Теряя наши улицы

3

Из многолюдной, разноцветной толпы на перроне неожиданно появлялись всё новые знакомые лица. Новость о нашем скоропалительном отъезде успела широко распространиться, пока мы занимали у знакомых деньги на билеты и еду. Железнодорожные билеты обошлись нам по 15 рублей, потому что их нам купили вполцены Кот с однокурсником по своим студенческим билетам. Хорошо было бы конечно иметь с собой ещё и справки со школы на случай проверки, но откуда их взять? Я сам был удивлён при виде количества пришедших проводить нас в дальнюю дорогу. Кто-то из них желал нам счастливого пути, кто-то говорил, что завидует нам. Однако у нас не возникало и тени сомнения, что никто не сдаст нас родителям и нас не снимет с поезда милиция на полпути.

У меня в жизни так не захватывало дух, как в тот момент, когда поезд, наконец, тронулся в пять вечера. Впереди лежала долгая и большая дорога. Сама жизнь впереди была долгой и большой, и, пожалуй, это от неё самой в тот момент у нас так сильно захватывало дух. Так чего было ждать? Надо было жить, двигаться, видеть как можно больше интересного, вдыхать в себя ветер перемен, такой же непостоянный и изменчивый, как сама наша жизнь.

Например, самый красивый закат, конечно же, можно было увидеть только из окна прокуренного тамбура, как я и предполагал. А как приятно было засыпать под стук колёс плацкартного вагона! Я занял нижнюю полку, Федян растянулся на верхней. Около пяти утра меня растолкал проводник: «Это ты выходишь на Тюлькубасе?». «Чё? Где?», я даже не сразу понял, о чём он говорит. «Я же до Москвы еду, братан!». «А, извини», и он пошёл дальше. Я снова заснул.

В эту ночь мы оставили позади зелёные долины Юга. С утра в окне потянулись сухие, бесплодные степи, однообразные насколько хватало глаз, до самого горизонта. Мы много времени проводили в тамбуре. Несмотря на начавшийся сигаретный дефицит, «Полётом» и «Риском» без фильтра мы затарились основательно. На еде, правда, приходилось экономить. На обед скинулись мелочью и пришли в вагон-ресторан взять по паре рогаликов да бутылку «Пепси-колы». Буфетчик открыл нам бутылку, но когда мы попросили стаканы, он радостно так ухмыльнулся, подмигнул нам и говорит: «А вы, ковбои, пейте из горла прям». Мы с Федяном переглянулись и, не сговариваясь, развалились на скамейках за ближайшим столиком, закинув на стол ноги в стоптанных «адидасовских» кроссовках. «Э-э, ребята вы что делаете?», бармен не только встревожился, но ещё и, кажется, возмутился. «Так ты ж нам сам сказал, как ковбои пить», удивился Федян. Тогда он с недовольным видом вынес нам пару гранёных стаканов. «На, бери, только ведите себя нормально, по-человечески».

Вторые сутки, как и первые не отличались разнообразием, ни снаружи, в степях за окном, ни внутри плацкартного вагона № 13. Ландшафт менялся с голых холмов и скал на плоские степи, и даже полупустыню. Убогие саманные мазанки, одинокие могилки, совхозы, сборно-щитовые дома с шиферными крышами, полустанки, возможно, населённые исключительно путевыми рабочими в оранжевых жилетах. Городки, застрявшие в укладе XV века, с незаасфальтированными улицами, тонущими в весенней хляби «Запорожцами» да «Москвичами» и клонированной водонапорной башней из рыжего кирпича у каждого вокзала. Мы развлекались тем, что рассказывали всякие небылицы про столичную жизнь другим пассажирам. Просто придумывали всякую чепуху прямо на ходу и с упоением гнали. Бабули всему верили, цокали языками и качали головами. В общем-то, можно сказать, что просто было настроение хорошее, вот мы его и поднимали всем окружающим. Потом засели с ними в подкидного. По вагону периодически пробегали торговцы, раскладывали книжки, сувениры, трясли перед глазами вкусной на вид копчёной рыбой из Сырдарьи, но мы терпели. Торговцы мчались дальше. А скорый поезд всё бежал и бежал, с востока на запад и с юга на север, оставляя всё дальше и дальше позади все привычные, обжитые подворотни и насиженные скамеечки нашего района.

Под конец второго дня, мы проезжали необычный город, весь такой нарядный, разноцветный, многоэтажный, совершенно непохожий на остальные советские города. Наш сосед, грузный молчаливый мужик, у которого мы как-то до этого стырили булочку с изюмом, ни с того ни с сего начал нам рассказывать про этот город, Карабулак, что там открыли большое нефтегазовое месторождение, что дома эти были возведены строителями из Чехословакии и ГДР! что открытая нефть положит начало большому международному проекту, о том, зачем вообще нужны нефть, газ, как их ищут и т. д. Мы с Федяном почти ничего не поняли, но подумали, что интересно было бы, наверное, пожить в этом городке. Станция называлась «Лавразия». После неё, на третьи сутки пейзаж начал стремительно меняться и оживляться. Города сменялись густыми лесами, равнинами, лугами с живописными деревеньками, широкими реками. Теперь мы ехали по России.

Нетерпение начало стремительно нарастать по мере приближения к Москве. Подмосковье представлялось бесконечным. Каждая маленькая станция казалась предпоследней, но они всё тянулись и не кончались. Но вот, наконец, мы въехали на территорию Казанского вокзала, и уже через несколько минут мы смогли выпрыгнуть со своими нехитрыми пожитками на твёрдую землю. По перрону мимо нас прошло с хмурым, сосредоточенным видом около 15 человек в широких штанах и кепках. Казанские пацаны. На нас они не обратили никакого внимания. Они приехали грабить и вымогать деньги у своих московских сверстников. Известная история. Ажиотаж вокруг молодёжных банд и уличного насилия в советской прессе концентрировался как раз вокруг Казани, возможно, как раз из-за их дерзких набегов на столицу. А если бы и Алма-Ата находилась на том же расстоянии от Москвы, что и Казань?

Через подземный переход мы вышли на широкий проспект, залитый ярким солнечным светом. Да-а-а. Это действительно гигантский город. Всё двигается, мельтешит, торопится. Не знаю, приятно ли здесь было бы жить, но побывать здесь явно стоило. И ещё как! А разве у нас с Федяном был шанс приехать сюда от школы с экскурсией? Нас никогда не принимали в экскурсионные группы.

Вообще-то раньше Москва была совсем другой. Федян рассказывал мне за эту тему, пока мы бродили по району Маросейки. Почти всю свою историю она была небольшой, довольно тесной, уютной и двухэтажной. Городом больших, открытых пространств и размашистых панорамных перспектив, она начала становиться уже в нашем веке. Но именно это нас подкупало в Москве сейчас, соответствовало нашему настроению. В одном из подземных переходов нас подозвали четверо парней старше школьного возраста, кавказской национальности. Мы сразу почувствовали опасность, но я без колебаний подошёл прямо к ним и поздоровался за руку, как со старыми знакомыми. Кавказцы, вроде бы до этого прикидывавшие нас на взгляд, разговорились со мной, начали расспрашивать про Алма-Ату. Особенно их почему-то интересовало наличие у нас в городе «волосатых». «Не, братан, у нас бы таких сразу под пресс пустили, ты чё, у нас их нету, это же тебе не Москва», отвечаю я. «А здесь этих мразей фашистских полно, мы их специально ходим, ищем и мочим», говорит мой новый знакомый и показывает, что руки у него специально забинтованы эластичными жгутами. В общем, отделались мы от них довольно быстро и без проблем, хотя один и попросил у Федяна значок поносить. Я его отмазал, типа он не может его снять, подарок от любимой сестры на память. Федян остался при своём значке.

Перекусив в пельменной, мы отправились в Бирюлёво, район, где жил Туча, знакомый Федяна, из «коней». Нам пришлось попетлять, пока мы нашли нужный адрес. Это был район многоэтажных домов-муравейников. В тусклых подъездах темнели входные двери с несколькими звонками, потому что за первой входной дверью открывался коридор с десятком квартир. Нам открыла его бабка со смешным акцентом, то ли хохлушка, то ли татарка. «А, опять хванаты! Нету его. Шкандыбается где-то, не знаю я». Пока ждали его во дворе, решили взять пива в гастрономе, ещё и потрещали с местными мужиками в очереди. Тех удивил наш внешний вид — плащи и кепки, здесь молодёжь так не одевается. «Ребята, вы из мафии что ли?», ну и дальше на эту тему, с анекдотами и пр. Потом мы расположились на скамеечке, прямо у Тучиного подъезда. Пиво на голодный желудок шло нормально, аж залетало, правда, пьянеть мы начали тоже быстро, и аппетит проснулся не детский. Слава богу, Туча не сильно припозднился. Он оказался добродушным, флегматичным увальнем, старше нас лет на пару, с густой шевелюрой и щёточкой юношеских усиков. Но вот принять он нас у себя дома к нашему разочарованию не смог, из-за проблем с отчимом. В ход пошёл запасной вариант — в детском садике, в его дворе можно было договориться со знакомым сторожем, накидать в одном из помещений маты и спокойно спать до рассвета, пока дядя Боря нас сам не разбудит. «Покатит, не впервой», прокомментировал Федян, «Фанатский вариант!». Пока общались, взяли ещё пива, подтянулись дворовые девчонки, знакомые Тучи. Одна из них, Настя, предложила нам водки, у неё была с собой початая бутылка. Туча отказался, потому что не хотел лишних скандалов с отчимом, а Федян сказал, что не пьёт водку. После того, как девчонки и Туча начали его подъёбывать на этот счёт, я просто не мог отказаться, хотя ни разу в жизни до этого не пил водку. Взял из рук Насти наполненную до краёв стопку и опрокинул в себя, всё как надо, как видел у наших дворовых алкашей, хотя эта водка у меня чуть не полезла обратно сразу же. Мало того, я, вслед за первой, попросил её налить ещё. Я же не мог опарафиниться как Федян перед симпатичной девчонкой, мне почему-то хотелось произвести на неё впечатление. Тем временем Туча начал рассказывать про нас, как мы свалили из дома, прямо из школы, за 3000 километров, просто потому что нам по настру стало попутешествовать. У меня тоже развязался язык. И всё время пока разговаривали, я чувствовал на себе Настин взгляд, в котором любопытство, сквозившее с самого начала, постепенно сменялось пониманием и симпатией. От анекдотов мы переходили к каким-то абстрактным рассуждениям «чисто за жизнь». Не помню как, но когда стемнело мы всей компанией были уже в садике. Откуда-то появилась ещё водка. Пили уже все — и Туча, и Федян, и дядя Боря. Нормальный, кстати, мужик, по приколу. Ещё более непостижимым для меня образом я не помню, как оказался с Настей наедине в какой-то тёмной комнате, как мы целовались лёжа на раскладушке, и как мне потом стало так приятно, как никогда ещё до этого в жизни не было…

Память начинает более-менее включаться в рассветные часы следующего дня, когда нас расталкивал дядя Боря: «Давайте, парни, а то нас всех начальство накроет. Вернётесь вечером». Жутко раскалывалась голова. Пока мы бродили по утренним бирюлёвским улицам в поисках прохожих, у которых можно было бы стрельнуть сигарет и огонька, нас обоих мучила тошнота. Кроме того, очень хотелось пить. «Во шланги пересохли-то, а», сокрушался Федян. После восьми отправились к Туче, оказывается, он нас звал к себе утром, когда уйдут родители, этот момент совершенно ускользнул от меня.

Туча разговаривал бодро, хотя по глазам было видно, что его тоже мучает похмелье. «Как самочувствие, друзья мои?», не без иронии поинтересовался он у нас и тут же сокрушённо покачал головой. «Опять накирялся, бля. Я подвязать хотел, знаете же, говорил вчера. Отчим, сука, заебал». Мы устроились у него в комнате, увешанной флагами и плакатами. У него было довольно много виниловых пластинок и бобин, ещё больше кассет, в основном русский рок, который мы решили тут же заслушать, потому что бабка всё равно полуглухая и спит. Туча разложил на газетке варёную колбасу, чёрный хлеб, пару банок с килькой в томатном соусе. Желудки начали активно и громко выделять свои соки. Потом, порывшись в чулане, он добавил к натюрморту батл водяры. У родителей спёр что ли? «Царица стола», объявил он с победоносным видом, вскрывая пробку ножом. Невозможно было не порадоваться вместе с ним. Видно было по блеску в его глазах, как страсть к водке окончательно побеждает в нём страх перед нудным и отравляющим молодые годы отчимом.