Путешествие в Талех

Руины мечети в Абасе

Мы долго бродили по мертвому городу, и на память приходили грустные слова из абиссинских хроник, где говорится о разрушении городов мусульманских султанатов эфиопским императором Маром Клавдием: «Он разрушил сооружения их, а птицы сделали их себе домом, и стали их места работы и жилища — жилищами голубиных птенцов». Это было в 1549 году, и вот уже свыше четырехсот лет ничто не меняется в этих местах и никто здесь не живет.

Когда уезжали из Борамы, Саид подошел к одной из грузовых пассажирских машин, курсирующих до Джибути, и что-то долго говорил водителю. Тот молча кивал в ответ. Когда машина отправилась в рейс, мы спросили у Саида:

— Знакомый?

— Да. Просил его передать моим родителям в Джибути, что скоро буду в Зейле. Хочу их повидать.

Саид посмотрел на нас и вдруг весело рассмеялся.

— Между прочим, вы, наверное, думали, что все люди, толпившиеся возле машин, — родственники отъезжающих? Совсем нет. Многие просто просят передать, — как это у вас по-русски называется, — весточку своим близким, живущим в Джибути. Как видите, я тоже воспользовался этим средством связи.

Так мы стали свидетелями того, как действует «полевая почта» кочевников.

Постоянное перемещение кочевников с места на место, казалось бы, делает практически невозможной организацию связи. К тому же отсутствие до недавнего времени (до 1972 года) национальной письменности еще более затрудняло создание современной системы обмена информацией, каковой в других странах является обыкновенная почта. Но сомалийские кочевники вышли из затруднительного положения, создав так называемую «устную почту». Любая информация, которую хочет передать кочевник своему родственнику или знакомому, находящимся в другом, может быть, даже неизвестном ему месте, передается устно какому-либо общему знакомому и либо через него, либо по эстафете рано или поздно доставляется адресату. Тайна такой своеобразной «переписки» гарантируется специальным шифром, который понятен лишь адресату и его корреспонденту. Устное «письмо» полно аллегорических намеков, иносказаний, «почтальону» его истинное содержание остается непонятным.

Устная почта бесперебойно действует в сомалийском бушленде. И, как мы убедились сейчас, не только в бушленде. Даже грамотные и образованные люди при определенных, обстоятельствах прибегают к этому старому, но испытанному средству связи.

От Борамы до Зейлы всего один день пути на машине, но мы не спешили и добирались целых четыре дня.

Природа этого края разнообразна и на редкость живописна. На сравнительно коротком отрезке пути путешественник имеет возможность побывать как бы в трех различных природных зонах. Сначала он любуется богатой растительностью горных долин, затем его поражает внезапный переход к безлюдной каменистой пустыне, окруженной опаленными солнцем безлесными горами, что делает пейзаж похожим на инопланетный, и, наконец, спустившись с гор, путешественник попадает на бескрайние просторы низинной сомалийской степи с небогатой низкорослой растительностью, населенные быстроногими обитателями — страусами, газелями, лисами, зайцами и другими степными животными.

Первую остановку делаем среди густых древесных зарослей, с двух сторон сжимающих дорогу. Место на первый взгляд совершенно безлюдное и дикое. Вдруг где-то в глубине зарослей слышим равномерное постукивание. Долго не можем понять, что это такое. Людей мы уже не встречали на протяжении многих километров, поселки остались позади, до ближайшего — еще несколько десятков километров. Если это человек, то он непременно должен слышать, что рядом остановилась машина, звучат голоса, и элементарное любопытство заставило бы его выйти на дорогу. Но никто не выходит. Тогда мы сами идем на стук. На небольшой площадке, свободной от зарослей, мы видим подростка лет четырнадцати, который широким ножом срубает ветки с дерева, очищает их от листьев и связывает в небольшие пучки. Наше появление его не только не удивило, но он вообще, казалось, и не заметил нас и продолжал свое занятие. После некоторого молчания, вызванного столь неожиданной встречей и реакцией мальчугана, Саид вступил с ним в разговор. Выяснилось, что подросток — почти глухонемой: совсем плохо слышит и с трудом говорит. Ветки, которые он тщательно связывал в пучки, не простые. Древесные волокна этого растения, оказавшегося диким абрикосом, содержат вещество, которое отлично очищает зубы. Такими «зубными щетками», которые буквально растут на деревьях, пользуются все кочевники, а иногда и жители городов. Кстати говоря, это растение находит такое же применение во многих странах Африки.

Подросток знал об этой небольшой рощице дикого абрикоса и пришел, чтобы заготовить ветки и потом продать в поселках.

— И ты не боишься уходить так далеко один? — спросили мы. Мы знали, что в горных ущельях Северного Сомали водятся леопарды и другие небезопасные хищники, и искренне поразились бесстрашию юного заготовителя «зубных щеток». Он ничего не ответил, видимо, считал наш вопрос наивным. Действительно, для сомалийского мальчика, живущего в бушленде, четырнадцать лет — не такой уже малый возраст, да и, как говорится, «волков бояться — в лес не ходить». Так мы расценили его молчание.

— Может быть, подвезти тебя куда-нибудь? — Мальчик отказался.

— Ну что ж, желаем тебе удачи, — сказали мы на прощание. Мальчик опять промолчал, видимо, не расслышал и так же молча принялся продолжать свое нехитрое дело. А нам вспомнились «Крестьянские дети» Некрасова, и мы уже не удивлялись этой мимолетной встрече и перестали беспокоиться за мальчишку — истинного сына сомалийского бушленда.

К вечеру мы добрались до поселка Чире на границе предгорий и сомалийской степи, протянувшейся до самого Аденского залива.

Этот поселок именуется так по названию мелкого колючего кустарника, окружившего его со всех сторон. Нам предстояло провести здесь несколько дней, чтобы познакомиться с жизнью местного кочевого населения.

К нашему удивлению, в этом небольшом поселке, чьи прямоугольные глинобитные постройки образовывали одну-единственную улицу, жило много молодежи, хотя никаких «молодежных» учреждений типа школ, клубов и тому подобного здесь и в помине не было. Здесь вообще не было никаких учреждений, кроме традиционного ти-шоп, и молодежный характер поселка так и остался для нас загадкой.

Здесь мы, по существу, впервые столкнулись с тем, что местное кочевое население весьма настороженно относится ко всякого рода расспросам. Нам стоило большого труда собрать нескольких стариков, чтобы выяснить у них интересовавшие нас подробности их быта. Потребовалось полдня усиленной дипломатической деятельности Саида, выступавшего на этот раз в качестве посредника и переводчика, чтобы старики наконец согласились быть нашими информаторами.

Собравшись под единственным более или менее тенистым деревом, растущим несколько в стороне от поселка, они стали рассказывать о своей жизни.

Разводят в этих местах преимущественно коз и овец. Верблюды служат лишь средством передвижения. В среднем каждая семья имеет стадо примерно из двухсот голов. Маршруты перекочевок зависят только от дождей и наличия пастбищ, и каждая семья вольна переселяться, куда ей захочется. Кочуют по огромной территории — от Берберы в глубь Эфиопии. Сейчас, пожаловались старики, откочевывать на земли, принадлежащие Эфиопии, стало трудно — граница есть граница. Очень сложно продавать скот: иногда в благоприятные сезоны, когда пастбища изобилуют травой, поголовье овец и коз резко увеличивается, а сбыть излишек не всегда удается — либо нет перекупщиков, либо приходится слишком далеко перегонять скот. В результате, если случается засуха, а это бывает часто, гибнут десятки голов скота.

— Мы, конечно, были бы рады, если бы государство закупало скот, это было бы для нас и удобнее и лучше, но пока этого нет, и каждому приходится продавать скот на свой страх и риск, — ответил на наш вопрос один из стариков, который, по существу, один вел всю беседу, остальные ему только поддакивали.

— Вы спрашиваете, хотели бы мы заняться земледелием? — старик молча оглядел присутствующих. — Конечно, хотели бы. Но подходящей земли нет. Да и потом мы не знаем, как обрабатывать землю, навыков и умения у нас нет, всю жизнь ведь кочуем.

Те же проблемы, которые волнуют сомалийских кочевников в любой части страны.

Хотя беседа проходила в мирной и доброжелательной атмосфере, на нашу просьбу сфотографироваться старики ответили вежливым отказом.

Последующие несколько бесед, уже с другими информаторами, добавили мало нового к нашим записям, и мы покинули Чире.

Нам предстояло преодолеть последний этап на пути к Зейле, легендарному городу на побережье Аденского залива, где, по нашим данным, еще не бывали посланцы Страны Советов, и это обстоятельство наполняло нас нетерпением.

Но путь в Зейлу, до которой оставалось рукой подать, оказался не так прост, как мы предполагали. Первым предвестником дорожных неприятностей явилось зрелище, открывшееся нам уже через несколько километров. Вдоль дороги стояли, напоминая железнодорожный состав, четырнадцать грузовых автомашин, до самых осей колес погрузившиеся в глиняное месиво. Дожди превратили дорогу в болото, и еще несколько дней назад машины намертво влипли в глину. Сейчас, правда, грунт подсох, и возле грузовиков вовсю шли спасательные работы. Шоферы буквально откапывали машины лопатами, а аварийный ЗИЛ по одной вытаскивал их из глиняного плена. Мы предложили свою помощь, но наш лендровер был маломощным карликом по сравнению с грузовиками. Шоферы предупредили нас, что напрямую к Зейле мы не проедем, нужно сделать заметный крюк в сторону, чтобы добраться до города.

Район, по которому мы проезжаем, памятен водителям. Рассказывают такую историю. Когда-то здесь застряла из-за поломки небольшая машина, в которой ехали молодой сомалиец и женщина. Движение по этой дороге в ту пору было редкое, и эти двое провели среди безлюдной степи пятнадцать дней, дожидаясь попутной машины. Мужчина и женщина оказались на редкость веселой парой и, чтобы как-то разнообразить свое тоскливое ожидание, стали сочинять песни и тут же исполнять их, используя в качестве музыкальных инструментов подручные средства, оказавшиеся в машине. К тому времени, когда случилась оказия и они выбрались из злополучного места, у них уже составился солидный песенный репертуар, и впоследствии, вернувшись в город, они стали профессиональными, сочинителями музыки. Так возникла профессиональная музыкальная культура сомалийцев. В этом рассказе, как часто бывает, что-то уже стало легендой, но сам факт достоверен. Несчастный случай оказался счастливым для сомалийской культуры в целом.

Сейчас в Сомали уже много профессиональных музыкантов и исполнителей. Их песни ежедневно передает сомалийское радио, и они очень популярны в стране. Сомалийская музыка в настоящее время испытывает разностороннее влияние, но основа ее остается чисто народной. Любой сомалиец может безошибочно определить, в какой части страны сочинена та или иная песня. В этом отношении они напоминают танцы, область распространения которых также всем здесь известна.