Мои ночные рефлексии

14. ЖИЗНЬ ВДВОЕМ

В недавнем американском научном психологическом исследовании рассматривался вопрос о том, в каком окружении человек чувствует себя наиболее счастливым: в семье, с родственниками, в профессиональной сфере, среди друзей, вдвоем. В нашей многогранной жизни могут быть, конечно, разные варианты, но исключительное большинство «победило» — «жизнь вдвоем». До встречи со своим третьим мужем (побывав до этого в двух браках!) я бы поспорила с этим выводом, но 22 года абсолютно счастливой нашей жизни вдвоем подтверждает его. Иными словами — не каждый брак — счастливый, но если он счастливый, то ничего лучше на свете быть не может. Ну, и уж коли я залезла в эти сравнительные характеристики, расскажу сначала о предыдущих своих браках.

Первый раз замуж я вышла в 1971 году, когда мне только-только исполнилось 20 лет. Это случилось в Ленинграде, куда я в третий раз приехала поступать и снова не поступила, причем очень несправедливо (См. мое эссе «Мои поступления в вуз и КГБ»). В общежитии на Московском проспекте в конце августа после зачисления почти все разъехались по домам, а мы с одной девочкой из Кирова всё что-то тянули (я пыталась устроиться куда-нибудь на работу, чтобы остаться в Ленинграде — даже ездила на сторожевые вышки в какую-то охранную зону! — как я там с моим здоровьем собиралась стоять ночами и леденящими утрами?). Комендант разрешила нам немного пожить, но переселила нас на второй этаж. Рядом с нашей комнатой оказалась комната с поступившими уже ребятами — неожиданно они нас вечером пригласили к себе в гости и создали очаровательную дружескую атмосферу: очень интересная беседа, сказочно звучащая гитара и очень вкусный накрытый стол (все три основных условия жизни образованных древних римлян). Их было трое, нас — двое. Третьего мальчика я не запомнила, но из двух хороших ребят я сразу выделила «испанца» (для непосвященных — поступил на отделение испанского языка): он был невысокого роста (но и не маленький), темный шатен, плотненький (мой типаж), приятный — с глазами в крапинку, в очках, умный, образованный, очень начитанный и — божественно играющий на гитаре. Но меня притянули его знания (до него с такими образованными мальчиками я не была знакома), а мою соседку — его гитара: она все восклицала: «Испанец! Гитара!»). На следующий вечер они с ответным визитом пришли к нам, мы их встретили тоже чудным столом, а в 12 часов ночи вдруг решили отправиться на Литераторские мостки Волковского кладбища — «в гости» к любимым писателям. Поскольку после 12 ночи общежитие уже было закрыто, ничего умнее не придумали, как спрыгнуть со второго этажа (мальчики прыгали первыми, а нас уже ловили). Ночная прогулка всем очень понравилась (симпатии друг к другу уже четко обозначились). А утром, когда мы после ночи еще мирно спали в своих комнатах, ворвалась комендант со своей свитой и орала так, что я думала — наступил конец света. Это она наши ночные прыжки именно так и восприняла, потому что за нами (какой ужас!) в бинокль наблюдали иностранцы из гостиницы «Ленинград», которая находилась как раз напротив, и ей утром уже все было известно (КГБ?). В общем, нам всем сказали немедленно покинуть общежитие. Так, мы с Володей Соловьевым из Кемерово («испанцем») оказались в снятом им с его другом (вторым мальчиком — он на тот момент уехал домой) домике (вернее половине его) в Озерках (пригороде Ленинграда).

Началась наша жизнь вдвоем. У нас сразу установились очень теплые отношения (мы много гуляли по городу, ездили на Кировские острова, в нон-стопе интересно разговаривали на все темы, слушали музыку, сидели в библиотеке — именно он открыл мне «Мастера и Маргариту» Булгакова — мы вместе читали этот роман (журнал «Москва», который мы с мамой не выписывали) в библиотеке им. А.Блока на Невском), но, поскольку замуж я не собиралась, интима не было (несмотря на то, что спали мы в одной постели — это правда). Вообще-то, в Камышине у меня был молодой человек (мой одноклассник — тоже Володя). Сказать, что он был мой жених, будет не совсем верно. Отношения с ним у нас были сложные. Еще зимой в 10 классе я попыталась ему объяснить, что зря он «за мной бегает» — как тогда говорили. Но он меня слышать не хотел. Все считали, что он меня ужасно любит: на всех наших школьных вечерах он всегда старался меня перехватить, плотно очень прижимал и … сопел. А еще он часто свистел (хобби такое, видите ли). И, когда ему что-то не нравилось, у него ходили желваки (интуитивно я это относила к агрессии, но его мама считала, что Воля (его домашнее имя) и мухи не обидит!» — а уже через два года мои предчувствия оправдались). А еще он был троечником (разве могла я полюбить троечника? Ни за что!). Но его родители после окончания школы «засунули» его в филиал Саратовского политеха в Балаково Саратовской области (его дядя там был судья), где он на тот момент умудрился уже проучиться 2 курса (куда к нему в гости они однажды уговорили меня поехать — и я поехала: жили в общежитии, спали в одной постели, но ничего между нами не было). Он пел мне песни под гитару (часто песню «Ему б кого-нибудь попроще, но он циркачку полюбил»). Я откликалась на его любовь и мне даже стало казаться, что я к нему испытываю ответные чувства, но в глубине души он мне даже был неприятен (как потом я поняла — я умела себя уговаривать!). К тому же вот уже более 4-х месяцев он мне не написал ни одного письма (в тот год я должна была поступать в Саратов — весь год занималась на подготовительных курсах сразу при двух университетах, но в конце июля все-таки из Саратова улетела в Ленинград — так решила моя мама, да и я была — за), поэтому я посчитала, что обязательств перед ним у меня нет (однако, как потом я узнала, для него мой отъезд из Саратова в Ленинград стал серьезной психологической травмой).

Но события разворачивались стремительно. Наступил сентябрь. Начались занятия в институте. И очень быстро я поняла, что Владимир на занятия ходить не хочет. А к этому времени моя сестра устроила меня на работу в банно-прачечный комбинат в каландровый цех, где при температуре под 40 градусов нужно было очень быстро выдергивать в спутанном белье, например, мокрый пододеяльник, из огромного бака и быстро распрямлять его без единой складки на тяжелый раскалённый, с грохотом крутящийся, барабан (работали в паре с разных концов барабана) — и так все 8 часов: выдергивать — распрямлять, выдергивать — распрямлять (такие нагрузки и при такой скорости, и при такой температуре с моим давлением 160/120 в спокойном состоянии!). Работала я в 1 и 2 смену (понедельно). Утром я вставала в 4-30 утра: мы быстро завтракали, Володя снова ложился спать, а я ровно в 5 … вылезала в окно (чтобы не будить по коридору соседку из второй половины дома) и неслась на электричку в кромешной тьме, а через 20 минут уже стояла у Финляндского вокзала на автобусной остановке в гуще ревущей толпы и искала среди бесконечно подъезжающих автобусов свой номер, пристально вглядываясь в тусклые номера, потом после штурма ехала на нем минут 30, а затем снова пересаживалась на другой и через полчаса выходила и пешком шла еще минут 15 до работы — на самой окраине города. Таким образом, вылезала из окна я в 5 утра и через 2 часа в 7 — уже стояла у крутящегося барабана — не для слабонервных. Вторая смена начиналась в 16.00 и заканчивалась в 24.00 (у проходной меня всегда встречал Володя). Так продолжалось 1.5 месяца (как я выжила — для меня загадка — когда я увольнялась, начальник отдела кадров так и сказал: «Как такая интеллигентная девушка вынесла здесь полтора месяца?»). Но, когда я не работала, мы с Володей продолжали много гулять, читать, слушать классическую музыку на пластинках и его песни под гитару (особенно часто он мне пел «Маленький принц» — обворожительная мелодия, а какие слова!) — и много разговаривать (это была не богема, с ее неряшливостью и безалаберностью (помните у Ахматовой о «Бродячей собаке»: «Все мы бражники здесь, блудницы, Как невесело вместе нам!»), а — интеллектуальная романтика). А еще мы очень любили сидеть в кафе «Огонёк» и лопать пирожки с мясом — с потрясающе вкусным бульоном (жили мы на мои заработанные деньги и те деньги, которые я дома заработала и отложила на зимнее пальто, но и Володя однажды умудрился получить стипендию!). На занятия он не ходил — и будто бы искал работу (ассенизатором он работать не хотел, а другие не предлагали). Я его понимала. И меня это почему-то совсем не напрягало! А в это время наши теплые отношения перешли в горячие: 16 сентября он признался мне, что не может иметь детей, поэтому наша близость абсолютно безопасна. У меня до него не было сексуального опыта, я ему поверила и … уступила. В конце октября я уволилась с работы и должна была пойти учиться вместе со своей сестрой (она уже ходила на занятия) в книготорговый техникум (очно). На ноябрьские праздники мы с Эвелиной вдвоем уехали в какой-то дом отдыха (ей выделили две путевки), а, когда через 2 дня я вернулась, то, подходя к дому, почувствовала какую-то странную тревожную перемену: свет горел не так, как обычно. Да, это приехала его мать, чтобы забрать его домой (для меня осталось загадкой: что он мог ей написать, чтобы она приехала, думаю правильный ответ только один — выманить меня в Кемерово — и это им удалось). Уже через день мы ехали в поезде, а через 3 дня я оказалась в Азии (так я воспринимала всё, что за Уралом), в чужом городе среди чужих людей. Мороз стоял конкретный (мама, узнав, куда и с кем я уехала — была в ярости и старое зимнее пальто мне не выслала — я же должна была купить новое в Ленинграде!). И к тому же я оказалась гарантированно беременна (я, конечно, почувствовала в себе физиологические перемены, но об этом я узнала только на приеме у гинеколога — но этого не может быть! — врач посмотрела на меня после моих объяснений — как на полную идиотку!). И снова от меня ему — ни слова упрёка в том, что он меня бессовестно обманул! Я его любила и мне с ним было очень хорошо. Наша интеллектуальная романтика продолжилась: в гости приходили его одноклассники: его друг Юра (очень воспитанный молодой человек из очень хорошей семьи), Валя (его бывшая девушка), его двоюродные брат с сестрой, одноклассница Наташа, и ее сестра — Галина Александровна Жерновая: ГЖ, как ее называли сокурсники, тогда такая аббревиатура была в моде (потом годы спустя — кандидат искусствоведения, профессор — я узнала об этом сначала в картотеке диссертационного зала, потом в интернете), которая мне очень нравилась за ее нестандартный независимый ум, высокую образованность (закончила Новосибирский университет русскую филологию — уже тогда дома у нее в ее 24 года ею была собрана прекрасная библиотека), за обаяние ума и чудные беседы, которые мы бесконечно вели — эту интеллектуальную ауру мне никогда не забыть! Мне также очень понравилось Кемерово (столица Кузбаса — почти 500 тысяч жителей), в котором, как и в Волгограде, превалирующий цвет домов в центре — желтый (солнечный). Мы гуляли по красивому городу: по вечерам заходили в уютное кафе, где работала барменшей подруга двоюродного брата Володи — прелестная Люба — мне она очень нравилась (которую потом он безжалостно бросит, и свадьба расстроится) — и угощались вкусными винами) — тогда я чувствовала себя счастливой. Но была и другая серьезная сторона нашей жизни. Семья Владимира — это его 45-летняя мама (кондуктор троллейбуса), тихо пьющая не только по праздникам, его на год моложе брат Толик, сильно пьющий почти каждый день, и его 14-летняя сестренка, очень хорошенькая школьница с замашками взрослой женщины (их отец давно трагически погиб в шахте) — все они жили в 3-х-комнатной квартире (нам выделили отдельную комнату). Сначала все было не так плохо. Мы официально зарегистрировались и сыграли свадьбу дома в декабре. НО: надо было устраиваться на работу! Я уже писала, что в советское время это было сделать проблематично. Как-то в жуткий мороз ездила на силикатный завод (как и в Камышине — далеко за городом), но мест в лаборатории не было. Володя вроде бы искал работу, но — не находил. Раздражение со стороны его матери нарастало (я ее понимаю!). Наконец, Галина Александровна помогла мне устроиться в ее школу библиотекарем. Но неожиданно произошел неприятный случай: когда Володи дома не было, Толик, в «зю-зю» пьяный, вломился в нашу комнату и — так очень конкретно и доходчиво, помахав большим своим кулаком перед моим носом, сказал, что, когда Вовка уйдет в армию через два месяца, он со мной расправится — а, может быть, и — раньше!!! Прекрасно осознав свое настоящее и особенно будущее, я собрала свои вещи и ушла к Галине Александровне и Наташе, предварительно на почте отбив маме телеграмму с просьбой выслать мне денег на обратную дорогу. В этот момент я остро поняла, что все это время жила иллюзиями, что мой обожаемый муж работать никогда не будет, а когда он уйдет в армию, моя жизнь реально будет в огромной опасности. Ночь я переночевала у друзей, не сомкнула глаз — и мне казалось, что я схожу с ума. Володя не хотел меня отпускать, снова уговаривал остаться (мы ведь за эти полгода совместной жизни ни разу не поссорились!), но уже на следующий день мама переслала деньги (да, она меня спасла — спасибо ей огромное!) и уже через день я села в поезд и уехала из этого города навсегда. Когда я приехала 12 марта в Камышин домой, меня никто не узнал, оказывается, я похудела на 15 кг! Вся моя трагедия заключалась в том, что я любила этого человека и он мне не сделал ничего плохого (никогда не обижал!), мне с ним было интересно, легко и очень приятно (все мои лучшие ночи были с ним!) — но … на него нельзя было положиться. Я не чувствовала с ним себя защищенной. И это была единственная причина моего отъезда и развода с ним. Но ему об этом я ни разу не сказала (даже, когда через месяц он приехал в Камышин уговаривать меня не разводиться). Он ушел в армию, потом поступил в МГИМО на журналистику (все три года, пока я еще жила в Камышине, я получала от него нескончаемые письма, но я не ответила ни разу). Даже в своей глубокой рефлексии наедине с самой собой, я до сих пор не могу ответить себе на вопрос: почему я ни разу ему не ответила и почему ни разу ничего ему не объяснила. На меня нашло какое-то оцепенение. Думаю, что я не осознавала тогда, какая у меня была глубокая травма. Но она была и об этом знало мое подсознательное. Если бы он был ответственным человеком и устроился на работу еще в Ленинграде, я бы с ним, наверное, не рассталась! И впереди в моей жизни, может быть, и не было бы тяжелых испытаний (но нам многое знать не дано). Но, с другой стороны, мы бы никогда не встретились с Васюшей (и какая бы была его грустная судьба после Украины?!)! А перед Володиной мамой (которая, скорее всего тоже была автором того зловещего спектакля, который разыграл передо мной Толик!) я всю жизнь чувствовала вину (она вынуждена была поменять свою 3-х-комнатную квартиру на соседскую 2-х-комнатную — хищные соседи очень этого хотели! — чтобы любимый сын смог съездить ко мне в Камышин). В начале 80-х мы с моей мамой случайно увидели его по телевизору в репортаже из Прокопьевска Кемеровской области: как журналист он общался с иностранцами — внешне он изменился — стал крупнее и увереннее в себе.