Макбет

Акт пятый, сцена 2

Драко её избегал.

Он не ответил на записку, которую Гермиона отправила ему за завтраком, как и на ту, которую она послала ему на следующий день и на день после. Разумеется, они пересекались на репетициях, но Драко не сказал ей ни слова помимо того, что требовал сценарий, а выражение его лица, когда он не играл, оставалось совершенно безразличным. Драко хорошо удавалось контролировать эмоции — ничего другого не следовало и ожидать.

Гермиона дважды пыталась перехватить его после репетиций, но оба раза он буквально срывался с места, не оставляя ей никаких шансов. Она даже не знала, что скажет ему, если догонит. Им нужно было договориться о дополнительных репетициях. Как минимум в этом Гермиона была уверена. Но всё, что выходило за рамки пьесы, за рамки простой необходимости отточить актёрское мастерство до премьеры…

Здесь Гермиона чувствовала себя слепым котёнком. Она постоянно прокручивала в голове проблему, но не видела выхода, не видела возможности найти оптимальный баланс между необходимостью остановить безумие Драко, разрушить его предрассудки, заставить отвернуться от Волдеморта и успокоить его.

И её собственными чувствами, разумеется, но Гермиона сказала себе, что они не имеют значения. Драко был в приоритете; её личные надежды и чаяния должны занять второе место. Это было необходимо.

Но прошли три дня, в которые Драко избегал даже смотреть на неё, намеренно стараясь вставать так, чтобы этого делать не приходилось. И несмотря на то, что Гермиона не знала, какие действия предпринять по решению многочисленных проблем Драко, она прекрасно осознавала более тривиальные вещи вроде стремительно приближающейся премьеры, к которой они оба должны были усиленно готовиться.

В каком-то смысле это упрощало задачу, давая простое и ясное решение в ответ на вопрос «что делать?», даже если это решение не избавляло от более сложных проблем. Организовать репетицию, убедить Драко, что им необходимо практиковаться — с этим Гермиона могла что-то сделать. Или, по крайней мере, попытаться что-то сделать, а это уже гораздо больше, чем её несуществующие планы по решению других задач.

Записки не работали, равно как и попытки перехватить Драко после общих репетиций. По большей части потому, что начинали оба с противоположных концов самодельной сцены, а Драко бегал гораздо быстрее. Ответ казался очевидным: если Гермиона сядет на места для зрителей, мимо которых он проходил по пути к выходу, будет несложно перегородить ему дорогу и заставить поговорить с ней. А потом можно и репетицию организовать.

У Драко имелось достаточно сцен, в которых Гермиона не участвовала; всё, что от неё требовалось — пойти на одну из его репетиций. С этой мыслью она в приподнятом настроении покинула спальню девочек субботним утром через четыре дня после поцелуя.

Несколько человек уже были на месте, дружелюбно переговариваясь между собой и, по всей видимости, ожидая друзей, чтобы пойти на завтрак. Джинни и Парвати казались поглощены разговором, расположившись на мягком диване, а Невилл с интересом их слушал. Рона поблизости не наблюдалось — должно быть, ещё не выбрался из постели — но Гарри уже был здесь. Выглядел он слегка помятым, заставляя Гермиону заподозрить, что спал друг не очень хорошо. Это объясняло и его ранний подъём.

После минутного раздумья она решила не поднимать эту тему. Состояние Гарри не выглядело плачевным, и он вполне нормально общался с Дином, так что Гермиона уселась на диван рядом с другом с бодрым пожеланием доброго утра, и Гарри улыбнулся в ответ.

— Доброго, — отозвался он. — Выспалась?

Гермиона кивнула, на мгновение ощутив лёгкое напряжение. Гарри едва заметно покраснел и уставился в пол, явно размышляя над своим ответом на встречный вопрос. Должно быть, сам он задал его машинально. Бедный Гарри. Совсем как в прошлый раз, когда он обучался окклюменции — Гермионе обо всём рассказал Рон — нарушения сна, кошмары и мучительные воспоминания.

— Да, — ответила она на вопрос и поспешно сменила тему: — Слушай, Гарри, у тебя есть сегодня репетиции с Драко? Он снова решил поиграть в прятки, а мне нужно организовать дополнительную встречу…

— Он опять ведёт себя как придурок? — сочувственно поинтересовался Гарри. — Нет, прости, у нас с ним нет репетиций до понедельника. Или до вторника, надо будет проверить…

У Гермионы всё внутри опустилось. До понедельника оставалось слишком много времени, а ей требовалось поговорить с Драко как можно раньше. Она уже собиралась поблагодарить Гарри, когда в их разговор вмешалась Джинни.

— Ты про Малфоя спрашиваешь, Гермиона? — позвала она со своего места, и Грейнджер утвердительно кивнула. — Мы репетируем первую сцену четвёртого акта сегодня — ну, помнишь: «Взвейся ввысь, язык огня». Сразу после обеда.

Приятное, согревающее тепло назревающего плана разлилось по телу.

— Идеально, — улыбнулась Гермиона. — Спасибо, Джинни.

* * *

— Вам словами тайных чар мы приносим мрачный дар! — закончила Блейз, её глаза были расширены и зловеще сверкали.

— Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня! — выкрикнули все три ведьмы; они явно практиковались, потому что у Гермионы мурашки пошли по коже от их подачи. Казалось, будто голоса эхом отражались от стен тёмной, сырой пещеры, покрытой зелёным мхом и лишайником, словно еще сотни ведьм скрывались во мраке, невидимые глазу — или, быть может, в другом мире, мимолётными движениями касаясь ткани реальности. В знакомом кабинете на самодельной сцене зрелище казалось жутким — на настоящей сцене, освещаемой лишь слабым мерцанием свечей, оно должно было выглядеть просто ужасающим.

Джинни продолжила говорить нараспев, её глаза мрачно сверкали, пока она произносила своё «мясо трёх болотных змей, разварись и разопрей», и Гермиона снова поёжилась — на этот раз от тревожного чувства, что за ней наблюдают. Она краем глаза взглянула на Парвати — единственным человеком, помимо самой Гермионы, который следил за репетицией, но та склонилась над своим альбомом, поглощённая моделированием костюмов. Гермиона снова перевела взгляд на сцену — во время очередного «взвейся ввысь, язык огня» — и немедленно увидела, кто именно за ней наблюдал. Драко.

Он стоял на дальнем конце комнаты, прислонившись спиной к стене в пространстве, которое было призвано изображать закулисье, и смотрел на Гермиону. Он знал, почему она пришла, разумеется. С чего бы ещё ей появляться на чужой репетиции? Гермиона видела выражение его лица, когда она только зашла в класс; Драко выглядел напуганным. Загнанным в угол.

Теперь же его лицо не выражало никаких эмоций. Гермиона встретилась с ним взглядом, но ничего не увидела в его глазах. Он вообще осознавал, что смотрит на неё? Казалось, что нет. Гермиона огляделась, слегка покраснев. Она должна была попытаться вытащить его из того состояния, в которое он снова погружался. Что, если у него случится приступ прямо посреди репетиции?

Гермиона расширила глаза и одними губами прошептала его имя:

— Драко?

Он не пошевелился, а песня ведьм подходила к концу. Он же не мог пропустить свой выход.

— Драко, — снова попробовала Гермиона, и на этот раз он моргнул, осознал, что делает, и целый сонм эмоций на мгновение отразился на его лице, прежде чем он достаточно оправился, чтобы мрачно нахмуриться в её сторону. Гермиона сказала себе, что его взгляд не причинил ей боль, и откинулась на спинку стула, опустив взгляд в пол.

— У меня заныли кости: значит, жди дурного гостя! — вскрикнула Джинни, и замершие на мгновение ведьмы оживлено зашевелились. — Чей бы ни был стук, падай с двери крюк! — И это было знаком для Драко.

На сцену он вышел собранным, лицо — непроницаемая мрачная маска, идеально отражавшая отсутствие совести и властолюбие с проблеском волнения и предвкушения. Не осталось и следа от парня, который пустым взглядом смотрел на Гермиону за считаные секунды до этого, и она невольно поразилась перемене.

— Ну, чёрные, полуночные ведьмы, — он скользнул взглядом по всем троим, они в ответ замерли, пристально за ним наблюдая, — чем заняты?

Голоса ведьм прозвучали всё с тем же зловещим мрачным эхом:

— Тем, что назвать нельзя.

Гермиона почти растворилась в происходящем на сцене, почти забыла следить за Драко и просто наблюдала за Макбетом, предвосхищая ответ ведьм на волновавший его вопрос. Но затем она начала обращать внимание на элегантные, выверенные движения рук или на то, как двигались губы Драко, как они кривились в усмешке, и это невольно заставляло вспомнить те самые руки и те самые губы, так что Гермиона быстро моргнула и с усилием отвела взгляд. Не время об этом думать. Только не сейчас.

— Гермиона?

Шёпот Парвати, раздавшийся у самого уха, заставил Гермиону подскочить от неожиданности.

— Прости. Что такое? — виновато спросила она, переводя взгляд на соседку по комнате. Парвати задумчиво нахмурилась, затем посмотрела на сцену, многозначительно вскинув брови.

— Просто хотела узнать твоё мнение, — быстро прошептала она, перекладывая несколько страниц с дизайном костюмов на колени Гермионе. Та подняла листы пергамента, стараясь не шуршать.

Дизайны оказались весьма впечатляющими; на скетчах Парвати три ведьмы были одеты в тщательно проработанные костюмы: тёмные изодранные мантии, украшенные различными предметами в случайном порядке — небольшими камушками, клочками шерсти, кольцами бечёвки, обрывками пергамента, перьями и, как показалось Гермионе, листьями. Она представила день премьеры и появление на сцене ведьм в их странных костюмах и решила, что в контексте пьесы они будут выглядеть идеально.

— Это чудесно, Парвати, — прошептала она, перемещая пергамент, чтобы получше рассмотреть кровожадную Джинни с лохмотьями её костюма, которые свисали, отзываясь на каждое движение. — Они идеально впишутся в постановку.

— Спасибо, — отозвалась Парвати, едва заметно краснея и забирая скетчи. — Я безумно рада, что мне позволили работать над костюмами.

— У тебя отлично получается, — с улыбкой заверила Гермиона. Свои собственные костюмы она примеряла всего несколькими днями ранее — всего их было три. Два платья: одно, когда она представала в образе королевы, второе — на более ранние эпизоды; и ночная рубашка для сцены хождения во сне. Все костюмы поражали красотой, Гермиона мгновенно ощущала себя леди Макбет — достаточно было надеть любой из них.

— Сердце честолюбца раньте и во тьму обратно каньте! — воскликнули ведьмы жутким хором, и внимание Гермионы вернулось к сцене, где Макбет в ужасе смотрел на исчезновение видений. Его актёрские способности впечатляли, и она спросила себя — уже не в первый раз — было ли это природным талантом или приобретённой способностью от необходимости постоянно прятать свои истинные чувства от Волдеморта. Вероятнее всего, и то и другое. Она с изумлением осознала, что понятия не имеет, как давно Драко стал Пожирателем смерти. Как долго ему пришлось так страдать, скрывать свои истинные чувства?

Он как раз приближался к окончанию сцены. Его голос звучал резко, глаза расширились, сверкающие и немного безумные, однако было ли это частью игры или настоящего безумия, Гермиона понять не могла.