Хайноре. Книга 1

Глава 6. Топор

Они стояли на берегу Маслички и смотрели как по каменному мосту тяжело катится телега, груженая бочками и двумя жирными хряками на убой. Мужик-возница переругивался с кем-то впереди, нещадно бил вожжами старую кобылу. Потом гвардейцы в соколиных плащах проверяли у него бумаги, открывали кованые ворота, и телега также натужно перекатывалась внутрь города.

Нора тревожно вздрогнула, северянин тяжело вздохнул.

— А как ж мы по его грамоте пойдем?.. — спросила Хайноре, дернув рыжего за рукав.

— Так и пойдем, — сказал, затягивая пояс. — Подумаешь, пастух какой-то. В вашем захолустье его может и хватятся, но и там небось сочтут, что проигрался, вот с ним и расквитались. Не до того им сейчас, сама слышала, что дед говорил про Большой Ключ.

Нора не очень хорошо знала Гавара. Он был побратимом тятьки, его недолюбливала мамка, а Нейка звал старым боровом, но всегда был с ним вежлив и принимал гостинцы с радостью. И на палках с ним махался, хотя тот был жутко неповоротлив. Он хотел ее женой своей сделать, помочь, но почему-то Нора и сейчас была рада, что не сидит теперь в Пастушьем Доле и с детьми нянькается. Не там ее судьба, так она чувствовала. Но убивать Гавара все равно нехорошо было, Отец им это еще припомнит на смертном вече…

В город собирали самое нужное. Котелок, грамоты пастуха, остатки кушанья, монеты. Меч Гаваров рыжий не без сожаленья прикопал здесь же, на стоянке, сказал, мол, соколиным плащам не по нраву будет, еще допрос устроят. Норе велел молчать, вести себя тихо и неприметно, и видок ее забитый тоже пригодится. Он все сам сделает, сам говорить будет, пусть не лезет, а то влетит. В город зайдут как муж с женою, расстанутся как незнакомцы, чтоб никому ни слова, о том, что с северянином зналась и спала с ним, а то сразу оплеух огребет или еще чего похуже. Заботится, с улыбкой подумала Нора, так-то пусть что хочет себе воображает, она с ним на корабль сядет, если надо тайком проберется.

Когда со сборами покончили, рыжий накинул Норе на плечи свой плащ, обтер его зачем-то прибрежной грязью, будто он и без того грязным не был, велел ей скрючится, прибедниться, сам тоже принял какой-то уж больно жалкий вид, и повел ее под руку по мосту.

— По какому вопросу в город? — осведомился молодой гвардеец, осматривая их с ног до головы, как будто уже знал, что в чем-то провинились. Нора хотела было улыбнуться, но, вспомнив наказ северянина, опустила взгляд на башмаки.

— И тебе доброго дня, солдатик, — Рыжий приветливо кивнул, щурясь на солнце. Он как-то чуть сгорбился, придерживая руку на старой ране. — Мы с женою с севера идем, нам бы где-то остановиться, вот погляди, бумага у меня от отца досталась, он большой человек был…

— Ну давай, посмотрим, — соколиный плащ придирчиво осмотрел бумаги, словно бы в самом деле читать умел. А на деле, небось, только печать и узнал. — А, пастух, значит. Ну не знаю, подумать надо.

— Ты думай, солдатик, да не тяни, будь ласков, уж больно долго мы идем, устали, сил нет, жена молодая совсем, пожалей…

Гвардеец зыркнул на Нору, та постаралась улыбнуться, но парень только хмыкнул, пошушукался о чем-то с другим гвардейцем, вернулся.

— Посидите-ка в сторожке, главный воротится и все решит.

Северянин нахмурился, хотел было ответить, но…

— Ой, — Нора за живот схватилась. — Ой, больно…

— Чего с тобой?

— Чего с ней?

Нора смотрит жалобно, то на рыжего, то на гвардейца.

— Ребеночек волнуется, мне бы к знахарю…

— Слышишь, солдатик? — смекнул северянин. — Нам бы к знахарю, пусти уж. Бумаги хочешь себе оставь, потом заберу, но жену не обидь…

Парень нервно пожевал губами, то на них глядя, то на товарища. Тот только плечами повел.

— Ладно, идите…

Когда за их спинами скрипуче затворились ворота, рыжий похлопал Нору по плечу.

— Молодец, девка, хорошо придумала.

— Ну так бы и телился без меня небось, — смешливо фыркнула та, но веселость быстро сдулась — северянин хмурый был и слишком серьезный.

— Не нравится мне. Больно напряженные они тут все. И бумаги так и не вернул, сучий щенок. Значит, покажет еще кому-то.

— А что если?..

— Цыц. Не болтай излишне. Пошли.

И тут Нора пропала.

Город, так много людей тут, так шумно, столько разных запахов! Она пугливо жалась к северянину, будто годовалая собачонка, таращила глаза на все, что видела, ойкала и охала, и постоянно получала от рыжего локтем. Глядела в глубь улицы, одной, другой, и конца и края городу не видела. Дома деревянные и каменные, крашеные крыши, женщины ругаются друг на друга, сверху что-то скрипнуло, Нора голову вскинула — окно в раме, всамделишное, стеклянное! Не какой-то там бычий пузырь…

— Посторонись!

Из-за угла выехала настоящая карета! Резная, крашеная в золотое и красное, Нора голову вытянула, когда они с рыжим прижались к стене, а там в карете дама сидит, красивая — жуть! На голове рогалики из волос, платье богатое, шелковое. Эх, мне бы такое… А вон там, вон там в лавке! Это же цветы в сахаре, как в сказке о сладкоежке! А на той улочке глашатай стоит, говорит что-то важное, о королеве, что разродиться все не может, дескать молитеся о ней Отцу, об указе новом, но Нора недослушала — северянин юркнул в какую-то дверь и ее с собой затащил.

Тут пахло едой и брагой, было душно и дымно, жарко жарила печь. Народу много, все говорили, громко смеялись, сидели за столами и пили, пили, пили… Кормча, поняла Нора, как в Мельне или Выселках. Только вот мельнская у этой бы в предбаннике уместилась… Нора хвать рыжего за руку, вцепилась, аки краб клешнями, и тащится, петляя между столами и мужиками за ним.

— Мне б с Топором потолковать, — северянин наклонился к лысому корчмарю, чтобы не перекрикивать толпу.

Корчмарь мотнул головой, как конь, которого за уздцы дернули.

— Не знаю такого.

— Ой ли? Не ломайся, осинушка, Топор меня как увидит, сам тебе ломоть отвалит.

Лысый зыркнул на него, пробормотал что-то, мотнул еще раз.

— Бесова шлюха тебе, а не Топор, — огрызнулся. — Ищи его сам, где хочешь.

Северянин как бы невзначай схватил корчмаря за краешек бороденки, притянул поближе, и ласково, что любовнице, улыбнулся.

— Ну что ты ссышь, как баба? Я что, на соколиный плащ похожий?

— Хер тебя знает! — пропыхтел лысый, дергая башкой. Схватил его рыжий, как козленка за бороденку, теперь бодайся, не бодайся, рогов-то нет.

— Гасится Топор? Надо же… Передай ему привет от Лиса, он поймет. Найдет меня пусть. Он знает где. Передашь?

— А на лапу дашь?

— Промеж глаз дам, хочешь? — Рыжий уперся лбом ему в лоб, со стороны казалось, что это два побратима лбами бьются, что давно не виделись. — Вот как узнает Топор, что ты с меня монету просил, так беги сразу далеко далече.

Корчмарь засмеялся, но кивнул. На том и распрощались. Они еще петляли по улицам да переулочкам, и словно бы сам северянин не знал куда идет, словно бы куда глаза глядят, Нора все хотела расспросить его что да как, но едва только поспевала следом.

— Ну все, — сказал, когда они, наконец, остановились и сели на причале. — Теперь ждем.

— А чего ждем?..

— Когда семечко взойдет.

— Ну хватит загадками говорить!

Рыжий посмеялся.

— Ты что ли тут бывал раньше?

— Бывал.

— А почему не говорил?!

— А зачем? Меньше знаешь, крепче спать будешь. Топор с островов. Контрабанду возил в свое время, пока его на родине к хормангу не приговорили. Сбежал сюда, жизнь дороже оказалась.

— А что это такое? Хорм… хорм…

— Казнь такая, для нечистых на руку.

— Так ты на родине своей бандит?!

Северянин глянул на нее остро.

— Языком не мели. Мы с Топором росли вместе в Корхайме. Он мне что брат. А жизнь она такая, у ней не только чистые да прямые дороги. И когда заносит, важно чтоб в тылу оставались свои. Однажды я ему помог, теперь его черед.

Нора задумалась.

Хорошо тут было. Свежо, ветер свищет, чайки кричат, пахнет рыбой и морской травой, что кипела и пенилась с волной, бросаясь на камни причала. Хорошо тут было.

— А что, если Топор не придет? — спросила Нора, поигрывай ногой в воде.

— Придет.

— А если?

— Тебя продам в местный бардак, а сам подамся в пираты.

— Болтун…

Сидели долго. Солнце с высоты успело к западу накрениться, они доели остатки снеди, а, когда Нора кинула пару крошек чайкам, рыжий ей подзатыльник прописал и обозвал нехорошо. Нора из обиды с ним час или два никаких разговоров не вела. А как назло язык чесался поболтать — скучно же. Разглядывать причал, с водичкой играться, сырку пожевать — этого развлечения ей на часок может и хватило, а потом-то что делать?

Стала людей рассматривать. Их тут много было. Сплошь портовые трудяги, то высокие и жилистые, то настоящие силачи, как их деревенский кузнец Галоба. Пару раз мимо них прохаживался какой-то очень важный мужик в просаленном бушлате, портках и босой, курил из трубки, какую тятька изредка покуривал — ему она от самого начальника Тарони досталась, резная, из кости какого-то большого морского зверя. Ни у кого в деревне такой не было, только у тятьки ее, лесника.

А еще здесь стайками слонялись девки. Сразу видно — распутницы. Волосы не убраны, растрепаны, юбки высоко за пояс заткнуты, что видно голые синюшные ноги, и ярко-ярко на лице губы горят — то ли крашены чем-то, то ли пчелами покусанные, Нора так и не разобрала. Ей вообще смотреть на них было стыдно и гадко, хоть и любопытно до жути. Вот одна подплывет, что твой баркас, к неприметному мужичку в добротной одежке — видно, что приезжий, может даже титулованный, шепчет ему что-то на ушко, улыбается кокетливо, пряча зубы, а потом они вдвоем уходят куда-то за угол, и все. Не хотела бы Нора такой работенки…

К вечеру она уже совсем устала сиднем сидеть, глаза слипались, рот зевал неустанно, опустила голову на плечо рыжего, который задумчивого взгляда от горизонта весь день не отрывал, и медленно засыпала, пока к ним не подошел тот самый босой моряк. Нора недовольно морщась, открыла один глаз.

— Табаку хочешь? — Он протянул рыжему трубку, приседая рядом на корточки. — Хороший табак.

— Прямиком из Фандия? — Рыжий косо глянул на мужика, и Нора открыла второй глаз. От его грязных ног дурно пахло, и изо рта тоже, ей хотелось сказать ему — пусть сначала мятной травы пожует, а потом к честным людям со своим табаком лезет, но решила промолчать.

— Верно, Фандия.

— Рос на склонах гор?

Моряк кивнул.

— Собирали в отведенный час на полную луну?

Моряк снова кивнул, а Нора, уже окончательно проснувшись, привстала и возмущенно посмотрела на северянина — да что тебе сдался этот табак?! Прогони этого грязного краба уже, пусть уйдет!

— А сушился под палящим солнцем сорок один день?

— Да что?!.. — начала было Нора, но рыжий ее грозным взглядом заткнул, что пробкой.

Моряк улыбнулся, обнажая желто-бурые зубы, и снова мотнул головой.

— Хорошо. Пойдем, Лис.

Они встали и пошли прочь с причала, Нора плелась рядом и не могла в толк взять — ей все это снится или как? Что за разговор такой бестолковый? Куда они идут? Глупый сон какой-то… ей же если и снится, то мамка или Нейка, как они бегают по лесу, спасаясь от медведя, или как пьют молоко из бесконечной кринки, сытые и довольные, а потом мамка с Нейкой уходят по раскаленному мосту, Нора зовет их, а они не слышат.