Король гор. Человек со сломанным ухом

МНОГО ШУМА В ФОНТЕНБЛО

В городке мгновенно распространился слух о том, что господин Марту и семейство Рено при содействии парижских ученых намерены оживить мумию.

Господин Марту направил подробный меморандум знаменитому Карлу Нибору, а тот сразу поставил о нем в известность Парижское биологическое общество. Была создана специальная комиссия в составе шести уполномоченных членов комиссии и одного докладчика, получившая задание сопровождать господина Нибора в Фонтенбло. Решено было действовать без промедления, пока дело не получило широкой огласки, в связи с чем выезд комиссии из Парижа назначили на 15 августа. Господину Марту предложили подготовить все необходимое для эксперимента продолжительностью не более трех дней.

Некоторые парижские газеты напечатали сообщения об этом великом событии в разделе «Разное», но они не привлекли сколько-нибудь заметного внимания публики. В тот момент всеобщий интерес был прикован к возвращению армии из Итальянского похода, и к тому же французы не очень доверяют сообщениям газет о том, что где-то должно свершиться чудо.

Но в Фонтенбло все обстояло совсем не так, как в Париже. Мумию полковника видели и даже трогали не только господа Марту и Рено, но также архитектор господин Одре, нотариус господин Бониве и еще десяток важных городских персон. Они в красках поведали о ней другим жителям и даже подробно пересказали историю несчастного полковника. По рукам уже гуляли несколько копий завещания Жана Мейзера. Оживление человека стало главной темой дня, и у дворцового фонтана ее обсуждали с таким же жаром, с каким проходят диспуты в Академии наук. Даже на Рыночной площади велись разговоры о биологических особенностях тихоходок и коловраток.

Тут важно отметить, что в Фонтенбло сторонники оживления оказались в меньшинстве. Несколько преподавателей местного коллежа, известных склонностью к парадоксам, местные любители магии, убежденные в своей способности к столоверчению, и наконец полдюжины седоусых ворчунов, утверждавших, что известие о смерти Наполеона I есть не что иное, как клевета, распространяемая англичанами, составили ядро армии скептиков. Против господина Марту ополчились не только скептики, но также огромное количество истинно верующих. Если первые выставляли идею оживления на посмешище, то вторые объявляли ее опасной подрывной деятельностью, противоречащей

основным законам общественной жизни. Священник одной небольшой церкви обрушил проклятья на головы новых прометеев, вознамерившихся присвоить себе прерогативы Господа Бога. Однако приходский кюре, прекрасный человек, к тому же отличавшийся веротерпимостью, осмелился заявить в нескольких домах Фонтенбло, что излечение такого безнадежного больного, как господин Фугас, стало бы доказательством безграничного могущества Создателя и проявлением Божьей милости.

В те времена в состав гарнизона Фонтенбло входили четыре эскадрона кирасир и 23-й линейный полк, отличившийся в битве при Мадженте45. Именно этой частью когда-то командовал полковник Фугас. Когда в полку узнали, что прославленного офицера, возможно, вернут к жизни, все пришли в страшное волнение, ведь история 23-го полка полностью совпадала с историей самого Фугаса, служившего здесь с февраля 1811 года по ноябрь 1813 года. Все солдаты знали наизусть любимую полковую легенду следующего содержания: «Во время битвы под Дрезденом, проходившей 27 августа 1813 года, император обратил внимание на один французский полк, штурмовавший русский редут под артиллерийским огнем противника. Наполеон поинтересовался номером этой воинской части, и ему сказали, что это 23-й линейный полк. “Такого не может быть, — сказал император, — 23-й не стал бы терпеть обстрел со стороны противника. Он обязательно атаковал бы артиллеристов”. И в самом деле, полк во главе с полковником Фугасом быстро занял высоту, прямо у орудий перебил артиллерийскую прислугу и захватил редут».

Офицеры и солдаты по праву гордились славной историей полка и относились к полковнику Фугасу, как к одному из самых уважаемых ветеранов. Они не верили, что не постаревший и бодрый полковник вновь займет место в их рядах, но сам факт появления в городе его тела казался им весьма знаменательным. В итоге в полку решили, что, когда завершится эксперимент доктора Марту, полковник будет похоронен за счет собственных средств части.

Все офицеры посетили лабораторию господина Рено, а кирасирский полковник приходил даже несколько раз в надежде встретить там Клементину. Но невеста Леона старалась не попадаться ему на глаза.

Наша хорошенькая маленькая Клементина была счастлива, как ни одна женщина в мире. Ничто не омрачало ее прекрасное чело. Все заботы и волнения остались позади. Теперь она жила одной лишь надеждой, вновь обожала своего Леона и говорила ему об этом по сто раз на дню. Она даже стала торопить его с публикацией свадебных объявлений.

— Вот оживим полковника, — говорила Клементина, — и на следующий день поженимся. Я хочу, чтобы он был моим свидетелем и благословил меня. Это самое меньшее, что он может сделать для меня после всего, что я сделала для него. Подумать только, если бы не мое упрямство, вы отправили бы его в музей ботанического сада. Я все расскажу ему, сударь, как только он получит возможность слышать, и тогда он точно отрежет вам уши. Я люблю вас!

— Но почему, — спрашивал ее Леон, — вы ставите мое счастье в зависимость от результатов эксперимен-

Полк во главе с полковником Фугасом быстро занял высоту

та? Все обычные формальности соблюдены, сделаны публикации, расклеены объявления. Никто в мире не может помешать нам пожениться прямо завтра, а вы почему-то хотите ждать до 19-го числа. Что общего между нами и этим засушенным господином, который мирно спит в ящике? Он не ваш родственник и не мой. Я просмотрел все документы вашей семьи вплоть до шестого колена и не нашел никого по фамилии Фугас. Он ведь не дедушка, чтобы участвовать в церемонии. Тогда в чем дело? Злые языки в Фонтенбло и так уверяют, что вы испытываете страсть к этому фетишу 1813-го года, хотя лично я уверен в ваших чувствах ко мне и надеюсь, что вы не будете любить его так же сильно, как меня. А пока что меня величают соперником спящего полковника.

— Не говорите глупости, — отвечала Клементина с ангельской улыбкой. — Я не собираюсь говорить о моих чувствах к бедному Фугасу, однако я его очень люблю и это точно. Я люблю его, как отца, если хотите, как брата, потому что он почти так же молод, как я. Когда мы его воскресим, я, возможно, буду любить его, как сына, но вы, дорогой мой Леон, ничего от этого не потеряете. Вы занимаете в моем сердце особое место, самое лучшее, и никто у вас его не отнимет, даже он46.

Такая часто случавшаяся ссора двух голубков, которая всегда завершалась поцелуем, была однажды прервана визитом комиссара полиции.

Почтенный чиновник не стал настаивать на своем официальном статусе и попросил молодого Рено уделить ему время, как частному лицу. Когда они остались одни, он сказал:

— Сударь, я понимаю, с кем имею дело, и надеюсь, что вы правильно отнесетесь к моим словам и мыслям, внушенным мне чувством долга.

Леон вытаращил глаза и стал ждать продолжение этого неожиданного заявления.

— Как вы понимаете, сударь, — продолжил комиссар, — речь идет об исполнении закона, касающегося погребального дела. Его положения однозначны и не допускают никаких исключений. Власти могли бы закрыть глаза на то, что сейчас происходит, но дело получило огласку, и к тому же личность покойного, не говоря уже о религиозной стороне дела, заставляет нас предпринимать определенные действия... касающиеся, разумеется, вас...

Леон понимал его все меньше и меньше. Но кончилось тем, что стиль беседы сменился с доверительного на официальный, и комиссар заявил, что Фугас должен быть захоронен на городском кладбище.

— Но, сударь, — сказал Леон, — если вы имеете в виду полковника Фугаса, то вам должны были сказать, что мы не считаем его мертвым.

— Сударь, — с тонкой улыбкой ответил комиссар, — каждый волен иметь свое собственное мнение. Но судебный врач, который имел удовольствие осмотреть покойного, сообщил нам о необходимости срочного захоронения.

— Так вот, сударь, если даже Фугас мертв, то мы все равно имеем намерение его оживить.

— Мне уже докладывали об этом, сударь, но лично я не очень в это верю.

— Вы поверите, когда сами во всем убедитесь, и я надеюсь, сударь, что вам не долго осталось ждать.

— Надеюсь, сударь, что вы все согласовали в установленном порядке.

— С кем?

— Этого я не знаю, сударь. Но я предполагаю, что, прежде чем предпринимать подобные действия, необходимо получить соответствующее разрешение.

— От кого?

— Но послушайте, сударь, вы должны признать, что воскрешение человека — это вещь сама по себе исключительная. Что касается меня, то я об этом слышу в первый раз. Однако полиция для того и существует, чтобы не допускать в стране каких бы то ни было исключительных, я бы даже сказал, чрезвычайных, действий.

— Вот, что я вам скажу, сударь. Мы имеем дело с человеком, который не умер. Я с полным основанием рассчитываю на то, что через три дня мы вернем его к жизни. Ваш врач, который утверждает обратное, на самом деле ошибается. Неужели вы возьмете на себя ответственность и прикажете похоронить Фугаса?

— Конечно же, нет! Бог не допустит, чтобы я брал на себя какую бы то ни было ответственность. Однако, сударь, приняв решение о захоронении Фугаса, я буду действовать в соответствии с установленным порядком и законом. В конце концов, по какому праву вы намерены воскрешать человека? В какой стране существует обычай воскрешения? Покажите мне текст закона, разрешающего воскрешать людей!

— А вам известен закон, который запрещает это делать? В конце концов, разрешено все, что не запрещено.

— С точки зрения судебной власти, так, возможно, и обстоит дело. Но полиция обязана предупреждать и пресекать любые беспорядки. Так вот, сударь, воскрешение есть неслыханное деяние, способное вызвать беспорядки.

— Надеюсь, вы не станете отрицать, что такое нарушение порядка преследует благую цель?

— У беспорядка не могут быть благие цели. Не забывайте также, что ваш покойный — это не какой-нибудь первый встречный. Если бы речь шла о безродном бродяге, мы могли бы проявить снисходительность. Но в данном случае мы имеем дело с военным, заслуженным офицером и кавалером орденов. Этот человек занимал серьезное положение в армии. В армии, сударь! Мы не можем покушаться на армию!

— Послушайте, сударь, я покушаюсь на армию не больше, чем лечащий раны хирург покушается на жизнь больного. Я-то как раз собираюсь возвратить армии полковника. Вернуть его в строй! А вот вы из бюрократических соображений хотите лишить ее полковника!

— Умоляю вас, сударь, не надо так волноваться! И не говорите так громко: нас могут услышать. Считайте, что наполовину я на вашей стороне и поддерживаю то, что вы собираетесь сделать для нашей прекрасной славной армии. Но вы подумали о религиозной стороне дела?

— Что еще за религиозная сторона?