Читать книгу "Ледобой. Зов"



— Всё кругом рухнет, и только ворожцы останутся, ровно пауки, — глухо буркнул Зыка, угловатый дружинный с колючим и неприятным взглядом.

Сивый чувствовал его на себе, пытается уцепиться, расцарапать, в душу глазами пролезть, да соскальзывает, ровно на скользком льду. Вот головой затряс, покачнулся, будто равновесие потерял. Куда лезешь, придурок…

Стюжень только нахмурился, да рукой показал: «Рот прикрой, умник». Шли лесной тропой в скупом свете багровеющего солнца. И в чистом поле теперь не бог весть как светло, среди деревьев же приходилось щуриться.

— Слышь, а ты правда шестерых угомонил? — с Безродом поравнялся давешний рыжий с плоским лицом.

«Не в этот раз, но бывало и шестеро».

— Правда.

— Вроде как в бою силён?

«Иногда закрывай рот. Мухи залетят».

— Пока жив.

Рыжий, нимало не смущаясь, мерил Безрода взглядом: руки, ноги, справу, меч. Даже Теньку, тот, впрочем, фыркнул на мышастого, что ходил под плосколицым, отогнал, копытом лягнул. Рыжий обиженно фыркнул, хотел было весело затеять бучу, да озадаченно осёкся, улыбаться тем не менее не перестав. Не торчат сучки, прицепиться не за что — порубленный и пальцем не шевельнул, коня не науськивал. Так и ехали цепью, тусклые ржавые звенья в начале и в конце, золотые посерёдке.

Простор открылся не сразу, и лес истончился не вдруг: впереди запросветило, деревья поредели, потом сделались одиночными, потом и вовсе сошли на «нет».

— Давненько не бывал я в этих краях, — Стюжень аж в стременах привстал, оглядываясь. — Речка не высохла? Она ведь в той стороне?

— В той, — кивнул Сорочай. — Говорили, в страшную пору подсыхала, да теперь полненько бежит. Нет-нет разливается, порты мочит.

Дом Прихвата встал на пригорке за частоколом из брёвен в паре-тройке перестрелов. Сивый со Стюженем обменялись взглядами. Безрод усмехнулся, сам собой в голове зазвучал хриплый голос Косоворота: «А что делать, если в урожайные годы зерно в рост прёт, как подорванное! А что делать, если от золота сундуки лопаются?» Вон оно как выходит, не только зерно к солнцу прёт, на частоколы, видно, тоже урожайная пора пошла, тянутся к небу, как ржаные колосья. Так это кто чем подкармливает. Раскидаешь навоз по полям: пошла рожь в рост, раскидаешь вокруг дома золото: глядь, частокол полез в небо.

— Поди, не ждут вас там пустых, — в самых воротах старик кивнул вперёд, туда, где перед глазами раскатывался двор Прихвата.

— Ты это про что? — нахмурился Сорочай.

— Так без добычи вернулись, — ехидно улыбнулся верховный. — На стрелки никого не нанизали, собратьям раздать нечего. Поди, жирнее стала дорога, чем прошлым годом, а соколики?

— Моровых бьём! — набычась, буркнул Сорочай. — Чтобы не расползались. Чтобы вам в Сторожище спокойнее спалось!

— И прочих до кучи? — Стюжень ехидно закивал головой, мол, понимаем. — Кто их считает в это время!

— За руку не поймал и молчи себе, — сухой, да угловатый зыркнул на старика исподлобья, едва удержался чтобы не оскалиться да не зарычать.

«Счёт у тебя к ворожцам, красавец, — усмехнулся Безрод, — зуб точишь, внутрях клокочешь».

Выехали на середину двора. Двор как двор, скотина мычит, блеет, кудахчет, ржёт, дворовые перекрикиваются, в общем, шум как шум, но Сивый со Стюженем переглянулись — не на каждом боярском дворе и не каждый день услышишь обещание пустить кровь и голыми руками оторвать голову. У боярского терема стоит Прихват в окружении дружинных, напротив — толпишка потрепанного вида бородачей, по виду пахарей. Боярин в раж вошел, раскраснелся, волос растрепался, рукой трясёт, кары страшные обещает. Пахари стоят молча, без звука, но глядят исподлобья, совсем как быки, разве что пыль с земли дыханием не поднимают, и хрипа не слышно пока. Поди, жуткости видит в их глазах Прихват, вон ярится всё сильнее, сам себя накручивает.

— Что такое?

— Моровые бузят, — сквозь зубы процедил Сорочай, презрительно плюнул наземь.

— Как моровые?

— Вода у них отравлена, мёртвая стало быть. Жить нельзя. Ну, они всё пожгли: дома, амбары, да и сюда налегке двинули всем селением. Они нашим Нахолмянским сородичи, думали, ждут их тут.

— Ну, Прихват и… — Стюжень с седла заговорщицки потянулся к провожатому, вопросительно поднял брови и решительно тряхнул перед собой кулачищем.

— Ага, — охотно согласился старший разъезда и забулькал дребезжащим смешком, — Наш-то не промах! Думали, земля тут мёдом плачет, голодранцы!

Подъехали к терему.

— Я жду до утра! — рявкнул Прихват и резко ткнул в небо пальцем. — Вас, голь перекатную, приютили, а вы носы воротите⁉ Который день с вами нянькаюсь, а воз и ныне там! Ещё поглядеть, нет ли моровых с вами! Все тут ляжем в кровавых язвах! Вон со двора! Я сказал, вон!

Дружинные грозливо потащили мечи из ножен, пахари медленно сдали назад, так и не подняв голов. Сивый спешился, наклонился к Тенькиному копыту, якобы ком грязи сбить, выглянул снизу вверх, поймал взгляд «моровых». Едва заметно покачал головой. Выпрямился.

— Больно грозен ты, Прихват, — Стюжень спешился, отдал повод подбежавшему конюшонку. — Не бережешь себя, вон раскраснелся. Того и гляди удар хватит.

— А-а-а, Стюжень, — боярин будто глаза другие из мошны достал: взгляд изменился, лицом побелел против недавней красноты, подуспокоился, узнавать начал. — Вот не поверишь, последнее терпение сегодня потратил. Нет больше моего терпежу!

— Так достали? — усмехнулся старик.

— А то! Приюти, боярин, дай земли!

— А ты?

— Говорю, так и так, условия такие. Ну, прикрутил чуть поболее чем своих, так понимать надо, землю не абы какую отдаю — от выпасов нарезаю, да от пара. А окрестности под свободные поля разглаживать: это лес год рубить, да пни корчевать, спину не разгибать.

— Чую, не нашёл ты понимания, — старик покачал головой, и только Сивый услышал гогот в голосе верховного. Мог бы смеяться как дед, сам уржался бы. Но пока далековато, хотя… Безрод попробовал улыбнуться под повязкой. Уже лучше, чем год назад, хотя рубцы все ещё стягивают.

— В воду глядишь, ворожец, — Прихват мученически кивнул. — Сам-то куда? Это кто с тобой? Не признаю что-то.

— Ох, дела мои ворожские, — старик тяжело вздохнул, — Сам понимаешь, чем нынче голова болит. Вон, что творится.

Боярин понимающе кивнул, с вопросом в глаза показал на Безрода.

— А это со мной. Отвада бойца в охранение придал. Ничего такой мальчишка, шустренький.

— Гляжу, широко шагает, вон аж порты меж ног треснули, — Прихват, сощурившись, обошёл Сивого кругом, показал на лицо. Безрод косил вполглаза, чего кругами ходит? Узнать пытается? Давно не виделись, признать не должен.

— Спешить надо, — верховный назидательно воздел палец, — потому и шагает широко. Жить-то всем охота.

— Знаю, знаю, — хозяин махнул рукой. — Служба, она ведь такая. Вечером упал на ложницу, утром упал в седло и опять до вечера. Так и валяешься день-деньской.

— Приютишь?

— О чём разговор! Сорочай, давай, распорядись! Пристрой знакомцев!

Вечерничали на завалинке на заднем дворе готовильни. Прихлёбывали горячее варево, да посмеивались. Никак перепугался Сорочай, попомнил обещание приспустить на копытца да научить по-бараньи блеять, не пригласил в дружинную избу. Злопамятный. Болтать мешали полные рты, да и не особо хотелось, но ухо ведь едой не забивается, всегда начеку. Говорили стряпухи в готовильне, говорили тяжело с надрывом, одна уж точно слезам сдалась и крик отпустила. Сивый и верховный переглянулись, одновременно поднялись и без спешки вошли туда, откуда вот совсем недавно вынесли миски с мясной похлёбкой.

Три стряпухи, две в теле, одна худющая и долговязая, ровно человеческий облик потеряли, глаза у всех трёх круглые, платками в красноту растёртые, и не поймёшь ладные с лица или не очень — просто зарёванные, заполошные, в слезах. Одна плачет молча, в себя, тихонько, будто котёнок скулит, остальных трясёт зримо, всхлипывают, ровно икота разбила, груди так и подбрасывает, да подбородки у бедняжек на вдохе задирает, аж горло натягивается.

— Ну-ка сели, голубушки, — старик улыбнулся, положил ладонь-заступ на плечо той, что ревела в голос.

Села, конечно, и попробуй не сядь, поди, старик и коня так посадит. В трёх очагах весело ярился огонь, мальчишка, сторож огню, стоял с кочергой, раскрыв рот, Сивый кивком его отпустил, и пострела как ветром сдуло. Очень ему надо слушать, как тётки ревут. И того хватит, что мамка каждый день ревмя блажит, отец успокоить не может.

— А теперь, красавицы мои, ничего не упуская, выкладываете всё, будто отцу родному.

Стряпухи какое-то время ничего не понимали. Сесть-то сели, но вот плакали вы себе уютно, одна другой в плечо, и ведь понимали, что ничем не помочь, но… полегче как-то становилось. Хоть сами от горя и тоски не лопнули, и то ладно. А тут вырастает из ниоткуда чужак, даже двое чужаков, старик смотрит ласково, говорит напевно, но будто клещами язык уцепили и наружу тянут. А он уже и есть снаружи, вон меж губами снуёт. И глаза отвести не получается, головой в рыданиях крутишь, а взгляд ровно к седобородому лицу прибили.

— Да Нахолмянские мы все. Селение это наше, На Холмах зовём. Беда пришла. Мор. Нет, не к нам зараза пришла — в Серединку, это родичи наши. Всё они бросили, дома пожгли, половину скотины забили, да тоже в костры — какой с заразного мяса толк. Нескольких человек тоже не досчитались, да уж ладно, хоть не все легли. Мор он ведь сразу виден. Кто заразу не подхватил, тот остался. Ну… они к нам и подались. Родичи всё же. Сообща ведь сподручнее выживать.

— А боярин что?

Рассказчица умолкла, бабы переглянулись, и ну опять в плач, одна тихо, по-кутячьи, две в голос, с подвыванием. Сивый, подошёл к заполошной плакальщице, присел перед ней на корточки, обхватил голову ладонями, заставил на себя смотреть. Та побледнела, дыхание ей проредило, подсомлела, будто вот-вот в сон провалится. Усмехнулся, отвёл взгляд, поднялся, зашёл ей за спину, погладил по голове. Баба вздохнула, плечи расслабленно поникли.

— А боярин что? — повторил верховный.

Ответила долговязая.

— На землю пустит. Но уж лучше бы сразу прирезал.

Старик рукой показал, давай-давай, не держи язык, накатывай. Рассказчица который раз вспомнила неприятное, зло в глазах через слёзы самоцветами полыхнуло.

— Расплатиться наши не смогут. После первого же года все как один переходят в должники, после второго оставляют душу в залог, после третьего — навеки теряют свободу. Ни уйти, ни вздохнуть лишний раз. Только ошейника с цепью не будет.

— А и не надо. Ворожак тутошний проследит. Удерёшь — в хлам рассыплешься сразу за оговорённой межой! — зло выплюнула вторая.

— Рабство выходит? — верховный и Безрод переглянулись.

— А ещё пятую часть Нахолмянских земель под себя забирает. Мол, если хотите родичей поддержать, так давайте. Дескать, ничего в этой жизни не даётся просто так, за все платить приходится.

Стюженя аж перекосило, скособочило на правую сторону, верхнюю губу задрало, под нею клык сверкнул.

— Думаешь всё, старый? Не-е-е-ет, это ещё не всё, — горько улыбнулась худющая и долговязая. — Девчонок Прихват хочет. Самых красивых. Аж пять поначалу. В непотребные шалавы. А потом по две каждый год.


Скачать книгу "Ледобой. Зов" - Азамат Козаев бесплатно


100
10
Оцени книгу:
0 0
Комментарии
Минимальная длина комментария - 7 знаков.
Внимание