Путешествие в Талех

ГАРАДАГ И ПЕЩЕРЫ ЭЛЬ-АФУЭЙНЫ

От Шимбер-Берриса едем вдоль горной гряды прямо ил восток. Место дикое, пустынное. Лишь изредка появляются обитатели сомалийской горной степи — страусы, антилопы. Степь сухая, выжженная солнцем, и кочевники в поисках лучших мест, видимо, покинули ее. Вдруг замечаем впереди стаю грифов. Недалеко от дороги — туша павшего верблюда. Запах мертвечины отравляет воздух. И именно тут, как нарочно, у одного нашего лендровера спустила шина. Пришлось сделать остановку… Грифы неторопливо отлетели недалеко от места своей трапезы, всем своим видом давая понять, что мы здесь непрошеные гости.

— Будь сейчас джилал, мы бы встречали такие картины на каждом шагу, — заметил Нур.

— Да, — поддержал его Варсаме, — тогда гибнет много скота, и стервятникам да еще гиенам — раздолье.

Как оказалось впоследствии, это была наша первая и последняя встреча с грифами, а гиен мы так и не увидели. Ведь наступал дайр, когда домашний скот и дикие животные не гибнут от голода и жажды.

Через полчаса машина снова была на колесах, а еще через час мы въезжали в Гарадаг, где собирались заночевать.

Гарадаг — небольшой районный центр Северо-Восточной провинции. Название города, как нам сказали местные жители, означает, что здесь живут «упрямые люди, с которыми трудно договориться». Однако наш опыт не подтвердил этого толкования: нас встретили весьма гостеприимно. Правда, радушие местных властей отчасти объяснялось телеграммой губернатора с соответствующим распоряжением. Кстати сказать, аналогичные телеграммы были направлены во все районные центры, расположенные по нашему маршруту.

Наш отряд разместился на ночь в доме районного комиссара — это здесь высшая власть. Самого хозяина нет дома — он в отъезде.

Ужинаем при свете фонарей. К востоку от Бурао, в северных районах Сомали, электричества почти нет.

Ужин обильный, хотя для европейца несколько однообразный: рис и баранина, да чай с козьим молоком — традиционное сомалийское угощение. После ужина наш водитель Варсаме, пошептавшись со своими соотечественниками, на машине отправляется в сторону жилых кварталов Гарадага (дом комиссара, где мы разместились, стоит поодаль).

Через полчаса Варсаме возвращается. Вокруг него начинается какое-то оживление. С некоторым смущением нам объясняют: привезли кат. Смущение же вызвано тем, что официально жевание ката осуждается.

Еще в Могадишо мы знали, что в стране ведется усиленная кампания против катомании — так столичная газета назвала привычку сомалийцев жевать кат. Руководство страны принимает в этом отношении не только запретительные меры, но и стремится с помощью средств массовой пропаганды убедить население отказаться от дурной привычки, не такой уж безобидной и безвредной, как может показаться с первого взгляда: листья индийской конопли, как называют ботаники это растение, содержат алкалоиды, которые отрицательно воздействуют на физическое и психическое состояние человека. Постоянное употребление ката ведет к желудочным заболеваниям, к потере аппетита и т. д., но, пожалуй, наибольший вред оно наносит нервной системе. Развивается бессонница, нарушается координация движений, человек постоянно испытывает психическую депрессию. Постепенно он превращается в настоящего наркомана или, точнее, катомана. Такой катоман может часами сидеть и жевать кат, его мысли заняты только тем, где ему раздобыть веточку ката. А стоит кат дорого, так как растет в горных районах Эфиопии и доставляется оттуда, конечно, контрабандой. И чем дальше от места произрастания, тем, естественно, «удовольствие» стоит дороже. Небольшой пучок листьев оценивается в восемь-десять шиллингов — в Сомали это средняя дневная зарплата трудящегося, работающего по найму. Любители ката не только разрушают свое здоровье, но и обездоливают семью. Таким образом, проблема приобретает социальный аспект. Положение осложняется тем, что жевание ката издавна было распространено среди сомалийцев и стало своего рода традицией, от которой не так-то просто отказаться.

Мы не стали спорить с нашими спутниками, которые считали, что кат не приносит вреда, и решили сами его попробовать. Сжевали целую ветку — никакого впечатления. Ветка как ветка, все равно что жевать нашу березу. И удовольствие примерно такое же. Сомалийцы смеются, дескать, ничего не понимаете. Во-первых, надо запивать сладким чаем, а во-вторых, жевать нужно много и долго, часа два-три…

На следующий день добрались до Эль-Афуэйны. Это предмет вожделения нашего археолога — Саида. Он настолько возбужден, что все время норовит вырваться на своей машине вперед.

Чтобы не ехать в облаке пыли, поднятой машиной археологов, водитель нашего лендровера «Разует» и едет рядом с ними, тем более что и дороги-то практически нет — едем прямо по каменистой пустыне. В этом бездорожье наши водители ориентируются изумительно.

В Эль-Афуэйне в наши переполненные машины втискиваются местные проводники — полицейский сержант и молодой человек по имени Джама. Как выясняется, Джама — местный чиновник и историк-любитель. Изучение национальной истории — как мы еще раз убедились и неоднократно будем убеждаться в дальнейшем — весьма распространенное в Сомали хобби, чему мы, историки, были очень рады.

Итак, мы едем осматривать знаменитые пещеры с наскальными рисунками, о которых мы знаем из научной литературы и о которых нам так много говорили еще в Могадишо.

Машины идут по ужасающему бездорожью. Острые камни, ямы, спуски и подъемы — и так километров пятнадцать на северо-запад от Эль-Афуэйны. Несколько утешаемся живописными пейзажами необычной гористой местности.

Останавливаемся на краю узкого каньона и далее продвигаемся пешком по его дну. Теперь главное не пропустить пещеру, которая, по утверждению нашего гида, находится где-то неподалеку. Через несколько десятков метров на правой стороне каньона — большой провал пещеры.

Пещера называется Год-хардунне, что по-сомалийски означает Расписная пещера. Высота входа в нее — пять метров, ширина — около семи. Пещера состоит из одного большого зала, на двух стенах которого — на противоположной от входа и боковой — нанесены рисунки. Это в основном изображения верблюдов, леопардов и каких-то загадочных существ. Неизвестный художник наносил их на каменную стену острым, твердым предметом, он, очевидно, «выстукивал» рисунки, так как при близком рассмотрении выясняется, что они состоят из мелких точек, образующих в совокупности силуэт животного.