Гёте. Жизнь как произведение искусства

Но рано или поздно нужно было принимать решение – должна ли эта история завершиться бракосочетанием? В стихотворении, посвященном дяде Лили, Гёте пишет о будущей свадьбе:

К чему мне гул колоколов,
Кареты бег, букет цветов?
Зачем идти мне к алтарю,
Когда я побывал в раю?[515]

Гёте боится связывать себя на всю жизнь, но в то же время он не хочет терять Лили. Лили для него – это волнующая, но и загоняющая его в угол реальность, тогда как Густхен – по-прежнему фантом, существующий лишь в письмах. Разумеется, фантазия присутствовала и в отношениях с Лили. Есть основания полагать, что влюбленные готовили побег: рассветные сумерки, карета – прочь отсюда, куда угодно, кто знает, быть может, даже в Америку. В «Поэзии и правде» Гёте дает понять, что такие мысли их посещали, а Лили, в замужестве фон Тюркгейм, в старости в беседе с одной своей знакомой назвала Гёте «творцом ее нравственного Я», ибо он не воспользовался ее готовностью «пожертвовать ради него долгом и добродетелью»[516].

По удачному совпадению в это самое время братья Густхен Фридрих Леопольд и Кристиан цу Штольберги решили отправиться в Швейцарию и пригласили Гёте присоединиться к ним. Оба молодых графа, сами не чуждые поэзии, были близки к Клопштоку и входили в поэтический кружок «Гёттингенская роща», где сила чувств ценилась превыше всего. Из двух братьев Фриц цу Штольберг отличался красотой и уверенностью в себе. Где бы он ни находился, он всегда оказывался в центре внимания, и к нему в равной степени тянулись как женщины, так и мужчины. Гёте согласился составить им компанию в надежде на передышку в своих эротических коллизиях, а кроме того, во время этого путешествия он мог бы посетить свою сестру на юге Бадена в Эммендингене. С тех пор как от нее стали приходить неутешительные вести, родители уже давно уговаривали его навестить ее, тем более что недавно у нее родилась первая дочка. Гёте чувствовал себя обязанным поддержать сестру, хотя у него и не было желания вдаваться в подробности ее семейных не урядиц.

В середине мая 1775 года путешественники тронулись в путь. В Страсбурге Гёте посетил Зальцмана и встретился с Ленцем, который был несказанно рад этой встрече. Ленц к тому времени поддерживал отношения не только с Фридерике Брион, но и с Корнелией. Двигаясь по следам Гёте, он и сейчас решил поехать вместе с ним в Эммендинген. Это были чудесные дни. Сестра Гёте ожила. Они вместе подолгу гуляли и разговаривали до поздней ночи, что было весьма необычно для Корнелии, которая до приезда Гёте не хотела даже вставать с постели. Гёте наслаждался всеобщим оживлением, но в то же время замечал, как тяжело приходится его сестре, и когда он уезжал из Эммендингена, на душе у него было неспокойно. Кроме того, его расстроило, что Корнелия пренебрежительно отозвалась о Лили. Он чувствовал, что она ревнует – старая история между братом и сестрой, он и сам ведь ревновал к Шлоссеру. В «Поэзии и правде» он надеется на прозорливого читателя, который, несмотря на умышленную недосказанность, поймет «всю серьезность чувств»[517], обуревавших его во время этого визита.

Путешествие по Швейцарии началось с Цюриха, где Гёте некоторое время гостил у Лафатера, познакомился с его друзьями и с Барбарой Шультхесс, своей «самой дорогой читательницей». Дальше путь лежал к Фирвальдштетскому озеру и в края Вильгельма Телля, а потом уже в Альпы, к Сен-Готарду. Находясь на вершине перевала, он, как и во время последующих своих путешествий, едва не поддался искушению пойти дальше в Италию. Однако было решено вернуться назад. На обратном пути он снова на несколько дней остановился у Лафатера и посетил своих новых друзей и знакомых. На Цюрихском озере произошел конфликт с добропорядочными жителями, которые были настолько возмущены молодыми людьми, купающимися нагишом, что стали бросать в них камни. Более доброжелательный прием оказала Гёте образованная публика – здесь все жаждали лично познакомиться с автором «Вертера». Некоторые были разочарованы – Гёте показался им слишком сдержанным и неразговорчивым. Другие нашли его высокомерным, тщеславным и влюбленным в собственные парадоксы. «Я бесконечно восхищаюсь гениальностью этого человека, несмотря на то что мне ужасно не нравится, как он ею пользуется»[518], – писал секретарь Базельского городского совета Исаак Изелин.

Прошло два месяца, и пора было отправляться домой. Обратный путь тоже лежал через Страсбург. Здесь Гёте снова провел некоторое время с Ленцем. «Насладился божественными днями в обществе Гёте»[519], – записал тот в дневнике. Они ходили в гости к старым общим знакомым и обедали в ресторанах. Вместе они еще раз поднялись на башню собора и посетили любимые места в окрестностях Страсбурга. В Зезенгейм Гёте, однако, заезжать не стал. От возможности еще раз навестить сестру в Эммендингене он также отказался.

В конце июля Гёте вернулся во Франкфурт. Первое письмо, написанное по возвращении, адресовано Августе: «Когда печаль сжимает мое сердце, я обращаю свой взор на север <…>. Вчера вечером, мой ангел, я так страстно желал оказаться у Ваших ног, держать Ваши руки в своих руках <…>. Я столь часто обманывался в женщинах – о, Густхен, если бы я только мог заглянуть Вам в глаза!»[520]

Как будут развиваться отношения с Лили, по-прежнему неясно. С этой точки зрения путешествие в Швейцарию ничего не изменило. Гёте хочет быть рядом с ней, но в то же время боится связывать себя навсегда. Однажды, когда Лили нет дома, он сидит за ее письменным столом и изливает свою душу в письме – в письме к Августе: «Здесь, в комнате девушки, которая делает меня несчастным, хотя в этом нет ее вины, у нее ангельская душа, а я, я омрачаю ее дни!»[521] В этот момент возвращается домой Лили. Она удивляется, обнаружив Гёте за своим письменным столом, и спрашивает, кому он пишет. Он рассказывает ей об Августе. Все это происшествие он описывает до мельчайших подробностей, умалчивая лишь о реакции Лили. Тогда же он пишет Мерку, но тон его письма совершенно иной: «Я снова вляпался в дерьмо и теперь готов отхлестать себя по щекам за то, что раздухарился, а не ушел ко всем чертям»[522]. Лили и Гёте принимают решение на какое-то время расстаться. Это тоже не помогает. Гёте – Густхен: «К несчастью, чем дальше я от нее, тем сильнее приковывают меня к ней ее чары»[523].

По свидетельству одного из современников, в конце концов мать Лили взяла инициативу в свои руки и положила конец этой неопределенности. Некто фон Бретшнайдер, судя по всему, отнюдь не благоволивший Гёте, в письме Николаю сообщает о происшедшем, а может быть, просто пересказывает слухи: Гёте наконец официально посватался к Лили, «мать попросила дать ей время подумать и через несколько недель пригласила Гёте на обед, где при всем многочисленном обеденном обществе ответила на прошение Гёте, что жениться им не пристало в силу разности религий. Явная грубость, на которую Гёте страшно обиделся, ведь все то же самое она, безусловно, могла сказать ему наедине, однако, по словам мадам Шёнеман, она не могла придумать лучшего средства покончить с этой историей раз и навсегда, а в разговоре тет-а-тет она боялась, что Гёте втянет ее в дискуссию»[524]. Последнее замечание настолько прав доподобно, что нам ничего не остается, как поверить и остальному.

В сентябре 1775 года Карл Август, к тому времени достигший совершеннолетия и ставший герцогом, отправляется в Карлс руэ, где должно было состояться его бракосочетание с принцессой Луи зой. По дороге он останавливается во Франкфурте. При встрече с Гёте он снова зовет его в Веймар, уточняя подробности переезда. В середине октябре во Франкфурт приедет камергер веймарского двора Иоганн Август Александр фон Кальб, а когда он будет возвращаться в Веймар, Гёте может поехать вместе с ним.

С лета 1775 года, когда впервые зашла речь о том, чтобы перебраться в Веймар, у Гёте было достаточно времени на обдумывание. Когда-то это была игра со множеством возможностей, теперь ему надо было на что-то решиться. Примерно в это же время он пишет Августе: «Будет ли мое сердце когда-нибудь охвачено <…> подлинным наслаждением или страданием, или же оно и впредь будет качаться на волнах воображения, <…> то возносясь на небеса, но низвергаясь в ад»[525]. Одно дело – то, что рисует воображение, и другое – необходимость решиться на что-то в реальной действительности. Пройдя сквозь игольное ушко решения, множества возможностей превращаются в одну реальность. В начале октября он решает ехать в Веймар.

В «Поэзии и правде» главной причиной своего отъезда Гёте называет «бегство»[526] от Лили. На самом деле это не совсем так. Фрицу цу Штольбергу он писал, что едет в Веймар «не из-за какого-то отдельного человека – нет, у меня зуб на весь свет»[527]. Он хочет бежать не только от Лили, а от ситуации в целом – от «всего света». Ясно одно: в Веймаре его ничто особенно не привлекает. Гораздо сильнее в нем звучит голос «Прочь отсюда!». Кроме того, он ведь еще не знает того, что станет понятно лишь спустя десятилетия: Веймар станет его судьбой на всю жизнь.

Пока же речь идет лишь о путешествии в сравнительно далекие края и о непродолжительном пребывании при дворе. Почему бы не попробовать и это тоже? Он одалживает деньги у Мерка – о будущих должностях и доходах пока еще нет и речи. Отцу тоже приходится раскошелиться – делает он это неохотно, так как его не радует перспектива службы сына при дворе, тем более при таком крошечном. В те годы Веймар еще не пользовался той славой, которую он заслужил при Гёте. Конечно, там был Виланд и герцогиня-мать, окружившая себя «царством муз», благодаря которому веймарский двор приобрел определенную известность, однако этим все и ограничивалось. Дворец недавно сгорел. Прежде чем раскрылось значение восемнадцатилетнего герцога, должно было пройти еще немало времени. Что касается населения, то по сравнению с Франкфуртом Веймар был крошечным городком-резиденцией и уж никак не «большим светом». Для Гёте это означало переезд из большого города в провинцию, пусть даже со своими амбициями. В пользу Веймара говорило то, что он был достаточно далеко от Франкфурта и, как бы то ни было, давал надежду на иную жизнь. Только время покажет, будет ли это лишь передышка в старой жизни или начало новой. В ожидании экипажа, в котором он должен отправиться в Веймар, Гёте пишет Готфриду Августу Бюргеру: «Первые минуты внутреннего сосредоточения, <…> впервые после самых рассеянных, смутных, цельных, наполненных, пустых, насыщенных и бестолковых девяти месяцев моей жизни»[528].

Но экипажа все нет. В ожидании проходит целая неделя, из Веймара никаких вестей. Во Франкфурте Гёте уже известил всех своих знакомых об отъезде. Все уверены, что он уже уехал, ему неловко показываться людям на глаза, и он не выходит из дома. Он сидит у себя в кабинете и пишет «Эгмонта».

Постепенно он теряет терпение. Что теперь делать? Решение покинуть Франкфурт на какое-то время уже принято. Отказываться от него он не собирается. В гневном нетерпении он решительно меняет направление, желая наверстать возможности, упущенные во время путешествия по Швейцарии: он хочет увидеть Италию. 30 октября Гёте отправляется в путь и записывает в дневнике: «Собираюсь на север, а еду на юг, обещаю и не прихожу, отказываюсь и являюсь!»[529] Первая остановка на его пути – Гейдельберг.