Прометей № 3

Массовые декабрьские аресты

Еще 12 декабря Имперский Департамент полиции отправил руководителям российских губерний телеграммы о немедленной ликвидации социал-демократических организаций. Начальник Астраханского жандармского управления сообщил, что в разгар стачки делать это рискованно, а надо выждать время и арестовать потом и социал-демократов, и стачком. «Немедленная ликвидация, в которую, конечно, должен войти и стачечный комитет, и закулисные руководители его социал-демократы, может произвести нежелательное обострение», – писал Шейнман.[436]

14 декабря в гимназии и реальном училище прошли собрания учеников с целью отпраздновать 80-летнюю годовщину восстания декабристов. Через день такое же собрание прошло и в духовной семинарии. В реальном училище прошло голосование за забастовку, поддержанное 142 учащимися из 250-ти. По этому случаю руководство закрыло училище на месяц.[437]

Жандармы узнали, что в ночь на 24 декабря в доме Путикова на Белгородской улице[438] проходит общее собрание социал-демократов. Снаружи стояли двое вооруженных рабочих, но полиция без проблем их задержала, после чего поднялась наверх. Всем собравшимся, а их было более чем пятьдесят человек, было объявлено об аресте. Участники собрания потребовали соединить их по телефону с прокурором и категорически отказались куда-то идти. Дело было поздней ночью. Прокурор не спал, но от телефонного разговора отказался.

После долгого препирательства 56 арестованных согласились дойти до отделения полиции. Среди них было семь женщин. В отделении им объявили, что все могут идти по домам, но Маркарьянц будет задержан. Социалисты, к огорчению полиции, отказались покидать отделение. Они заявили, что останутся здесь до тех пор, пока их товарищ не будет отпущен. Прибыл начальник жандармерии Шейнман. Спор между ним и революционерами затянулся до трех часов ночи. Наконец, Маркарьянц дал честное слово прийти в полицию через день, и на этом все разошлись. Через день Маркарьянц приехал на квартиру к начальнику жандармерии Шейнману. С собой он захватил несколько книг, которые хотел почитать в тюрьме. Шейнман возражать не стал.[439]

Шейнман подписал приказ о проведении обысков сразу у полусотни астраханцев – активистов РСДРП. Показателен социальный состав этих людей. Больше половины из них относились к рабочим, восемь работали приказчиками, пять врачами и учителями и пять еще сами обучались в гимназии и реальном училище. Среди остальных отдельно отметим владельца гостиницы, золотых дел мастера и модистку.[440]

Сарабьянов решил скрыться. Он тоже был задержан ночью 24 декабря, при этом полицейские изъяли у Сарабьянова большой финский нож. Полагая, что опасность не миновала, Сарабьянов попросил временного убежища у своего крестного отца. Крестным отцом революционера был… лидер астраханских черносотенцев Тиханович-Савицкий. Тиханович-Савицкий не стал отказывать в укрытии, но нашел в кармане у Владимира, пока тот спал, револьвер, и отдал оружие матери.[441]

Вооруженный револьвером Шпилев тоже попробовал скрыться, но был обнаружен на квартире у знакомого. Оружие он применять не стал.

Ивана Иванова арестовывал пристав Верблюдов, специализировавшийся по политическим делам. Он описывал дальнейшие события так:

«Еще один», – сказал Верблюдов начальнику тюрьмы Шефферу. – Жид? – спросил Шеффер. – Нет, только с жидовской улицы, – проявил этнологические познания Верблюдов. «Жидовской» улицей у него числилась Католическая,[442] где действительно жило много евреев и даже располагалась синагога. Ну что, – повернулся Шеффер к Иванову, – жидовского царя надо? – Нет, – ответил начитанный Иванов, – мне и русский царь надоел.

Остаток дня Иванов провел в карцере. Он просидел в тюрьме полтора месяца.

Арестованные вели себя очень достойно. Непряхин сказал, что «на предложенные вопросы отвечать не будет».[443] Вагоновожатый Александр Осипов, входивший в боевую дружину, пояснил, что из дружины давно вышел, револьвер вернул, а найденное у него дома оружие – личное, для самообороны. Рабочий Дмитрий Лапшин рассказал, что найденные у него дома листовки увидел на улице, и, конечно же, конечно, готовился отнести их в полицию.

Никто ни на кого не донес. Никто ни в чем не признался.

Аресты вызвали возмущение в рабочей среде. На пристанях обсуждалась идея силой освободить арестованных социалистов, но дальше разговоров дело не пошло.[444]

Окончание материала – в следующем выпуске альманаха

Революционная Латвия: без права на забвение