Дорога к людям

СУДЬБА «КИТОБОЯ»

Завод, каких немного на земном шаре, начал строиться как-то странно, навыворот.

1929 год. В лесу за городом Свердловском спешно, словно гонимые невидимой тревогой, инженеры вводят в строй цех металлических конструкций. В какой, собственно, «строй»? Остальных-то цехов нет...

Грандиозный технический абсурд: один-единственный цех, затерявшийся среди сосен, в лесу, в бездорожье. Это противоречит элементарным законам промышленного строительства. Первобытная земля... Еще не проложено от города шоссе... Нет водопровода, нет канализации, нет жилья...

В этом диком месте строители настойчиво добиваются своего, объявляют о рождении первого цеха.

Опрометчивость? Упрямство? Своеволие?

Все знали: в грандиозном комплексе машиностроительного завода один построенный цех — величина ничтожная. И вдруг из всей внушительной системы комбината тяжелого машиностроения люди выбрали и построили один лишь цех металлических конструкций.

Невероятное техническое уродство.

Вот из-за чего появилась на свет знаменитая в ту пору «веревочка». «Веревочка» заменяла собою шоссе длиной в тринадцать километров — от Свердловска до строительной площадки.

Начиналась «веревочка» простой пегой лошадью. Лошадь, запряженная в розвальни, пробивала путь через сугробы. За санями шли гуськом люди — землекопы, каменщики, арматурщики, инженеры, мотористы, секретарши и бухгалтеры.

Они шли из Свердловска, где было их жилье, в лес, к своему единственному цеху. Там они работали. К вечеру лошадь с санями поворачивала в обратную сторону, и люди плелись за нею назад, в город.

По «веревочке» ходил и Банников, начальник строительства. Никогда ему не было так трудно. Один из крупных командиров времен гражданской войны, он умел добиваться успеха в самых грозных обстоятельствах. Если видел опасность, если враг не таился, не прятался. А тут Банников чувствовал, что беда надвигается на стройку, но откуда — не видел, не знал. Здравый смысл, совесть коммуниста подсказывали одно: нужно упрямо наращивать темпы строительства. Любой ценой, пусть даже будут нарушены принятые во всем мире классические правила организации строительных работ.

Насилуя самого себя, попирая свой собственный жизненный и технический опыт, Банников совершал много нелепостей. Одной из них была та самая «веревочка», по которой он вел своих людей. Техники, мальчишки, плетущиеся за его спиной, могли бы сказать ему, большевику, инженеру, что еще на школьной скамье их учили любое строительство начинать с подъездных путей. А он вел людей и тащил материалы по «веревочке».

Преступлением было отсекать от общего плана вот этот цех, торчавший в лесу. А он, улыбаясь, от кого-то отплевываясь, показывая кому-то кулаки в кармане, все же приказывал тянуть через сугробы «веревочку», вводил в строй цех металлургических конструкций, телеграфировал в Москву: работы идут полным ходом! Кого он хотел обмануть?

Кто-то сверху давил на Машинстрой. Но этот «кто-то» сидел в центре. Значит, Банников хитрил с центром? А ведь он привык думать, что именно центр должен вести, руководить, подгонять, а не тормозить дело.

Неизвестность томила Банникова. Он привык встречаться с противником лицом к лицу. А тут все словно туманом заволокло. Схватка с неведомым врагом истощала силы старого бойца. Александр Петрович начал седеть, головные боли, бессонница мучили его.

Уралмашстрой кое-как висел, держался на «веревочке». Он теплился против воли центра. Людям, работавшим на строительстве, казалось, что на этот раз неповиновение центру есть их долг.

Не один Банников хитрил. Хитрили все — каменщики, мотористы, техники. Все знали, что «веревочка» ужасна, но это была пуповина, которую нельзя оборвать, потому что без нее завод умер бы. Когда главный архитектор нажил на «веревочке» ревматизм и пытался уйти со строительства, уральцы назвали его дезертиром, чуть не «волчий билет» ему выдали, хотя и видели: архитектор не мог не уйти, он стал инвалидом.

Дело не в архитекторе. Нужно было слабых духом людей удержать от бегства, удержать на этой проклятой «веревочке».

Первобытная уральская промышленность — Невьянск, Алапаевск, где руду волокли лошадьми, Златоуст, Тагил, Нижняя Салда с растрепанными, слабосильными цехами — возводила Уралмашзавод — единственную тогда надежду на раскрепощение меди, угля, свинца, вольфрама, многих руд, спавших в недрах земли.

Роды протекали болезненно. Кое-где смеялись над этим диким строительством. Его ранили на ходу. Только завод начал строиться, как центр распорядился остановить работы, перевести строительство из Свердловска в Челябинск: этого якобы требует некая целесообразность.

Едва лишь удалось опровергнуть нелепую эту идею, как начавшиеся работы снова были приостановлены: центр предлагал кооперировать Уралмаш с очень старым заводом. Равняться на него значило сжимать размах строительства в десятки раз, сводить его до уровня стародавних машинных заведений чуть ли не демидовских времен.

Так распоряжался центр.

Кто мог знать тогда, что врагов уральской стройки нужно искать не в Москве, а в Париже, где обосновались рябушинские, манташевы и прочие главари контрреволюционной Промпартии? Они мечтали о реставрации капитализма в России. Из Парижа их ядовитые щупальца протянулись в Москву, в Главметалл.

Мог ли знать Банников, измученный схваткой с невидимыми, неизвестными ему врагами, мог ли знать он, что злейшие-то из них колдуют в Париже, а вредители, окопавшиеся в Главметалле, служат лишь исполнителями обширного контрреволюционного заговора?

Кто-то из них мешал рождению Уралмаша.

Скрипя зубами Банников начал было распродавать цемент, кирпичи, огнеупоры, только что добытые с боем. Главметалл распорядился законсервировать работы по сооружению завода-гиганта.

Тогда-то Александр Петрович и решил наплевать на элементарные законы строительства. Он бросил все силы на постройку одного-единственного цеха, сознательно оставив заботы о подъездных путях, о водопроводе, канализации, шоссе, о нормальном, планомерном выполнении проекта.

Все это вместе с пегой кобылой, с ревматизмом архитектора, постылой «веревочкой» понадобилось ему для того, чтобы телеграфировать наконец в Москву:

«Первый цех начат постройкой тчк никакие изменения в проекте больше невозможны тчк».

Это значило: «Баста. Родились!»

Это значило: жить, жить, жить! Урал не мог не породить Уралмаш — колыбель многих будущих заводов, Урал хитрил, как хитрит все живое, спасаясь от гибели, как хитрит жизнеспособное дерево, когда от него закрывают солнце и оно растет криво, уродливо, пока не сшибает препятствия окрепшим стволом.

Могучая жизнь оказалась сильнее мертвецов, хотя их поднялось против нее целое кладбище.

Вскоре Главметалл был ликвидирован. Уралмашстрой передали в ведение другой организации. Руки вредителей уже не могли дотянуться до колыбели завода-гиганта. И тут уральцы испытали возле своего цеха радость полузадушенного человека, которому открыли доступ к воздуху.

...1931 год. Конец февраля. За письменным столом, в бывшем лесу, сидит начальник строительства Банников. Александр Петрович постарел, его доконали неизлечимые головные боли — контузия от заочного знакомства с Промпартией.

В окно виден поредевший уральский лес, где еще недавно охотился инженер Зыков, помощник начальника строительства. Дичь распугана железным громом экскаваторов, подъемных кранов, транспортеров, сварочных машин.

Подъезжает из Свердловска красный автобус, снуют грузовики, рычат моторами мощные тракторы. На всех надпись: «Уралмашстрой».

Все стало гораздо легче, а вчерашняя нелепость с диким цехом в свердловском лесу оказалась своего рода техническим открытием. Если стоит на площадке готовый цех, почему бы его не использовать?

Конструкции для мостовых кранов, стальные колонны и балки для чугунолитейного и сталелитейного цехов, мачты для прожекторов Уралмашстрой изготовил в своем цехе металлических конструкций.

Так был найден важный в тех условиях и не лишенный остроумия прием: сооружать прежде всего те цехи, которые смогут работать на постройку самого же завода.

Банников ищет и находит возможность отказаться от услуг многих поставщиков. Завод сам себя строит. У него есть свои каменные карьеры, сушилка леса. Построены ремонтно-механическая мастерская, ремонтно-строительный цех. Где-то притулилась небольшая ваграночка, «самоварчик». Она льет чугун на всякие «домашние» надобности площадки. Очень смешной «самоварчик», если сравнить его с будущими гигантскими литейными.

А в завершающий день строительных работ, когда все подсобные цехи сдадут свой последний «домашний» заказ, они сразу станут основными цехами гигантского завода и будут строить уже не свой завод, а многие заводы, весь Большой Урал.

Этот принцип самовырастания — тоже хитрость Александра Петровича. Такое «натуральное хозяйство», черт знает как залетевшее сюда из средних веков, избавило Банникова от утомительного труда спорить с поставщиками. Уралмаш растет, поднимается, опираясь на свои собственные цехи.

Инженер Зыков ходит по строительству и видит, что вот этот корпус уже готов. А вот здесь, где еще ничего нет, кроме сосен, скоро поднимется самый большой в мире цех холодной обработки металла. А вот на этом месте скоро будут устанавливать два мостовых крана по двести тонн грузоподъемностью. Такой кран может поднять на свои могучие плечи, например, целых два паровоза или десять нагруженных вагонов.

В прокатном отделе герр Люрф, главный консультант машиностроителей, много лет работавший у Круппа, стучит кулаком по столу и самодовольно говорит о цехе холодной обработки:

— Пусть Америка попробует выстроить такой!

В его лице германская техника соревнуется с американской. Они — старые конкуренты, но Уралмашстрой от этого только выигрывает.

В кабинете начальника строительства кто-то вынимает из кармана камень. Это образец породы, сквозь которую пробивают туннель комсомольцы. Они объявили штурм, и вот уже больше недели молодые инженеры, мотористы, слесари по ночам превращаются в землекопов.

Идут, идут вереницы машин по новому заводскому шоссе.

Где же «веревочка»?

Банников в бывшем лесу откидывается на спинку кресла.

Черт возьми, все-таки уральцы перехитрили! Сейчас завод так легко прорастает вверх, будто его в самом деле рожает сама земля, вот эти горы, вот эта руда, выпирающие из недр медь, марганец, платина, уголь.

Головные боли, седина... Ладно. Ведь всем, кто ходил по «веревочке», нелегко было. Ладно...

Стук в дверь. Показывается очень виноватая, смирная фигура поставщика леса. Через минуту поставщик уходит, заискивающе улыбаясь. Будет лес.

Банников наклоняется над столом. Он работает. На строительстве четырнадцать тысяч человек. Через год завод должен дать машин общим весом на сто тысяч тонн.

Это будут прокатные станы, мощные экскаваторы, доменное оборудование, блюминги, слябинги, тюбинги — огромные кольца для шахт, шахтные крепления, каких еще не строили в стране.