. Мне больно за Россию, и я не знаю, что делать. Я не хочу больше играть в страшные игры с великой страной. Меня все предали. На Красной площади фашисты, на мавзолее педерасты. Поступай, как тебе велит совесть.

Бехтеренко побагровел от смешанных чувств.

— Есть действовать, — преодолел он себя и вышел.

— Первому взводу занять этаж, двое офицеров — неотлучно в кабинете президента, связь со штаб-квартирой УСИ постоянная.

Он сделал свой выбор.

С полчаса в столице царило гнетущее затишье. Люди расходились по домам, негромко обсуждая появление черных рубашек. Одни называли их бандюгами, другие защищали, зная понаслышке, как красиво и слаженно промаршировали те. Абсолютно отсутствовали автомашины и милиция, не видно было казацких патрулей. Кому-то показалось, что слышит выстрелы, тревога передалась всем, и люд с улиц рассосался мгновенно. Солнце затянула смрадная мга, багровый круг просвечивал сквозь нее зловеще.

Связавшись с Бехтеренко и уточнив ситуацию, Судских отдал приказ по развертыванию дивизии вокруг Москвы. Боеготовность № 1. В 14.30 дивизия стала выдвигаться на позиции.

«Если меня будут искать, кто бы он ни был, я в войсках. Но докладывать, кто искал», — распорядился Судских. Искали Воливач, Христюк, Гуртовой. Не искал министр обороны. Судских нашел его сам:

— В столице ползучий переворот. Свою дивизию я выдвинул к Окружной дороге. Как намерены поступить вы?

— Генерал, десять минут назад я беседовал с президентом через начальника охраны. Мне приказано объявить боеготовность номер один в округе, но действий пока не принимать.

Следом Судских разыскал Гречаного:

— Атаман, моя дивизия и войска московского военного округа получили приказ: «Боеготовность № 1». Ваши действия?

— А кто отдал приказ? — спросил сбитый с толку Гречаный.

— Президент, кто ж еще. Свяжитесь с министром обороны, он подтвердит.

— Что за хренова полова! — еще больше недоумевал Гречаный.

— Семен, твои действия? — напирал Судских.

— У меня никакого приказа нет, — собрался наконец Гречаный. — Ведь была договоренность, что приказ отдаст Гуртовой.

— Кто? — не поверил Судских. — Это педик поднял путч?

— Ты чего мелешь, Игорь?! — повысил голос Гречаный. — Тебе с утра Воливач разве не объяснил ситуацию?