Макбет

Акт третий, сцена 5

Грейнджер,

Следующая репетиция второго акта уже в среду, и нам надо прорепетировать её заранее. Ты свободна в восемь вечера во вторник?

С уважением,

Драко Малфой

________________________

Малфой,

Ты прекрасно знаешь, почему я тебя избегаю. Нет, я не стану встречаться с тобой во вторник.

— Гермиона

________________________

Грейнджер, ты сама сказала, что нам нужно продолжать репетировать. Я хочу видеть тебя так же сильно, как ты — меня, но, к сожалению, судьба распорядилась так, что мы оба участвуем в этой проклятой пьесе, и я не имею ни малейшего желания выглядеть как идиот в день премьеры, и, подозреваю, ты тоже.

Я не стану извиняться за то, что сказал. Однако считаю, что будет благоразумно больше не обсуждать наше отношение к данному вопросу — по крайней мере, до конца постановки — чтобы мы могли поддерживать хотя бы намёк на цивилизованные отношения.

С уважением,

Драко Малфой

________________________

Ладно. Во вторник в восемь.

— Гермиона

________________________

Так Гермиона оказалась на пути к их обычному месту в библиотеке в восемь вечера во вторник, крепко сжимая свою копию сценария в одной руке. Она потратила последние несколько дней, беспрестанно размышляя, стоит ли раскрыть кому-нибудь тайну Драко, но после зельеварения эти терзания потеряли актуальность.

Снейп уже знал, и, следовательно, Дамблдор тоже поставлен в известность и предпринимает необходимые шаги, что снимает с Гермионы необходимость делиться чужим секретом. Или Снейп не рассказал Дамблдору по какой-то веской причине, и при таком раскладе Гермиона всё равно должна держать язык за зубами.

Разговор с учителями отменялся, и хотя Гермиона всерьёз размышляла над тем, чтобы поделиться тайной с Гарри и Роном, в конечном счёте она отбросила и эту идею. Малфой был сплошным противоречием: Пожиратель смерти, который так страстно утверждал, что маглы и маглорождённые — она вздрогнула от воспоминаний — были не лучше животных, и в то же время пугающе сходил с ума от чувства вины за свои убийства. За пытки и убийства, о чём Гермиона предпочитала не думать.

И это было другим поводом для беспокойства: знал ли Дамблдор, что Малфой был виновен? Что он терял рассудок? Стоило ли рассказать ему? С другой стороны, Гермиона сомневалась, что Драко мог спрятать своё состояние во время… во время собраний Пожирателей смерти, так что Снейп наверняка знал и рассказал Дамблдору… это, разумеется, если он сказал директору о самом факте…

— Грейнджер, — раздался холодный, совершенно спокойный голос Малфоя, и Гермиона поняла, что уже добралась до их обычного места — небольшого углубления, созданного книжными стеллажами — даже не осознав этого.

Он буднично поднял книгу со стола и начал перелистывать страницы в поисках нужной.

— Начнём?

— Я не животное.

Пожалуй, Гермиона удивилась внезапно вырвавшимся словам даже больше Малфоя: она шла в библиотеку с твёрдым намерением молчать о предмете недавнего спора, держаться цивилизованно и отстранённо, обсуждая исключительно пьесу. Малфой слегка опустил книгу, глядя на Гермиону поверх обложки своими серыми, странно сверкающими глазами.

— Я думал, мы решили не поднимать эту тему?

— Нет, — отозвалась Гермиона. — Нет. Ты предложил не говорить об этом. Я… Я ничего не ответила. — И, ощущая себя чуть увереннее, добавила: — Но я думаю, что хочу поговорить об этом.

— Нет, — последовал ответ Драко, равнодушный и резкий. — Сейчас твоя реплика.

Гермиона молча открыла сценарий на нужной странице, сделала вдох, посмотрела снизу вверх на Драко и на выдохе отрезала:

— Я не могу.

— Не можешь что?

— Не могу делать это с тем, кто считает меня животным, — ответила она, бросая сценарий на стол. Гермиона сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить зарождающуюся злость внутри. Ей надо было оставаться хладнокровной. Гневом ничего не добьёшься.

— Сейчас не время и не место говорить об этом, Грейнджер, — коротко бросил Малфой, вновь возвращаясь к книге. — Сейчас мы должны репетировать «Макбета», а не дискутировать на тему людей и животных. Твоя реплика, Грейнджер.

Рационально Гермиона понимала, что должна прекратить спор, проявить цивилизованность и начать репетицию. Это было самой разумной линией поведения, но, к сожалению, остальная часть её сознания не желала проявлять разумность.

— Как ты определяешь человечность? — спросила она. — Что значит для тебя «быть человеком»?

— Грейнджер… — начал было Малфой, вновь глядя поверх книги, его лицо заострилось от холодного раздражения. Их взгляды пересеклись на мгновение, показавшееся длиннее, чем было на самом деле, после чего Малфой отвёл глаза и вздохнул.

— Хорошо, — бросил он тоном раздражённого подростка, а затем его интонация поменялась так, словно он произносил заученный текст: — От низших форм жизни людей отличают магические способности, язык, абстрактное мышление, творческие способности… разумеется, физическая человеческая форма, не считая трансфигурации или анимагических способностей. Также отсутствие магловской крови, нечеловеческого происхождения, вампиризма, ликантропии…

— Оборотни тоже люди! — прервала Гермиона. — Что насчёт профессора Люпина?

Малфой вздохнул, словно объяснял что-то особенно сложное ребёнку.

— Я не говорю, что с животными что-то не так, — терпеливо пояснил он. — Животные могут быть умными, рациональными… посмотри на тех же фениксов. Они умнее некоторых людей. Однако это не делает их людьми.

— То есть быть человеком означает быть чистокровным?

Малфой пожал плечами.

— По сути да. Хотя полагаю, что ты со мной не согласишься. — Он выглядел совершенно спокойно и невозмутимо, когда добавил: — В конечном итоге всё зависит от личных убеждений.

И Гермиона ничего не могла возразить, потому что это действительно зависело от личных убеждений. Она могла бы найти словарное определение человека, но Малфой просто скажет, что составитель книги имел неверное мнение, и… и что можно было на это ответить? Нельзя доказать значение слова. Если бы группа людей решила, что слово «сад» означает драконью шкуру, их нельзя было бы переубедить, потому что для них это слово означало то, что они желали в нём видеть. Просто мнение меньшинства противопоставлялось мнению большинства, но нельзя было доказать, кто из них прав.

И это оставляло лишь одну цепочку рассуждений.

— Так если маглы и грязнокровки не являются людьми, — медленно начала Гермиона, пытаясь придать словам больший вес, — почему ты начал сходить с ума после того, как стал Пожирателем смерти?

Малфой заметно поморщился и сжал одну ладонь в кулак, отворачиваясь.

— Грейнджер… — начал он предупреждающим тоном.

— Я просто хочу получить ответ на вопрос, Малфой, — не останавливалась она. — Почему? Ты ведь можешь убивать других животных без сожаления. Я видела, как ты делаешь это на зельеварении. И ты добивался казни Клювокрыла на третьем курсе, и тогда тебя это не волновало, так почему ты вдруг стал переживать за убийства других животных?

— Грейнджер, — повторил он, на этот раз с нотками отчаяния в голосе. Его дыхание было слишком частым, слишком порывистым.

— Просто ответь на вопрос, — повторила она, почти неосознанно огибая стол, приближаясь к Малфою, как хищник к добыче. — По твоей логике маглы — животные. Убийство животных… да, оно может быть неприятно, но ты не потеряешь из-за этого рассудок. Так почему убийство маглов сводит тебя с ума?

Малфой не ответил, его глаза были плотно закрыты, словно он пытался абстрагироваться от её слов. Гермиона продолжила.

— Быть может, маглы всё-таки не животные? Быть может, они люди, совсем как ты и как я — быть может, поэтому ты сходишь с ума от того… от того, что убиваешь и пытаешь их, пока они кричат, умоляют и… что ещё у вас там происходит…

— Ты хочешь, чтобы я сошёл с ума, Грейнджер? — внезапно прервал Драко тихим яростным голосом, который, несмотря на гнев, заметно дрожал. Гермиона вдруг обратила внимание, что Малфой и сам дрожал, быстро бледнея, и…

Злость имеет странное свойство испаряться, оставляя вместо себя дезориентирующую пустоту. Уже не ощущая прежнего запала, Гермиона опустилась в кресло рядом с Малфоем. Он больше не смотрел на неё, хотя до этого не спускал с девушки своих серых глаз, полных гнева и страха. Теперь он уставился на свои ладони, глаза были расширены от ужаса, и — о, нет — он снова видел кровь…

Не задумываясь о том, что делает, Гермиона потянулась к нему и взяла его ладони в свои, отводя их от его взгляда, и это, кажется, частично вернуло Малфоя в реальность, хотя он всё ещё был бледен и напуган, и его ладони превратились в ледышки.

— Нет, — произнесла Гермиона, отвечая на его вопрос. — Нет, я не хочу, чтобы ты сходил с ума.

Он уставился на неё с пустым выражением на лице, и она поразилась тому, как можно испытывать неудержимый гнев по отношению к человеку в одну секунду, а уже в следующую так за него волноваться. Малфой смотрел поверх её плеча, словно за спиной Гермионы наступал конец света: землю пожирали реки крови, и всадники Апокалипсиса скакали вперёд, проносясь мимо стеллажей с книгами, принося войну, и мор, и голод, и смерть, и…

И Гермиона не знала, какие картины рисует его сознание, но он явно не видел сейчас обычную библиотеку.

— Малфой? — позвала она твёрдым голосом, лишь с едва заметной ноткой неуверенности. — Малфой? Возвращайся. Давай. Всё… — Всё не было хорошо, а именно это она и собиралась сказать. — Здесь нет… Здесь нет Пожирателей. Никто не умирает. Ну же, возвращайся, — Гермиона поняла, что всё ещё держит его ладони в своих, и попробовала осторожно их сжать.

Когда Малфой заговорил, она едва не подскочила от неожиданности.

— Одна из них была похожа на тебя, — сказал он полушёпотом. — Такие же волосы. Я не видел её глаза. Но рот у неё был такой же, как у тебя. Мне кажется. — Он повернулся к ней лицом, вытащил одну ладонь из её хватки и поднёс к её лицу, осторожно касаясь подбородка. — Открой. Как будто ты кричишь.

Безмолвно — не зная, что можно сделать в подобной ситуации, — Гермиона подчинилась, и он изучал её лицо, склонив голову набок и нахмурившись. Его зрачки были расширены настолько, что радужка осталась тонкой линией ртути, отделявшей белое от чёрного.

— Да. Совсем как ты, — сказал он, убирая руку от её лица. — И она… она…

— Малфой, — прервала Гермиона внезапно пересохшим голосом. — Малфой, послушай. Попробуй… попробуй вытащить себя из этого состояния, не думай об этом….

— О таких делах не надо думать; мысль сведёт с ума, — пробормотал Малфой, отводя взгляд. — Она была похожа на тебя, но это была не ты, потому что ты здесь, правда? Сначала я думал, что она это ты, — произнёс он и вздрогнул.

— Нет, это была не я, — отозвалась Гермиона, не зная, что сказать, но понимая, что должна сказать хоть что-то. — Я здесь.

Взгляд Малфоя снова переместился на неё — полубезумный взгляд расширенных глаз, которые, казалось, не воспринимали ничего из того, что видели.