Мои ночные рефлексии

5. ДРУГИЕ

(об отрицательной роли других в нашей жизни)

Пример из реальной жизни. Камышин. С этой прелестной девушкой (моей ровесницей) я познакомилась сразу после окончания школы, когда несколько месяцев временно работала библиотекарем в маленькой библиотеке около мясокомбината (а она была постоянным штатным сотрудником). Когда она вышла снова на работу (после завершающей сессии заочного обучения в культпросветучилище в Волгограде) — я ее впервые увидела: очень худенькая (очень хрупкая — более точное слово), с невероятно тонкими руками с голубыми венами, огромными печальными серыми глазами и — розовыми красивыми губами, на которых всегда была робкая улыбка. Мне она сразу безумно понравилась! Ее хрупкое здоровье — ее жизнь! — висела на волоске (она тяжело дышала, часто со свистом), но я никогда не задавала ей лишние вопросы: я понимала, что у Таечки Рябовой очень больное сердце (острый ревматический эндокардит?). Но почему? И — как давно она больна? Однажды меня «просветила» некая бойкая Катя (училась в одной с нами школе): «А ты знаешь, что до четвертого класса Тая была очень здоровым, даже упитанным, ребенком пока зимой не провалилась под лед на реке Камышинке: кто-то из ребят позвал на реку побегать по льду». Из этой ситуации тяжело пострадала только Таечка, все остальные отделались простудой или испугом. И кто — эти кто-то? Кто ее потащил на реку (дело в том, что дом Таечки находился очень далеко!)? И почему именно она так жестоко пострадала (судьба?). Сейчас, спустя много лет, ничего не зная о ее дальнейшей судьбе, я снова благодарю Таечку за ту прелестную ауру, которую она излучала, за понимание и щедрость (это именно Таечка «подарила» мне «синего» Булгакова со словами «Его все равно никто не читает» (См. Введение), за абсолютное отсутствие какого-либо намека на зависть к сытому, благополучному и здоровому окружающему ее миру, за тонкую красоту (о которой сама она могла и не подозревать). Но сейчас я пытаюсь успокоить себя только тем, что она всегда чувствовала с моей стороны неподдельное восхищение ее красотой, ее умом (и об этом я ей говорила!) и — ее мужеством жить.

Пример из литературы (Одоевский Вл. Княжна Мими — а я бы назвала: Сплетня как непревзойденное оружие). О том, как можно расправиться за сравнительно короткий срок не с одним, а сразу с восемью человеками блестяще описано в новелле Владимира Одоевского «Княжна Мими» (Поверьте: аналога на тему сплетни в мировой литературе — нет!!!). За легкомысленным названием скрывается череда чудовищных трагедий, приведших к четырем смертям и четырем покалеченным жизням!!!) и все — из-за одной лживой сплетни, которую организовала и распространила одна легкомысленная гадкая завистливая старая дева (та самая княжна Мими!). Все началось с ее завистливого хищного взгляда, брошенного на балу (где она вечно, никому не нужная, подпирала стену) в сторону прелестной молодой танцующей баронессы Дауэрталь, танцующей с … кем? План жестокого мщения возник молниеносно. Скоро уже весь город знал об измене баронессы своему мужу. Тем более любовник (Габриель Границкий) был лучшим другом ее брата и жил временно в их доме. Судилище стало все выслеживать: кто — с кем — где — как — и — понеслось! Сплетня дошла до тетушки барона, и она срочно вызвала к себе своего племянника — молодого барона. Но племянник, друг «любовника» молодой баронессы, отказывался верить этому бреду! Однако она его заставила поверить в эту грязную лживую интригу! И — приказала выдворить его из города. Но дело зашло слишком далеко — оно дошло — до дуэли, на которой несчастный «любовник» — был убит. Но весь ужас был в том, что он не был любовником баронессы — никогда! — а страстно любил совершенно другую женщину — молодую графиню Лидию Рифейскую, с которой был знаком еще до ее замужества и с которой потом его разлучили. Снова неожиданно встретившись, они вспомнили прежнюю свою клятву («вспыхнул огонь из-под пепла») и решили возвратить потерянное время. Но муж графини (от страшных догадок?) скоропостижно умер от удара. Молодая графиня осталась вдовой, безутешно оплакивая своего настоящего любимого, убитого на дуэли. Баронесса от несправедливого наговора (ее честь была поругана!), потрясенная, слегла. И — умерла. Старый барон, ее муж, не выдержав позора, тоже скончался. Молодой барон и двое секундантов были сосланы — далеко от всех наслаждений светской жизни, которая и была их единственным счастьем. Одна княжна Мими была довольна: когда в ее присутствии намекнули, что «Здешние дамы могут похвастаться, что они очень искусно убили до смерти баронессу», саркастически ответила: «Убивают не люди, а беззаконные страсти». Вот так из зависти выползла сплетня, которая и разрушила восемь жизней! (И — это не просто дефект нравственной сферы — это полное ее отсутствие!).

Пример из реальной жизни. 1987 год. Август. Меня буквально «сняли» с автобуса, когда я в свой законный отпуск должна была поехать в Воронеж в гости. Нужно срочно было отправляться совсем в другое место (Колпачки) — в колхоз со студентами (своей первой кураторской группой) — на сбор помидоров. Целых два месяца были кошмарными (я это вскользь описала в своих эссе «Страсть к воде: мои заплывы» и «Мои болезни: с врачами и без врачей»). Да, действительно было очень нелегко как физически (вставать нужно было в 6 утра!), так и психологически (студенты «отрывались» как хотели — но я им не препятствовала). И — это несмотря на то, что по вечерам (как когда-то в пионерском лагере на Дону своим дорогим «пионерчикам») я им рассказывала интересные истории и, вообще, относилась к ним очень доброжелательно. Но то, с чем мне пришлось столкнуться — я даже представить себе не могла. Дело в том, что, когда я училась в институте, мы о преподавателях никогда не сплетничали (и я хорошо понимаю почему — мы учились!). А в сельхозе студенты почти никогда (за исключением единиц) не учились (См. мое эссе «Мир непрофессионалов») — вузы очень разного уровня. В таком отстое бурлили любые сплетни. В частности, тогда в колхозе про себя от одной своей студентки я узнала, что я, оказывается, «весь год жила с каким-то студентом». Передать мое состояние невозможно! Я так была ошарашена, что только и сказала ей: «Это по определению невозможно — я три месяца назад разошлась с мужем и — живу с родителями» (как будто оправдывалась!). Она сверкнула своими злыми глазами и — усмехнулась. Никогда в жизни я ни с какими студентами никакие границы не переходила! Никогда! Для меня в тот момент все рухнуло! И начался в моей душе — ад. Виду я, конечно, старалась не подавать. По вечерам уплывала на 10 километров в Цимлянском водохранилище. Но даже эта релаксация меня не спасла — я тяжело заболела. Сначала у меня (гипертоника с моим обычным 150/110) рухнуло давление (90/50) — мне было очень тяжело ходить и силы мои растаяли — я все время себе говорила: «Почему нельзя завернуться в пыль и — исчезнуть?». А уже в начале октября скорее всего произошел инсульт плюс щитовидка (свое жуткое состояние на протяжении многих лет я описала в своем эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»). Но из лап врачей (хотели положить в больницу на год!) я вырвалась, потом годами стоически переносила постоянные головокружения, внутреннюю дрожь, головные боли и многое другое. Поэтому я очень верю, что из-за гадкой сплетни можно действительно даже умереть. Потом несколько лет спустя, я обо всем (и о том, что творилось в колхозе — тоже — но это была другая история) рассказала декану факультета Валерию Ивановичу Федякину. А другая история эта была связана тоже с одним очень намеренно организованным Армагеддоном («возглавлял» всю эту колхозную дребедень один пятикурсник с агрофака, очень неприятный тип, и мы с моей напарницей старались, вообще, с ним не пересекаться — но он решил, наверное, показать нам (особенно мне!), что мы без него никто — и в одно из воскресений просто исчез. А вечером неожиданно вырубилось все электричество — и весь лагерь погрузился во тьму. И вдруг в этой кромешной тьме раздался рев «тысячи моторов» — это ворвались местные рокеры — человек 25–30. Моя напарница была в ужасе. Но я, как обычно, включив логику, поняла, что спасти «своих девственниц» мне не под силу, и приняла решение — пойти в свой вагончик и — лечь спать. Моя напарница такого решения от меня не ожидала: «Что с нами со всеми будет?». «Ничего не будет!» — сказала я уверенно — и сама в это поверила. Всю ночь ревели моторы, слышался визг, мат, обрывки каких-то выкриков. А потом часа через три-четыре все стихло. На следующее утро появился «главнюк» и подошел ко мне: «Ну, как вы тут без меня?». «Нормально». Он опешил: «Как это нормально — что … ничего не произошло?» Я снова ответила: «Все прекрасно!». Такой облом! Он, наверное, думал, что я буду истерить, побегу жаловаться в институт, а он издевательски будет доказывать нашу несостоятельность как «приставленных преподов» (у нас, кстати, никаких полномочий и не было — я это с самого начала поняла (и меня это совершенно не задевало! Но зачем из мужского института нужно было посылать преподавателей женщин?). Валерий Иванович, три года спустя, с огромным интересом выслушал мою историю, очень пожалел, что я не приехала к нему в деканат (но тогда я его совсем не знала — только потом наше общение (как и с Семеном Семеновичем) переросло в большую интеллектуальную дружбу (См. мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба»). И еще. Он по-доброму засмеялся и вдруг сказал по поводу моих переживаний о сплетне (запоздалая психотерапия?): «Ирина, не расстраиваться надо было — а гордиться — многие бы хотели, чтобы в них влюблялись!». Скажу честно — я совсем не хотела гордиться — во мне снова прошелся смерч! — и — я с ним поспорила. Это психология мужчины (любого — даже такого невероятно порядочного, каким был Валерий Иванович!). А психология женщины (вот здесь соглашусь — не любой) — другая. Совсем недавно у меня произошел очень неприятный конфликт со своей «подругой» — она считает, что теплых отношений вообще никогда не бывает, т. е. её надо понимать так: между теплыми нормальными и горячими порочными отношениями — очень тонкая грань, как она выразилась, — капля (вообще-то слово «капля» употребляют совсем в другом контексте, в контексте терпения: «последняя капля»). Я была расстроена. И решила спор не продолжать. Правда, меня поразил не столько смысл ее бреда, сколько та злость, с которой все это было сказано. Но по телефону вечером она снова нападки продолжила: «Ты же сама меня учила Фрейду!». «Во-первых, не тебя, а своих студентов. Во-вторых, Фрейда интерпретируют всегда неверно, потому что сам он ничего такого никогда не говорил, а, наоборот, всегда подчеркивал, что «сексуально озабоченные» — это всегда больные люди. Недаром сам Фрейд уже после 46 лет всякие отношения со своей женой прекратил (в отличие от Юнга — тот всегда был озабочен своими юными пациентками!)». Но, на мой взгляд, «сексуально озабоченные» — это, как правило, в первую очередь — пустые примитивные люди (я не говорю здесь о глубоких отношениях, о глубокой любви (в литературе такая любовь описана, на мой взгляд, только однажды — в книге «На солнце и в тени» Марка Хелприна (2016) — аналога описания такой любви больше нет нигде — многие могут остро позавидовать!).