Хайноре. Книга 1

— Конечно, скажу, — заверил ее одноглазый, — Поссать только схожу, а потом к начальнику, докладывать.

— Вы скажите обязательно, я буду ждать, и попросите… попросите, чтобы не обижали… чтобы не били… он не злодей…

И когда у нее перед носом захлопнули дверь какой-то каморки, когда поковыряли ключом в замке, и стало совсем тихо и одиноко, Нора упала на пол и всласть наревелась.

А потом принялась себя утешать. Вот поговорит одноглазое чучело с начальником, все ему расскажет, и он Нору примет. И Нора уж его уговорит, уж сможет. Ластиться и уговаривать она умеет, еще тятька говорил, дескать, голосок у ней сладок, слова подбирает умеючи, любого заболтает, особливо, когда надо что-то.

Пусть только Варой ему скажет, пусть только передаст…

Вечером какая-то рыжая девчушка принесла ей похлебки с зайчатиной и хлеба. Нора улыбнулась гостье, только хотела с нею заговорить, а та смотрит так, то ли напугано, то ли зло, плюет в сторону и уходит.

А потом в ее темную каморку вошел стражник.

— Вставай.

— Что такое? — Нора вскочила. — Куда? К начальнику?..

Тот сверкнул гнилым ртом, и по сузившимся в темноте глазам Нора поняла, что он ухмыляется.

— Ага, к начальнику. Пошли.

Он взял ее за локоть, и повел, но Нора не поспевала за широким шагом, а когда взбрыкнула, мол что ж вы со мною как с животиной, дайте сама пойду, стражник только сильнее ее прихватил. Потом он толкнул одну из дверей, и в коридор с размахну ударило смехом и громким говором. Хайноре, дочь лесника, поняла, что вовсе это не кабинет начальника Вирхи…

Стражник вошел, ведя ее за собой, здесь пахло брагой, луком и дичью, и как только глаза привыкли к свету, Нора все увидела. И толпу гогочущих мужиков, и длинный деревянный стол, выставленный из двух коротких и устланный всякой снедью, и ту девицу, что плевала ей в каморке, снующую с кувшинами, и самого Вароя. Он сидел, закинув ноги на стол, без рубахи, блестел вспотевшей грудью и масленым бледным глазом, и что-то втолковывал очень уж серьезному Шмыге, когда ее стражник остановился подле них.

— Привел.

Варой поднял свой единственный глаз и кивнул.

— Вольно.

Стражник ушел, оставляя Нору с этими двумя. Она стояла и ждала, что одноглазый скажет хоть слово, объяснит, что к чему и зачем ее сюда приволокли — сюда, а не к начальнику. Но Варой ничего объяснять не стал, просто сгреб Нору к себе на колени и прижал к курчавой груди.

— О делах потом потолкуем, — сказал он Шмыге, и тот понимающе кивнул.

— А… а где начальник?

Вдруг он где-то здесь, а она просто его не увидела, и так мужиков много, к тому же и не узнала бы она начальника среди других, ведь не видела его ни разу. Слышала от тятьки только, что он высок и плечист, и что носит хорошие одежды, что глаза умные и речь не деревенская. А здесь все то полураздеты, то в рубахах, уж больно жарко, и плечистые есть, только глаза все пьяные, ума там за брагой не разглядеть.

— Начальник? — Варой глянул на нее осоловело, снова приложился к кружке. — А, я ж тебе сказать забыл. Начальник нынче в отъезде. Решает, понимаешь ли, вопросы королевской важности с вышестоящими. Простите, госпожа, что раньше не отчитался.

Шмыга загоготал, брызжа слюной, и ущипнул Нору за бедро.

— Ну что, командир, — кивнул он одноглазому. — На двоих ее приговорим?

Варой причмокнул мокрыми от браги губами и покачал головой.

— Не пойдет. Она ж брыкаться будет. Ты от такого быстро взбесишься, еще придушишь ненароком.

— Это верно, не люблю брыкливых.

— А я вот люблю, — Варой так глянул на Нору, что той мутно стало. — Боишься?

Нора кивнула. Соглашайся со всем, сказал рыжий, слушайся и не перечь.

— Хорошо. Это тоже люблю. Вы, суки вольные, даже со страху брыкаетесь. Наши местные-то уже научены, — он проводил пьяным глазом идущую мимо них рыжую девку. — Выдрессированы, как волкодавы. Молча подставляют зад, даже не кричат. А мне вот надо, чтоб покричали. Будто свежую заживо. Понимаешь?

Нора снова кивнула, вспоминая, как северянин с ней на озере расправлялся. Мужчине нужно, понимаешь? Надо так. Терпи. Все бабы терпят. И девчонка подавальщица, и подружки твои из деревни, и мать твоя терпела. Всегда так. Слабые терпят сильных. Потому что иначе не умеют. И ты потерпи. Не такое терпела.

Варой вдруг захохотал, заламывая ей руки.

— Ишь ты, уже начинаешь? Я ж тебе еще даже под юбку не лез.

И верно. Она сама и не заметила, как замахнулась на него и чуть не ударила. Как тогда с ножом на Айну, как тогда на самого Вароя и вот сейчас снова…

Он наклонился к ее лицу, больно сжимая два ее запястья одной рукой.

— Очень уж много ты о себе думаешь, маленькая сука. Деревенская девка, нет в тебе ничего, дура дурой. Откуда только замашки такие — не понятно. Но это ладно. Это у нас лечится.

Ах, нет во мне ничего… Ах, дура… Ах, деревенщина… Нора оскалилась, и Варой довольно засмеялся. Черная, жгучая злоба из нутра шла, поднималась, как река в паводок, и страх в ней топ.

— Только тронь. Живой не дамся.

— Вот и хорошо.

Он пил и пьянел, проливая брагу то на себя, то на Нору, он припадал губами к ее шее и кусал больно, Хайноре вскрикивала, дергалась, а он только больнее делал, трепал ее как куклу, хватал где хотел, страшные вещи говорил ей в ухо пьяным шёпотом, а она терпела, терпела, как велел северянин. Что же там с ним сделали, как он там, муж ее невенчанный?..

Вскоре она узнала. Шмыга и Варой пошептались о чем-то, и рыжего привели в зал, скованного, с разбитым глазом и черным синяком на скуле. У Норы сразу подкатили слезы, а когда она поняла зачем его сюда притащили, то и вовсе закричала:

— Не надо! Не надо так! Не губите!

Варой сжал ее рот рукой и схватил поперек тела, чтоб не дергалась.

— Ну тихо ты, тихо. Что ж так кричать в трапезной среди честных господ? Не боись, никто твоего милого не обидит. Шмыга у нас парень меткий. Скажи, Шмыга?

— Ага, — кивнул тот, подбрасывая в руке нож, — если уж промахнусь, так сразу в глаз.

Мужики загоготали.

Рыжего усадили на стул, привязали поперек груди, и дали подзатыльник, сиди мол ровно. Один глаз у него заплыл и не открывался, а второй смотрел так, что впору было Шмыге этот нож проглотить.

Нора вывернулась из руки Вароя, прижалась к нему и вдруг, ни с того ни с сего, сама от себя не ожидая, начала целовать.

— Не губите, — приговаривала, — я все сделаю, все-все, все как скажете, послушной буду, все сделаю, пожалуйста, не надо, не мучьте его, пусть уведут…

А потом вскрикнула, падая с его колен на пол.

— И все ж таки, — холодно отчеканил одноглазый, упираясь ей сапогом в грудь. — Больно много ты о себе думаешь.

Нора прижала ладонь к горящей от боли щеке, глотая злые слезы, пыталась выскользнуть из-под его ноги, но Варой уперся сильнее, аж ребра заскрипели. Потом раздалась знакомая ругань и смех пьяной толпы — Шмыга угодил первым ножом северянину в плечо.

— Давай, давай, ещё! — кричали ироды. — Бей северянскую тварь!

— Вырежь ему яйца, хер ему вырежь!

— Начальнику не понравится…

— Да все равно казнят, какая разница — с яйцами аль без!

— Да начальник и разбираться долго не будет — сам башку ему срубит…

— А ну заткнитесь, бесы, под руку же болтаете, — рыкнул пьяный Шмыга.

Его уже шатало, как осину на ветру, рука дрожала, неровен час попадет ему куда не надо, и прощайся с рыжим… И тут Нора дернулась, будто от мысли этой разом заимев силы, вывернулась из-под сапога, вскочила, кинулась к своему северянину и заслонила собой.

— Не тронь!

— Дура, а ну свали…

— Я дочь лесника! — крикнула она так громко, как могла, что голос свой не узнала, даже мужики смеяться перестали, смотрели с пьяным любопытством. — Знаете лесника из Мельна? Он к вам ходил сюда, в Таронь, он с самим начальником дружбу водил, пил с ним из одной чарки, сидел за одним столом! Много кого из вас начальник так привечал?!

Шмыга прищурено глядел на нее, но нож опустил.

— Эт… Варой… Правда что ли?

— Слушай больше, — тот махнул рукой, но даже не встал, чтобы ее оттащить, только сидел и как-то странно ухмылялся.

И тут в ней вдруг что-то повернулось, как ключик в замочной скважине, будто затвердело что-то внутри на миг. Нора ухмыльнулась ухмылкой одноглазого и посмотрела на Шмыгу.

— Давай, кидай нож, потом прознаешь правда или нет. Поглядишь, как начальник с тобой обойдется, за то, что ты дочку его друга обидел…

Шмыга пожевал губами, повертел нож в руке, потом досадливо кинул его в стену.

— Да чтоб тебя… Варой! Убери ее, весь задор в пыль!

— Нет! — закричала Нора, снова чувствуя себя маленькой мышкой. — Не трогайте его! Пожалуйста!..

Одноглазый лениво поднялся со стула и направился к ней, но замер на полпути, когда в зале раздалось зычное:

— Вы что тут творите, бесы?!

На пороге стоял высокий грузный человек, с черной гривой волос и густой бородой в белых прожилках седины. Он глядел грозно и зло, держа ладонь у рукояти меча, на его плечах покоился шерстяной плащ, а под ним добротный камзол с широким красивым поясом. Все мужики замерли и затихли при виде него, молчал даже Варой, а Шмыга и вовсе вдруг сделался маленьким и незаметным.

— Капитан? — послышался озабоченный женский голос из-за спины мужчины. — Что стряслось?

— Кхм… Леди Алесса, будьте любезны, подождите меня в кабинете, я…

Прежде, чем капитан закончил, в щель между его телом и проемом двери, будто шелковый дым, просочилась изящная фигура.

— Какая… прелесть, — заключила женщина, оглядывая зал.

У нее было тонкое лицо, темные волосы и узкие глаза под выразительными стрелками бровей, а губы изображали самую красивую из улыбок, которую когда-либо видела дочь лесника. Леди прошлась чуть вперед, с любопытством осматриваясь, осторожно переступая через раскиданные кружки и осколки кувшинов. Подол бархатного платья стелился по грязному полу, женщина чуть кривилась, видно, от витавшего всюду запаха браги и пота, но, кажется, совсем не торопилась падать в обморок, как королева из сказки про глупого принца.

— Леди Алесса, я все же попросил бы вас… — мужчина на пороге казался напряженным и очень недовольным медведем, который почему-то терпел лису в своей берлоге.

— О, не беспокойтесь обо мне, — она вскинула тонкую белую руку, не знающую грязной работы. Нора никогда в жизни не видела таких чистых рук… ей даже на миг захотелось подкрасться и понюхать — чем же пахнет эта женщина. Наверное, розами и ландышем, как та королева…

Капитан быстрыми шагом подошел к Варою и прошипел:

— Живо, убрать здесь все, понял? А после я с тебя три шкуры спущу, пес ты шелудивый…

Тот коротко кивнул, будто бы вмиг протрезвел, и лицо его снова не выражало ничего.

— Отец Всесоздатель, так вот он — ваш Палач! — воскликнула леди, направляясь к ним. — Хм… мне кажется я узнаю это лицо…

— Проклятье… — сдавлено прошипел капитан и преградил ей путь. — Не стоит, леди, зрелище не для женщин.

Но она снова проскользнула мимо, будто не слыша его слов, и когда подошла ближе, Нора инстинктивно шагнула в сторону, к стене, желая слиться с тенью, но в зале было слишком много света.

Северянин ругнулся и сплюнул кровью под ноги леди, но та даже не дернулась, с интересом осматривая пленника.