Эскадрон особого назначения

Глава 15

Чуть не забыл в горячке известить соседей о вражеском прорыве. Отправляю двух вестовых из числа молодого пополнения, но посообразительнее. Одного в эскадрон к Шамхалову, другого – к Коломнину: дал бог с ним соседствовать. Хотя после того, как я спас ему жизнь, ротмистр ко мне помягчел.

Велю вестовым передать Шамхалову и Коломнину, что велика вероятность, что японцы накапливают силы именно перед моими позициями, чтобы попытаться двинуть прорыв дальше узким клином, не затрагивая соседей. Но все же пусть оба будут начеку.

– Все ясно?

– Так точно!

– Тогда с богом!

Последние наставления Цирусу.

Бегу догонять свою штурмовую группу: впереди тачанки с минометами, сзади телеги с полусотней штурмовиков. Рядом с телегами гигантскими шагами мерит дорогу Горощеня – лихо одноглазое, станковый «гочкис», словно простая винтовка, подпрыгивает у него на плече.

– Горощеня! Почему не на телеге?

– Мне пешшу зручней, вашбродь[16].

– Ну гляди… Кузьма! Лукашина ко мне!

– Которого, вашбродь? – чем хорош Кузьма, всегда под рукой и при этом не мозолит глаза.

– Тимофея.

– Бу-сде! – Миг и верного барабашки след простыл.

Поправляю на плече подарочек от Маннергейма – датский ручник системы Мадсена.

Ага, вот и Тимофей.

– Вызывали, вашбродь?

– Ты скольким вражинам зараз можешь глаза отвести?

– Это смотря на скольки шагах?

– На полусотне шагов?

Тимофей что-то прикидывает про себя:

– Паре сотен отведу. Больше никак, вашбродь…

Эх, маловато, ну, да за неимением гербовой будем писать на простой.

– Держись рядом со мной. Кузьма!

– Я, вашбродь!

– Вольноопределяющегося Аннибала ко мне!

– Слушаюсь!

Скоробут порскает прочь, только сапоги сверкают.

Пока ординарец выполняет мой приказ, добегаю до тачанок.

– Господин мичман, вы захватили мой бомбомет?

– Конечно, господин штабс-ротмистр, – Власьев хлопает ладонью по длинному свертку.

– К нему есть противодемонические заряды?

– Пара штук.

– Давайте сюда…

– Как же вы с двумя… э-э… вундервафлями собираетесь управляться? У вас же ручной пулемет.

– Поделюсь им с одним из подчиненных.

– А мины вы в карманах потащите?

Н-да… Мичман прав.

– Ваши благородия, можно из веревки справу смастрячить, – встревает в разговор Жалдырин.

– Мастрячь.

Пальцы бывалого моремана вяжут из веревки что-то вроде морских узлов – этакая веревочная сбруя, в петли которой общими усилиями укрепляем мины для моего минометного ружья.

Не знаю, на кого я похож со стороны. Зеркал тут нет и не предвидится в ближайшее время. Разве что в луже на себя смотреть и любоваться отражением.

Подбегают Кузьма и Аннибал. Протягиваю дальнему родственнику арапа Петра Великого свой «мадсен».

– Справитесь с машинкой?

– Так точно.

– А ну продемонстрируйте!

Аннибал вполне буднично берет пулемет и показывает, что эта не самая сложная техника ему по силам.

– Отлично! Тогда держитесь рядом. Кузьма!

– Здесь, вашбродь!

– Держись рядом с Гиляровским. Головой своей нечистой отвечаешь за него. Уяснил?

– Ясен пень, Николай Михалыч! Нечто я без понятия?

Ха! Это что-то новенькое, по имени-отчеству Скоробут меня впервые, до этого как-то «вашбродием» обходился.

– Господин штабс-ротмистр, до позиций противника полверсты, – это командир мобильного взвода корнет Трубецкой.

– Корнет, тачанки к бою. Мичман, по крику выпи открываете огонь минами. Жалдырин! Как господин Власьев отстреляется, бей ракетами. Цель – вражеские окопы. На всё – семь минут. Трубецкой, по окончании артподготовки выдвигаете тачанки с пулеметами на дистанцию прямой наводки, поддержите нас огнем. Бить по всему, что высунется над бруствером. Кроме белых флагов. И слушайте Буденного с Жалдыриным, Андрей.

– Я офицер, а вы предлагаете подчиняться унтерам? – багровеет потомок знатного рода.

– У этих унтеров, князь, опыта боевого пока побольше вашего. О вас же забочусь.

Трубецкой фыркает, однако берет под козырек. Чует мое сердце, в ближайшем будущем могу еще не раз столкнуться с подобной проблемой. Надо при ближайшей оказии провести «полит-работу» с молодыми офицерами. Пусть убавят гонору и не показывают характер, где не нужно.

Тачанки останавливаются, разворачиваются для минометного залпа. Подробностей не вижу, бегу к штурмовой группе. Аннибал и Скоробут несутся за мной. Спиной чувствую их горячее дыхание. Загоняю подчиненных, но иначе нельзя. Отдыхать будем после боя.

Штурмовики с приданными разведчиками и добровольцами, среди которых, словно настоящий Тарас Бульба, возвышается Гиляровский со своими вислыми усами и в залихватски сбитой на затылок папахе.

Бросаю на мое воинство внимательный взгляд. Спасибо финскому троллю – у всех в руках мощные дробовики. Быстро он с ними подсуетился.

– Корнет, дымовые шашки готовы?

Командир штурмового взвода кивает. Он очень собран и бледен.

– Не тушуйтесь, Женя. Самурай не боится смерти, потому что уже мертв.

– В смысле?

– Избрав военную стезю, вы должны понимать, что просто находитесь в отпуске у Смерти. Так понятно?

Измайлов, поразмыслив, кивает. Есть все-таки что-то в восточной философии.

Ветер на японские позиции.

– Поджигайте шашки.

Густой едкий дым тянет на захваченные японские окопы. В окопах слышны тревожные свистки японских унтер-офицеров, гортанные крики. Дым наползает на брустверы окопов и скрывает их своей пеленой.

Кричу выпью. Надеюсь, у тачанок услышат сигнал.

Тонкий приближающийся многократный свист. Разрывы накрывают японские позиции.

Я точно знаю, сколько мин у Власьева. Загибаю пальцы, считая про себя. Всё, эту часть марлезонского балета отстреляли.

Измайлов в напряжении смотрит на меня, ждет отмашки.

Отрицательно мотаю головой: рано.

Приближается ужасающий, выворачивающий душу наизнанку вой ракет. Даже меня оторопь берет, что уж говорить об остальных моих бойцах. Про японцев даже стараюсь не думать.

Молодцы китайцы – отличные свистелки придумали.

Разрывы накрывают захваченные японцами окопы. Через минуту все повторяется. Всё. У Трубецкого в распоряжении остался последний комплект ракет. Наш резерв.

– Лукашин, отводи противнику глаза!

– Щас, вашбродь.

Характерник замирает, словно уходит куда-то вглубь себя.

– Командуйте, корнет, – толкаю Измайлова в бок.

Тот мгновенно реагирует:

– Отряд! В атаку!

Вскакиваем и бежим в сторону окопов. Надеюсь, самураям пока не до нас, а то перещелкают как куропаток.

Но, видать, хорошенько их приложили наши мины и ракеты. Ни одного выстрела с бывших наших позиций.

Врываемся в них, спрыгивая на головы ошалевшим от артобстрела японцам. Басовито громыхают помповухи, сметая словно метлами своими зарядами врагов. Недаром в моем мире в Первую мировую их прозвали «окопными метлами».

Аннибал держится за моим плечом с «мадсеном» наготове. За нами сгрудились вооруженные саперными лопатками и топорами «добровольцы» из бывших хозяев этих окопов.

Добегаем до поворота, где окоп изгибается резким углом. Слышны отрывистые команды на японском. Поворачиваюсь к одному из бойцов Бузулукского пехотного.

– Знаешь, что там?

– Офицерский блиндаж, вашбродь.

– Аннибал, ручные гранаты есть?

– Пара штук, господин штабс-ротмистр.

– Давай сюда.

Аннибал протягивает мне две наши самоделки. Выдергиваю кольцо и бросаю одну за угол.

– Бойся!

Три, два, один… Взрыв.

Вторая повторяет судьбу первой.

Осторожно выглядываем. Мешанина из тел, земли и обломков досок перед входом в офицерский блиндаж. Дощатая дверь вынесена ударной волной, за ней клубится тьма. Черт его знает, что там внутри. Ну-ка, от греха подальше.

Поднимаю минометное ружье Власьева. Мину в ствол, передернуть затвор, досылая пулю, прицелиться… Жму на спусковой крючок.

Мина влетает в дверной проем и взрывается внутри. Крики боли, проклятия на японском. И нечеловеческий рев.

Амулет на груди жжет кожу.

Огромное косматое выше человеческого роста звероподобное существо, покрытое густой шерстью, лезет из глубин блиндажа.

Аннибал жмет на курок «мадсена». Наши выстрелы чудовищу нипочем – оно разевает клыкастую пасть. И из нее с шипением вылетает огненный сгусток.

Ох, едрит твою мать! Отороси – редкая японская демоническая тварь.

Крик боли, запах горелого мяса – Аннибала отбрасывает назад.

Торопливо снаряжаю свое минометное ружье. Вскидываю к плечу. Жму спусковой крючок. Сильный толчок в плечо. Грохот взрыва.

Демона-огнеплюя отбрасывает назад, но большого вреда не приносит. Он снова поднимается на лапы, открывает чудовищную пасть.

– Назад! Быстро!

Стремительно откатываемся за изгиб окопа. На лицах бойцов-бузулукцев ужас.

– Сожжет! Как пить дать – сожжет!

– Молчать! – рявкаю я. – Еще слово и я сам тебя раньше сожру с потрохами!

Паникер испуганно замолкает.

Что делать… Мои руки шарят по самодельной перевязи с минами. Кроме обычных, Власьев сработал пару противодемонических боеприпасов с доброй порцией освященного серебра.

Ага. Вот она.

Пальцы дрожат. Отороси ревет за поворотом окопа. Слышно, как он приближается к нам.

Щаз ты у меня получишь, сволочь! Минометное ружье снаряжено. Палец на спусковом – крючке.

Вот и жуткая морда в прицеле. Пасть раскрывается.

Стреляю. Мина успевает влететь и взорваться в пасти чудовища за секунду до того, как оттуда должен был вылететь очередной огненный шар.

Оглядываюсь на бузулукцев.

– Штаны мокрые, зато сами живые. Собрать оружие!

Сам наклоняюсь над вольноопределяющимся Аннибалом. Готов. Снимаю фуражку, осеняю себя крестным знамением.

Короткая вышла у парня фронтовая биография. Скольких еще не досчитаемся в этом бою…

– Господин штабс-ротмистр, – измазанный кровью и грязью Романов козыряет, – корнет Измайлов просил передать. Окопы захвачены, японцы отступили.

– Потери большие?

– Не без этого. Где-то до четверти состава.

Два десятка убитых… Многовато.

– Борис, передайте корнету – закрепляемся на позициях. Потом бегом к Трубецкому – пусть перебрасывает тачанки сюда. Уверен, японцы в ближайшее время пойдут в контратаку.

Романов козыряет и бежит по окопу выполнять полученное приказание.

Ко мне подтягиваются вооружившиеся трофейными «арисаками» бузулукцы.

Поднимаю с тела Аннибала слегка подгоревший «мадсен». Закоптился, но вполне в рабочем состоянии. Хлопаю по плечу одного из бузулукцев.

– Фамилия?

– Рядовой Богатырев, вашбродь.

Н-да, Богатырев, а статей вовсе не богатырских.

– Найди моего ординарца Кузьму Скоробута. Он – домовой. Его с подопечным журналистом – сюда. И кого-нибудь из моих вольноопределяющихся. Понял?

– Так точно, вашбродь.

– Тогда шевели помидорами.

– Чего?

– Бегом!

Бежит, едва не путаясь в полах шинели.

Смотрю в бинокль на линию японских окопов. Там идет активное шевеление. Точно готовятся к контратаке. Интересно, сколько у нас времени до ее начала?

Богатырев возвращается с моим домовым, Гиляровским и вольноопределяющимся Хрипуновым. Золотой медалист Александровского лицея, между прочим. Сирота. Отец умер, когда Алексею было девять лет. Мать, оставшись вдовой, умудрилась вытянуть четверых детей и всех определить в лицей.