Макбет

Акт второй, сцена 3

— Хорошо, давайте ещё раз сначала, — сказала Меган, перелистывая свой сценарий. — Захария? Ты готов?

Пуффендуец кивнул и, зевая, переместился на левую сторону сцены. Репетиция уже перевалила за полтора часа, и актёры начинали уставать. Впрочем, кусок, который они репетировали, был достаточно большой и требовал тщательной проработки: в нём участвовали девять человек, и далеко не все являлись хорошими актёрами. Захария Смит, например, играл комическую роль, но неизменно читал её совершенно серьёзно и почти монотонно. Конечно, с каждым разом ему удавалось всё лучше, но сцена всё равно требовала больше практики.

Гермиона прислонилась спиной к стене, наблюдая, как Захария пересекает импровизированную сцену уже восьмой или девятый раз за день.

— Вот уж стучат так стучат! — начал он, показывая заметный прогресс со своей первой попытки. — Будь в аду привратник, и тот бы взмок, вертя ключом при этаком стуке.

Рут изобразила стук в дверь, и Захария продолжил монолог. К этому моменту уже только режиссёры внимательно слушали — за исключением Адриана, который, придя на репетицию, первым же делом пожаловался на похмелье и с тех пор ни разу не сдвинулся с места. Гарри стоял рядом с Гермионой, ожидая своего выхода; Драко находился на противоположной стороне сцены, тихо разговаривая о чём-то с Теодором Ноттом, игравшим Дональбайна. Другие актёры рассеялись по комнате, прислонившись к стене или усевшись на пол.

— Сейчас, сейчас. Не обойдите милостью привратника.

Захария сделал лёгкий поклон в сторону публики и пошёл к задней части сцены, где располагалась имитация будущей двери. Гарри улыбнулся Гермионе на прощание и вышел на сцену вместе с Терри Бутом.

— Ты, видно, поздно лёг в постель, приятель, что поздно так встаёшь? — спросил он со смесью лёгкого раздражения и веселья. В этот раз недовольство в голосе Гарри слышалось отчётливее, что Гермиона связала с длительностью репетиции.

— Гуляли сударь, чтобы не соврать, до вторых петухов, — ответил Захария и продолжил: — А пьянство всегда вызывает три последствия.

Переместившись на сцене, Гарри с удивлением спросил:

— Это какие же такие последствия?

— Похмелье, — неожиданно раздался довольно жалобный стон со стороны Адриана, который безрезультатно пытался закопаться лбом поглубже в сложенные на парте руки. Последовала короткая пауза, после которой все актёры на сцене рассмеялись. Меган смерила Адриана строгим взглядом, но Гермиона заметила, что сердобольная Оливия направила на него палочку, прошептав: «Нон капитис долор».

Захария продолжил.

— Как — какие? Красный нос, мертвецкий сон и обильную мочу, — произнёс он с ядовитой усмешкой, сопровождая слова соответствующими жестами, после чего начал короткий, но красочный монолог на тему распутства. Всё это время Гермиона вполглаза следила за Малфоем, как и в предыдущие прогоны, каждый раз заставая его с ухмылкой на лице. Естественно.

С последними словами привратника и после быстрого обмена парой комических фраз тон стал серьёзнее.

— Проснулся ли хозяин твой? — спросил Гарри, и это было сигналом для Малфоя; он вышел на сцену с приветливой улыбкой на лице. — Его мы разбудили стуком, вот он идёт, — закончил Гарри.

Сколько бы раз они ни репетировали эту сцену, Гермиона не думала, что когда-нибудь привыкнет к тому, как Малфой и Гарри дружелюбно приветствовали друг друга, даже учитывая то, что они просто играли свои роли. Малфой, разумеется, безупречно скрывал неприязнь к Гарри, тогда как тот смог привыкнуть к приветствию лишь к третьему прогону, и теперь был самим воплощением любезности и учтивости. Почти.

— Достойный тан, король не просыпался? — спросил он, и нотку неприязни на обращении «достойный» могли бы расслышать лишь те, кто внимательно слушал и очень хорошо знал Гарри.

Малфой пожал плечами.

— Нет ещё, — ответил он, и невинность в голосе делала его ещё более подлым в глазах зрителя.

Разговор продолжился, и в конце него Малфой указал Гарри на дверь — то есть на часть сцены, отмеченную белой чертой — где в будущем будет находиться комната короля Дункана. Гарри выскользнул со сцены, улыбнулся Гермионе и начал вместе с ней смотреть, как Терри Бут рассказывает Малфою о жутких предзнаменованиях и голосах, «пророчивших смуты и пожары», которые по сюжету пьесы должны были звучать как раз в момент убийства Дункана. С каждым словом Малфой всё больше бледнел и под конец казался совсем напуганным.

— Да, ночь была тревожной, — наконец выдавил он дрогнувшим голосом.

— За весь свой краткий век не помню ночи, подобной ей, — согласно кивнул Терри, и эта фраза была сигналом для Гарри. Сделав глубокий вдох, он выбежал на сцену, пошатнувшись у двери.

— О, ужас, ужас, ужас! — прокричал он, и его скулы в очередной раз залились румянцем. Эту часть было довольно сложно не переигрывать, и она всегда смущала Гарри. «Я чувствую себя как полный идиот», — признался он однажды Гермионе, когда та помогала ему репетировать сцену.

Однако после нескольких прогонов он ощущал себя заметно увереннее; теперь ему удавалось звучать менее мелодраматично и более испуганно, хотя Гермиона считала, что ещё немного практики ему не повредит, наблюдая, как Гарри в ужасе мечется по сцене, после чего, наконец, останавливается у черты, призванной временно изображать дверь, и зовёт остальных.

— В набат ударьте! — закончил он свою часть, и это было знаком для Гермионы. Притворно зевая, она вышла на небольшое пространство, которое временно заменяло сцену.

— Скажите, что за горе тут стряслось, что на ноги всех спящих подымают? — спросила она, пытаясь, чтобы голос звучал одновременно и встревоженно, и раздражённо из-за того, что её разбудили — конечно, по сюжету пьесы леди Макбет и не ложилась спать, но Макдуф и остальные не должны были об этом догадаться. — Отвечайте!

Гарри схватил её за запястья, заглядывая ей в глаза.

— Сударыня, — заговорил он, — ваш нежный женский слух не вынесет ответа: объясненье убьёт вас.

Что, разумеется, заключало в себе злую иронию, учитывая то, что она же и спланировала убийство. Гермионе нравились эти маленькие детали — кажущиеся невинными фразы, в которых содержалось гораздо больше потаённого смысла, стоило лишь обратить на них внимание.

В этот момент на сцену вышел Джастин Финч-Флетчли, исполнявший роль Банко, изображая такой же сонный и слегка раздражённый вид, с которым стояла Гермиона.

— О, Банко, Банко! — воскликнул Гарри, немедленно оставляя её и пересекая сцену навстречу Джастину. — Умерщвлён наш государь.

Гермиона прижала ладони ко рту в притворном ужасе.

— О боже! В нашем доме?

— Это страшно всюду, — пробормотал Джастин в изумлении. — Макдуф, я умоляю, отрекись — скажи, что ты ошибся.

На этих словах на сцену вернулся Малфой со скорбным и печальным выражением на лице вместе с Терри Бутом и пятикурсником с Когтеврана, который играл Росса.

С этого момента Гермионе уже практически ничего не надо было делать — она даже на мгновение пожелала, чтобы у неё было больше слов в этой сцене, но затем упрекнула себя за жадность. В конце концов, она и так играла невероятно интересного персонажа. Но до конца этой сцены от неё требовалось лишь стоять, выражать ужас и, оставаясь в образе, реагировать на слова других персонажей.

Когда Макбет вышел из-за кулис, они обменялись заговорщицкими взглядами, затем он прошёл через сцену и встал рядом с ней, заботливо коснувшись её плеча, пока они вместе скорбели о смерти человека, которого он убил — всё часть игры — после чего вновь отстранился от жены и перешёл на другую часть сцены, когда там показались сыновья короля. Гермиона изобразила достоверный шок, когда Макбет признался, что убил двух охранников — тех самых, на которых они свалили вину — и бросил ещё один заговорщицкий взгляд в сторону Гермионы. Далее следовало объяснение, почему охранников пришлось убить, и Малфой говорил о ранах короля и кинжалах «в запёкшейся крови». Гермиона старалась — и очень добросовестно — побледнеть и задрожать от переполнявших её героиню эмоций.

Вслед за объяснением Макбета следовала часть, которую она ненавидела.

— Ах, помогите! — воскликнула она и с некоторой опаской опрокинулась назад. То, ударится она о пол или нет, зависело исключительно от Терри Бута и его готовности поймать её. Во время второго прогона он был слишком сконцентрирован на том, чтобы не пропустить свою очередь говорить, что совершенно забыл о своей обязанности вовремя подхватить Гермиону, и она довольно сильно ударилась о пол. Это позабавило остальных — в особенности Малфоя — но сама она ничего смешного в произошедшем не увидела.

К счастью, в этот раз он всё же её поймал. Джастин воскликнул: «Помогите леди!» — после чего все актёры столпились вокруг неё, взволнованные и сочувствующие, пока сыновья короля негромко обсуждали что-то на переднем плане. Когда эпизод завершился, Терри и тот когтевранец, игравший Росса, вынесли Гермиону за кулисы, по пути умудрившись один раз приложить её головой об угол и дважды — о сцену из составленных парт. В общем, для Гермионы репетиция оказалась весьма болезненной.

После этого очередной эпизод быстро подошёл к концу; персонажи решили встретиться снова через некоторое время, когда всё уляжется, оставив наедине сыновей короля, которые решили, что задерживаться в Шотландии было слишком опасно и надо бежать. А потом всё закончилось.

— Отлично, в этот раз получилось намного лучше, — похвалила Меган, когда последние строки были произнесены. — Прогресс очень заметный, причём у всех. Теперь… — Она взглянула на часы. — Уже так поздно? Тогда на этом всё, если, конечно, никто не хочет сделать ещё один прогон?

Никто не хотел; все одобрительно загудели и направились к выходу.

* * *

— Погибнуть безопасней, чем, других губя, жить в смутном счастье и терзать себя, — произнесла Гермиона, остановилась на секунду, чтобы в это время Макбет мог выйти на сцену, и продолжила: — Ну что…

— Нет, безопаснее жить в смутном счастье, — задумчиво прервал Малфой. — Потому что если ты погиб, тебя уже нет.

Гермиона нахмурилась.

— Нет ничего безопаснее смерти: после неё тебя уже ничто не может ранить, — заметила она, прежде чем вернуться к их сцене: — Как ты, мой друг? Зачем…

— Но ты мёртв, — твёрдо произнёс Малфой, взглянув на неё холодными серыми глазами, выражение его лица оставалось непроницаемым. — А это предполагает, что с тобой уже случилось что-то опасное. К тому же твоё тело гниёт, а это звучит не слишком «безопасно»…

— Я думаю, здесь имеется в виду безопасность с точки зрения сознания, — ответила Гермиона и вновь попыталась вернуться к сценарию: — Зачем ты всё один, в сообществе мучительных…

— Полагаю, это зависит от того, как человек понимает безопасность, — вновь прервал Малфой, изучая небольшое отверстие в деревянном столе, и Гермиона не выдержала.

— Слушай, Малфой, ты позволишь мне закончить фразу?

Он оторвал взгляд от стола, уголки его губ издевательски дрогнули.

— Нет, — сказал он с притворной невинностью и странным блеском в глазах. — Не позволю.