У аборигенов Океании

С трещоткой на акул

Мы решили ковать железо, пока горячо. Охота на акул пленила наше воображение. Но для этого нам предстояло отправиться сперва в деревню Каибола на северной оконечности острова. Терри взялся подвезти нас туда на небольшом вездеходе. Поездка заняла меньше часа, так как Киривина не столь уже велика: длина — тридцать, ширина — от трех до десяти миль. Пользуясь тем, что дорога была ровной и сравнительно приличной, водитель успел многое рассказать нам о местных островах.

Терри прежде всего отметил, что острова Тробриан обязаны своим названием Дени де Тробриану, первому офицеру корабля «Эсперанс», на котором французский мореплаватель — первооткрыватель Д’Антркасто[51] проходил по этим водам в конце XVIII века. Затем он рассказал нам, что дорога, по которой мы едем, была с немалым трудом построена инженерными войсками США в ходе сражений за Коралловое море и Рабаул во время второй мировой войны. Тогда же здесь был сооружен аэродром для самолетов-истребителей, совершавших ожесточенные налеты на японские позиции и корабли.

Дислокация небольшого гарнизона военно-воздушных сил вызвала в свое время немалое смятение па Киривиие и причинила много забот как австралийской администрации, так и миссионерам. Американские парни, как рассказывают, слишком уж рьяно стремились брататься с местным населением, уделяя особое внимание молодым женщинам и щедро раздавая при этом бутылки со спиртными напитками.

— В настоящее время, — продолжал Терри, — у нас уже есть школы; на всех островах Тробриан растет народонаселение, главным образом благодаря хорошей медицинской помощи. Архипелаг, который всегда славился излишками пищевых продуктов, ныне уже не может похвастать ими. Не исключено, однако, что развивающееся производство сувениров для удовлетворения спроса прибывающих сюда время от времени туристов вскоре улучшит материальное положение аборигенов.

Безвозвратно миновали времена, когда на Киривине свирепствовали венерические болезни, а молодые, чаще всего пьяные, парни из Самарайя (о-в Новая Гвинея) наезжали сюда, чтобы поволочиться за местными девушками, которые не придавали особого значения половым связям, считая их обычной естественной потребностью.

Ехали мы по коралловой скале, которую некогда сравняли военные бульдозеры. По обеим сторонам дороги зеленой стеной стояли посадки ямса и таро вперемежку с пальмами. Время от времени мимо нас проходили приветливо улыбавшиеся мужчины-аборигены и их женщины, тащившие свой убогий скарб в сетчатых мешках. Они шли работать на огородных делянках.

Вопреки распространенным в Европе стереотипным представлениям об Океании, жители островов Тробриан отнюдь не беззаботные дети природы, всячески избегающие любого труда, ожидая, что спелые плоды, щедро поставляемые им тропической природой, сами попадут в рот. На самом деле все обстоит совершенно иначе. Островитяне привыкли работать усердно и систематически, упорно и целеустремленно, не дожидаясь, пока их вынудят к этому неотложные потребности.

Даже сегодня, при наличии усовершенствованных орудий, жители островов посвящают по меньшей мере Половину своего времени работам на огородах. Они трудятся значительно больше, чем это необходимо для самого выращивания плодов, много времени уделяя тому, что мы назвали бы эстетикой огорода, а также проникшей во все стороны их жизни вездесущей магии. Определение токвайбагула, приблизительно означающее «хороший огородник», до сих пор считается почетным званием, которым можно гордиться. Распространен также обычай выставлять напоказ урожай с каждой делянки. Соседи обходят огороды и восхищаются красотой клубней ямса или таро. Это — своего рода постоянная сельскохозяйственная выставка-конкурс.

Между рядами растрепанных пальм уже проглядывало море, когда Терри совершил лихой поворот, и мы очутились на обширной площади, окруженной хижинами. Обещав заехать за нами вечером, Терри оставил нас в самом центре рыбачьего поселка. Вскоре явились вождь, несколько старейшин и целая куча детворы.

Фактор времени не играет доминирующей роли у островитян, а поэтому подготовка весел, бечевок, крючков и всех других принадлежностей, необходимых для нашей охоты, заняла не один час. Представилась, таким образом, отличная возможность приглядеться к жизни деревни. Возле хижин сушились сети и, как обычно, слонялись поросята, причем некоторых из них держали на привязи подростки. Повсюду красовались разложенные в надлежащем порядке дары моря — связки сушеных рыб, панцири черепах, большие раковины, и в том числе крупная, величиной с таз, тридакна, самая большая раковина, которую я когда-либо встречал. Маленькая девочка-аборигенка пользовалась ею… как ванной.

Перед одной из хижин, находившейся на окраине деревни, трудился над чем-то старик. Подойдя поближе, мы увидели, что он проделывает отверстие в толстой раковине. Старец пользовался примитивным сверлильным приспособлением, за которое любой этнографический музей в Европе заплатил бы немалые деньги. Оно обеспечивало вращение каменного наконечника сверла, что наглядно свидетельствовало о технических способностях аборигенов.

Мы уже успели осмотреть в деревне все, что казалось нам интересным. Даже женщины, свыкшиеся с нашим присутствием, перестали робко прятаться за углами хижин, однако паши акулоловы все еще не были готовы.

Когда они наконец собрались, мы направились к берегу, где заботливо прикрытые листьями пандануса находились лодки, конструкция которых нас невольно поразила. Тщательно выдолбленный деревянный ствол был соединен ажурным помостом с балансиром. Удивительнее всего были крепления, сделанные без единого гвоздя или куска проволоки. На местном диалекте такая лодка называлась вага. Лодки делятся здесь на три типа, в зависимости от их размеров: масава — дальнего плавания, калипоуло — средней величины и кевоу — самый маленький челн, длиной не более двух метров.

Несколько обеспокоенный, я заметил, что рыбаки готовят для нас как раз такие маленькие лодки. Глядя на эти две утлые посудинки, я невольно вспомнил трех огромных акул у австралийского пляжа в Ньюкасле, каждая из которых была по меньшей мере вдвое длиннее наших кевоу. Акулы эти были пойманы в крепкую сеть крупным судном акульего патруля. В наших же двух лодках, которые уже готовились спустить на воду, лежали только бечевки с крючками и пара ножей. Чертовски мало! Оставалось лишь уповать на магию и колдовство. Тут как раз и начались подобающие случаю обряды.

Четыре мальчика поймали в море две сказочной красоты небольших рыбы, которые могли появиться лишь в глуби тропических морей. Одним только духам предков меланезийцев ведомо, каким образом малышам удалось голыми руками добыть этих рыб; ребятишки уплыли в море всего на несколько минут, и вот их добыча уже трепещет на крючке. Рыбак, с которым мне предстоит плыть, стоит на коленях на берегу; его лицо обращено в сторону моря; он молитвенно бормочет что-то прямо в раскрытые пасти рыб, которые прикладывает к губам. Но вот он кончил молиться, положил крючок с приманкой в лодку и столкнул ее в высокую волну прибоя. Через мгновение его голова уже подпрыгивает, словно круглый мяч на волне, у борта лодки. Теперь начинаются самые важные заклинания.

Рыбак умоляет морских духов, чтобы акула не разбила хрупкую ладью, чтобы она оказалась кроткой, а морская волна не опрокинула его утлую посудину. Рыбак ныряет, а затем, как предписывает ритуал, натирает борта лодки пучком трав. Готово! Теперь он возвращается на берег.

Мокрый до пояса, забираюсь в лодку. К счастью, Соломоново море было в тот день спокойным, почти без ряби. Борта нашей лодки выступают всего лишь на десять сантиметров над зеркальной его поверхностью. Спереди гребет мой рыбак. Ни паруса, ни мачты нет. Может быть, это и лучше, лодка будет устойчивее.

Итак, рыбак гребет, а я сижу сзади и смотрю на наше снаряжение и на весло, которое у меня под рукой. Немного помогаю. Рыбак взглянул на меня, улыбнулся и что-то сказал. Я ничего не понял, конечно, но это было неважно. Гребу, а сам с возрастающим интересом посматриваю на наши примитивные «орудия», лежащие в лодке. Тут изогнутая дугой палка с нанизанными на нее маленькими кружками высушенной скорлупы кокосового ореха. Попросту трещотка. На берегу она гремела довольно громко. Сгораю от любопытства, какой звук она будет издавать под водой. С трещоткой на акул! Это же сплошная нелепость, никто в Польше мне не поверит.

Рыбак бросает весла, берет трещотку и погружает ее в воду. Отчетливо слышу приглушенный водой треск. Так, наверное, звучит голос сирены, цель которой заманить акул. Что ж, посмотрим. Трещотка все время в работе. Даже я удостаиваюсь чести взять ее в руки. Рыбак тем временем гребет. Меняем место лова. Прошло уже полчаса… и никаких результатов. Начинаю смеяться над самим собою, что поверил в возможность ловить акул с помощью трещотки. Что же мне, однако, делать дальше? Продолжаю действовать трещоткой. По крайней мере, мне удалось выйти в море на лодке с островитянином.

Но вот что-то происходит. Рыбак кидает вдруг весло на дно лодки и бросает за борт крючок с приманкой. Неужели? В озаренной ярким солнцем морской воде мелькнула какая-то тень…

Лодку сильно закачало. Бечевка напряглась. Рыбак голосит вовсю, кевоу еще больше раскачивается, я чувствую, как мурашки пробегают у меня по спине. Мои движения в узеньком челне крайне стеснены. Теперь все сомнения рассеиваются, что-то клюнуло на нашу приманку. Рыбак продолжает кричать и изо всех сил тянет бечевку. Неожиданно я оказываюсь между ним и мечущейся добычей. Пока ничего не вижу.

Есть! Между бортом лодки и балансиром клубится вода. Теперь отчетливо различаю плавник, зубастую пасть. Акула!!! Небольшая, полтора, быть может, два метра. В лодке начался сущий ад. Становится немного не по себе, как-никак живая акула с полным набором зубов и на расстоянии всего полметра от меня. Мой рыбак орет как одержимый. Не знаю, как помочь ему, что предпринять?! А он продолжает кричать! Не стану же я колоть акулу ножом. Во-первых, не сумею размахнуться, а во-вторых, чего скрывать, боюсь этого акульего недоростка. С отчаяния хватаю весло и колочу его по голове. Раз, другой, и вдруг все успокаивается. Акула, которой я скорее помог, чем повредил моим веслом, сорвалась вместе с крючком и исчезла. Лишь мой рыбак продолжал надрываться.

Вне сомнения, он ругал меня на чем свет стоит. И вполне понятно. Если бы вместо меня, взрослого мужчины, здесь сидел кто-либо из его юных сыновей, акула к вечеру несомненно варилась бы в их семейном котле. Сдался же ему этот белый растяпа…

Рыбак вдруг умолк и принялся грести. А я радовался. Несмотря на безрезультатность охоты, я все-таки участвовал в ловле акул с помощью… трещотки! На обратном пути я пытался объяснить рыбаку по-польски, чему я так рад. И пожалуй, мне удалось его умилостивить. Видно, местные островитяне отходчивы. Лодка еще не пристала к золотисто-песчаному берегу, а рыбак уже приветливо улыбался мне. И этих-то людей считают «дикарями»!