Прометей № 3

Положение рабочего класса

Развитого производства в губернии не было. К 1906 году весь промышленный рабочий класс Астрахани насчитывал 4200 человек, занятых на 125 фабриках и заводах. Половина из них работала в транспортной и логистической фирме «Кавказ и Меркурий» (1310 человек) и на механических лесопильных заводах (1236 человек). Остальные предприятия были микроскопическими. Скажем, в городе было 14 жестяных мастерских, в которых работало в общей сложности 50–60 человек.

Большинство наемных работников трудились сдельщиками, не имея твердой занятости. По оценкам администрации, в городе насчитывалось 474 плотника, 517 конопатчиков, 2600 таскалей (грузчиков), а всего около 12000 мастеровых и рабочих. [320]

Абсолютное большинство ловцов, работавших на Каспии, были иногородними. Их присутствие сильно влияло на рынок. Летом торговля и сфера услуг в Астрахани оживала, но зато на зиму закрывались даже некоторые пекарни: так глубоко отражалось на деловой активности трудовая миграция.[321] Число сезонных рабочих, в первую очередь ловцов, достигало ста тысяч человек. Для понимания, население Астрахани к началу мировой войны достигло 150 тысяч постоянных жителей.

Рабочий день превышал половину суток. В 1905 году комиссия городской Управы по нормировке рабочего времени считала обычный торговый день в 12 часов зимой и 13 часов летом. Формально в него включался обеденный перерыв, но работнику запрещалось покидать рабочее место, так что фактически ни о каком перерыве речи не шло.[322]

В июле 1907 года, то есть уже после Октябрьского манифеста и некоторой либерализации, от сдельщиков в Астрахани требовали работать по 16–20 часов! Ссылались при этом предприниматели, как и сегодня, на интересы самих работников: «депутат Егоров заявил, что он сам вышел из рабочей среды и стоит за свободу труда, и если сдельный рабочий хочет работать больше, то никто ему в том препятствовать не может».[323]

В том же 1907 году союз приказчиков отмечал: «служащие рыбных лавок работают нередко до утра без передышки, поэтому нужно установить 8-часовой рабочий день вместо 14-часового, как мы работаем в обыкновенное время».[324]

Понятно, что суббота была рабочим днем, рабочими были и многие дни религиозных праздников.

Ни о каком рабочем представительстве не было и речи. Правда, в 1903 году под давлением выступлений рабочих промышленных центров царем был принят закон о «рабочих старостах». Никто кроме них не мог собирать собрания в цехах, а любая независимая сходка могли привлечь казаков с ногайками. Старост назначали хозяева. Губернатор вправе был в любое время и без объяснения причин отстранить любого старосту. Собрание рабочих без присутствия хозяина было незаконным, при этом сами рабочие были разбиты по разрядам в зависимости от специализации и квалификации и не имели права присутствовать на собраниях другого разряда. В Астрахани старосты были назначены на заводе Нобель, в порту и на стеклозаводе Бегунова, то есть широко эта практика не пошла.

Все мы любуемся превосходными купеческими особняками и дворцами нефтепромышленников.

Обратимся к тому, как жили те, кто все это строил.

Начнем с городка рабочих, строивших железнодорожный мост через Болду. Речь идет про ноябрь: «Все бараки сооружены из теса, пола нет, свет проникает в окна в окно ¾ аршин[325] высотой и ½ аршина шириной, середина и концы барака погружены в полный мрак. Вечером горит одна электрическая лампочка. В стенах и потолках много просветов. На нарах, где спят рабочие, постлан барнаук. Грязь, паразиты, зловоние, вот комфорт во всех бараках».[326]

А вот описание условий жизни рабочих, добывавших на Вороньем бугре[327] глину для кирпичного завода Мельникова: «бараков тут четыре. Чтобы попасть в барак, нужно опуститься на восемь ступенек в землю. По обоим сторонам нары. Кое-где лежат циновки. Грязи более чем достаточно. Света совершенно нет, едва видно у двери заплывшее от грязи полуаршинное окно. В задней части казармы для света отворяется дверь. В каждом бараке по одной печи и те страшно дымят за отсутствием должной высоты труб. Столовой никакой не существует, обедают и пьют чай на нарах».[328]

Работники, имевшие контракт, получали в день 95 копеек. Те, кто работал посуточно – 70 копеек. Еще меньше получали дети, преимущественно татары, трудившиеся здесь же.

Зарплата не была стабильной. При первой удобной возможности предприниматели старались ее снизить. В одной из эсеровских листовок, датированной 1906 годом, описывается снижение зарплаты бондарей более чем вдвое: за полутарок с 22 до 10 копеек, за четвертушку с 18 до 7 копеек. Обращение работников к фабричному инспектору результатов не дало.[329]

Кратное снижение заработков представляло собой обычную практику. «Астраханские рабочие механического цеха предлагают свой труд за 50 копеек вместо двух рублей, но и за эту оплату им нет работы». Причем речь шла не только о безработных. В середине 1904 года на заводах Норен и Муравьева зарплаты упали втрое.[330]

Вовсю практиковалась работа за еду и вещи.

Вот как в другой эсеровской прокламации, обращенной к жестянщикам, описываются условия труда: «Работаете вы не менее 15–16 часов в сутки с самыми малыми промежутками, иногда и до 19–20 часов, когда есть сплошные заказы. За 4–5 лет ученичества вам попадает от 50 до 60 рублей, которые хозяева норовят вручить вам старыми стоптанными валенками и совершенно негодной одеждой». Зарплата подмастерьев составляла до 80 рублей в год, а мастеров, понятно, выше, но сказать, что люди жили сносно было нельзя.[331]

Во всех без исключения листовках того времени ставилось требование «вежливого обращения с рабочими». Хамство, мат и рукоприкладство со стороны правящего класса в отношении обычных людей еще были обыденной историей, но в рабочем классе развивалось чувство самоуважения.[332]

Охрана труда была делом условным. В кессонах при строительстве Болдинского железнодорожного моста погибли минимум пять человек.[333]

В листовке к булочникам говорилось об устройстве вентиляции и освещения, создании санитарной комиссии. В листовке к бондарям помимо требований к вентиляции и освещению рабочих помещений речь шла также об отоплении зимой и «строгом соблюдении правил по труду малолетних». Из текстов следовало, что в рабочих цехах было темно, душно и холодно, что вовсю использовался труд детей и людей вдобавок еще и избивали на работе.

Какими были цены? Снять жилье в месяц грузчику стоило рубль, казалось бы, немного. Но речь шла не про квартиру и даже не про угол в комнате, а про койку в землянке с самыми опасными для здоровья последствиями.[334] Квартира стоила уже семь рублей.

Имущий класс жил качественно иначе. Местная пресса приводила обыденный пример из духовной сферы: «-Батюшка очень любит мадеру. – А какую именно? – Дешевле восьми рублей не пьет». То есть пара бутылок португальского вина по своей стоимости ненамного уступала месячной зарплате рабочих.

Командировочные местного депутата Шмарина в Москву на съезд земства был оценены в 10 рублей в день. Без стоимости проезда, конечно же.[335]

Нравы были жестокими. Газетные полосы той поры преисполнены публикациями об убийствах, грабежах и истязаниях. Нападение с целью грабежа могло произойти в центре города посреди дня, что уж говорить об окраинах.

Насилие процветало на городских улицах, в селах и на производстве. В дельте постоянно вспыхивали кровавые стычки между ловцами и охранниками. Киргизы нападали на русских рыбаков, а русские крестьяне требовали передела калмыцкой земли. В Зеленге и Маково дошло дело до того, что семьи, приехавшие 80–90 лет назад потребовали от семей, приехавших 50–60 лет назад арендной платы за землю.