Дорога к людям

АКАДЕМИК СКРЯБИН

И вдруг его неторопливая, благостная речь — речь мудрого старца — мгновенно воспылала таким огнем, будто он кричит во вдохновении и во гневе, будто голос его должны слышать где-то далеко. Мне даже чудится, что мягкая, бледная рука его сжалась в кулак и сердито стучит по столу.

— Нет, я все же добьюсь своего! Я не успокоюсь до тех пор, пока эта наука не станет обязательной и для медиков! Я добьюсь этого!..

Но нет, он не кричит, и руки его по-прежнему лежат на коленях. Но такая убежденность в словах старца, такая властность мысли и воли, что мне показалось, будто он повысил голос.

«Я добьюсь!..» Чего только не добился он за семьдесят почти лет служения науке. Когда в 1905 году он окончил Юрьевский университет, в России не существовало ни соответствующих научно-исследовательских учреждений, ни специалистов его профиля, ни вообще той отрасли науки, что на заре нашего века сделала его своим «чернорабочим» и проповедником, своим основоположником и главой.

Да, когда-то он начинал свой научный подвиг едва ли не в полном одиночестве.

...Впрочем, разрешу себе отвлечься от темы разговора и вернуться на 63 года назад. Вернуться в зал Художественного театра в Москве, куда в декабрьский вечер 1909 года с огромным волнением и ожиданием вошли молодой ученый Константин Иванович Скрябин и столь же молодая жена его, Елизавета Михайловна. Впервые за долгое время они приехали в Москву из тогдашней глухомани, из безвестного туркестанского городка Аулие-Ата. В ушах еще слышалось блеяние бесконечных овечьих отар, медлительный шаг гонимых на бойню животных, протяжные арии и пронзительные возгласы чабанов, разбойничий посвист ветра в степи и уединенный, домашний шорох книжных страниц. Глаза его щурились, отвыкая от маленького окошечка микроскопа — окошечка, позволяющего увидеть неведомый дотоле мир, источник таинственных и страшных недугов.

А тут — Москва. Особая, неведомая другим театрам атмосфера в зале, где распростерла длинные крылья летящая чайка. И долгожданная встреча с Антоном Павловичем Чеховым, со спектаклем «Три сестры»... Говорят, иные из нынешних зрителей равнодушны к этой пьесе. Я же помню, как давным-давно, еще юнцом, читал историю бедных сестер, и сердце щемило от боли, от жалости к ним и милым их друзьям, от ощущения скудости, нищеты окружавшей их жизни, от вторжения в их добрый мир самодовольной, агрессивной пошлости.

Конечно же не только о семье Прозоровых писал Чехов, но, думается, неправы были тогдашние критики, увидевшие в пьесе только «унылую» скорбь, тоску, пессимизм, безнадежность. Удивительная, не всем, правда, слышная музыка чеховского диалога напоминала о предчувствии будущего, о людях новой, неведомой Чехову России, о жизни разумной, творческой...

Вспоминается все это не случайно. В книге академика К. И. Скрябина «Моя жизнь в науке» я нашел страницы о «Трех сестрах», о том спектакле 1909 года, о буре мыслей и чувств, порожденной чеховской пьесой.

«Мы восприняли трагедию сестер как призыв покончить с безволием, призыв к борьбе... Выходя из зала, мы услышали за спиной разговор. Кто-то взволнованно говорил:

— В пьесе три черта. К черту уныние! К черту слабость! К черту бездействие!

Мы оглянулись. Сзади шли студенты...»

Октябрьскую революцию Скрябин встретил с ожиданием: что-то она принесет стране, народу, науке, жизни! И тогда, и теперь он прежде всего — гражданин. И если думать о естественном содружестве науки и революции, если говорить о слиянии интересов, целей, мечтаний фанатика-ученого и многонационального социалистического государства, то одним из красноречивых примеров могут служить жизнь и труд академика К. И. Скрябина.

Это тем более примечательно, что его область науки чрезвычайно специфична и на первый взгляд к проблемам социальным отношения не имеет. В самом деле, гельминтология призвана всесторонне изучать возбудителей болезней, паразитирующих на животных и человеке, способных вызвать недуги, казавшиеся загадочными, порою неизлечимыми.

Малый мир под микроскопом — и необъятные масштабы революции. Не столь уж многим известная наука о гельминтах — и творческое содружество энтузиастов, охватывающее все наши республики. Подвижничество первых учеников и последователей Скрябина в дореволюционные годы — и монументальная система научно-исследовательских и профилактических учреждений гельминтологии, созданная и развивающаяся в СССР!

Какая тут связь? Прямая. Непосредственная. Естественная. Недаром молодому ученому на всю жизнь запомнились слова младшей из чеховских сестер, Ирины: «Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна... Я буду работать... буду работать».

...И то, что тогда сказала ему жена на пути из театра: «Но какое счастье, что ты имеешь любимое дело. А если бы его не было? Чем бы мы жили в той глуши? Страшно подумать».

Работать, работать!..

Назад, назад в Аулие-Ата! Там его ждет вторжение в мир еще не разгаданный, в науку, еще не сложившуюся, не признанную. Бесконечные скитания в поисках возможных носителей болезнетворных гельминтов — диких и промысловых животных, пернатых обитателей неба и жителей подводного царства. Как обширен и многообразен этот мир! Шаг за шагом, шаг за шагом обнаруживаются новые и новые виды гельминтов, опасных не только для домашних животных — для человека. В сущности, он ведет пристальное изучение всей фауны и флоры Туркестана. Он работает как знаток ветеринарии, как патологоанатом и как биолог. Его поражает удивительное различие в строении гельминтов и своеобразие их биологии. В своей уникальной коллекции молодой ученый запечатлел географию распространения гельминтов и их носителей. Но главное — практически доказал необходимость комплексного, а не раздельного учения и самих болезней, порождаемых гельминтами, и их как будто неуловимых возбудителей.

Как это осмыслить, как оценить? Только так: в начале века безвестный Аулие-Ата, затерянный в казахских спепях, подвижничеством безвестного тогда исследователя стал местом рождения, своего рода столицей, первым очагом новой отрасли науки в России. Да, не случайным был для Скрябина памятный на всю жизнь душевный подъем после чеховского спектакля: о мятущихся трех сестрах, о страданиях и неясных в ту пору надеждах пленников самодержавного мещанства. Работать, работать!.. Работать, помня об ином будущем, иной России!.. Будет же когда-нибудь рассеяна тяжкая свинцовая мгла «расейской» провинции. В «потайной» музыке пьесы молодой ученый услышал, узнал свои собственные, еще неясные тогда, надежды, мысли, влечения.

Я не ученый, не биолог, не врач. Но, узнавая все ближе академика К. И. Скрябина, даже вчуже, как бы со стороны, я изумляюсь тому, что при создании своей науки он был одинок в России, но не страшился одиночества, упрямо и дерзко шел своим путем.

Да, равных ему специалистов не было.

— Признаться, я тут пионер.

Пионеру сегодня — девяносто четыре года. А я вижу перед собой увлеченного, фанатичного человека, непреклонного в своих убеждениях и влечениях, мягкого по натуре, но способного сразить идейного противника не злым, но уничтожающим юмором. Работа его далеко не кончена, но сегодня в болгарском городе Рила один из районов носит имя Скрябина. Одна из вершин Тянь-Шаня — вершина Скрябина. Теплоход на Волге — «Скрябин». В Европе и за океаном, от США до Франции, от Германии до Венгрии — во многих странах подвиг его жизни отмечен избранием в члены авторитетных научных учреждений.

Я рассказываю не о существе науки, основоположником которой стал в нашей стране Константин Иванович Скрябин, — это дело специалистов. Я же думаю о том, как лучше выразить, как дать почувствовать примечательные особенности характера, убеждений, взглядов, всей судьбы академика.

Как многим людям нашей страны, ему в высшей степени свойственны дружелюбный интерес, уважение, влечение к самобытности и духовному богатству всех наций. Вот, еще юношей, он в 1899 году встречается с сибиряками в краю политических ссыльных: «Для коренного населения этого сурового, но чудесного края были характерны свободолюбие, протест против всяческого угнетения и высокое чувство долга перед своей страной и народом, любовь к природе, тяга ко всему новому...» Вот в 1905 году молодой специалист командирован в Закавказье и на землях нынешнего Азербайджана видит невзгоды, мучения тамошних людей от произвола чиновников и всегда спешит выручить их из беды: «Жизнь была полной, и я чувствовал себя счастливым при мысли, что приношу людям пользу...» Вот в 1927 году очередная экспедиция с немалыми трудами проникает на земли Алтая за рекой Катунь, и академик с радостью вспоминает о том новом, что «с небывалой о силой врывалось в жизнь алтайцев и шорцев. Рядом с жертвенниками язычников появилась школа, здесь же сельсовет, ясли. Врачи, фельдшеры, медсестры стали теперь постоянными жителями Шории. А ведь шел только 1927 год».

Десятки, десятки, десятки таких экспедиций! Часто в условиях чуть ли не первобытных: где-то пешком, где-то на конях, где-то вброд через речки, где-то даже вплавь с вытянутой рукой, берегущей какой-то драгоценный прибор... Тайга. Пустыня. Горные хребты. Степи. Субтропики. Дальний Север. Родина от края до края!.. Вот поле деятельности академика и его учеников, обширнейшая, удивительная лаборатория под открытым небом. И всюду ученый, фанатически преданный своей молодой науке, приобретал друзей, воспитывал помощников, вовлекал в круг своих интересов единомышленников-энтузиастов.

Теперь в нашей стране действует уже «внучатое поколение» учеников К. И. Скрябина: в гельминтологии зарекомендовало себя более 2000 последователей академика. Около ста пятидесяти из них — доктора наук. Иные, в свою очередь, избраны в Академию наук СССР, Всесоюзную академию сельскохозяйственных наук имени Ленина, Академию медицинских наук СССР, в республиканские академии. И главное, если бы удалось собрать в одном зале всех питомцев Константина Ивановича, то стал бы слышен, как во всей нашей стране, «всяк сущий в ней язык» — казахский и русский, украинский и грузинский, узбекский и армянский, киргизский и азербайджанский, — все не перечислишь... Приятно знать, что множество людей множества республик, когда-то увлеченных его призывом, его примером и опытом, сегодня приносят ему высшую дань благодарности собственными своими работами, открытиями, начинаниями.

Своим другом считают академика Скрябина не только множество людей во всех концах нашей страны: с ним дружат целые области и республики. Всюду, где он трудился, сражаясь с начала века за жизнь, здоровье, культуру миллионов местных жителей, теперь его заботами и могущественной, всесторонней помощью многонационального нашего государства созданы очаги, научные центры гельминтологии. Они действуют на просторах от земли литовской до Сахалина, от Белоруссии до пустынь и оазисов Туркмении.

...И вот мы беседуем с ним. Девяносто четыре года? Об этом забываешь мгновенно, прислушиваясь к его спокойной, но исполненной энергии речи, поражаясь обилию новых замыслов и готовности дать бой чьей-то инертности, недомыслию, косности, непониманию. Давно уже Константин Иванович доказывает, что гельминтология, изучающая носителей опаснейших для человека недугов, должна стать наукой, обязательной для врачей, для студентов медицинских институтов.