Не буди Лешего

Глава 45

Гостята, в свойственной ей манере, рьяно принялась на всех готовить еды и прибираться в доме. Я не уверен, что у нас настолько грязно, что она всё намывает здесь.

Проходил мимо, поймал её за руку.

— Да не скреби ты, хватит уже. Сотрёшь до дыр эту столешницу.

— Тебе не нравится, как я убираюсь? — спросила меня, откладывая тряпку.

— Ты здесь не уборщица.

— Что же мне здесь делать? — она смотрела с вызовом. Я когтями щёлкнул, ветерком прошлось по дому, пыль смахнуло.

— Жил же я как-то здесь до того, как тут появились женщины, — чуть не ляпнул “жёны”.

— И куда же, Алёша, вся эта пыль девалась? По углам собралась и под кроватями? — нахмурилась Гостята.

— Если так нравится, то прибирайся, — ответил я. — Лишь бы ты была довольна.

С знахаркой мы не ладили. Кикимора с ней общалась лучше, чем я. Они как-то между собой отношения наладили. Может, меня ругают, может, говорят о чём-то ещё.

А я жду в гости Горяна, он змеище опытный. Две не сто, может, подскажет чего.

Горян прилетел, Гостята его уважила. Наготовила полный стол разной снеди, змей сидел, пил ел и знахарку хвалил.

— Ой, вкусно наготовила ты, девица!

— Какая же я девица? — ответила Гостята, стоя у печи.

— Всё вкусно, — проигнорировал Горян, — а вот перепёлочку готовишь ты неправильно. Дай-ка я покажу!

Он прошёл до знахарки к печи и начал что-то объяснять. Они заспорили.

— Я тебе говорю — сначала на огне подержи, для корочки! Потом уже в печь! — горячился Горян.

— Как ты, батюшка, делаешь корочку, ни один зуб не разгрызёт! — не соглашалась Гостята.

— А ты попробуй сначала, попробуй! — он запихнул Гостяте в рот кусок перепёлки. — Хрустит, а? Тает во рту? А теперь скажи, что не понравилось?

— Понравилось, — кивнула Гостята, дожёвывая. — Но всё ж таки такая корочка и в печи появится. А так быстрей.

— Нет, так выйдет из мяса весь сок!

— Ну попробуй мою готовку, — Гостята тоже ему кусок перепёлки подала. Змеище сожрал прямо с её пальцев. Я уж раздумывал, чем бы в него запустить, да вроде за столом в доме. Неприлично.

— Хорошо, красавица! Очень хорошо! Но недостаточно! — он схватил её за руки и поцеловал её пальцы. — Вот скажи мне, девица, при таких талантах к готовке разве не обидно жить всего один век человеческий? Надо тебе быть бессмертной женщиной и учиться готовки у Горяна. Ох, мы вместе развернёмся! — он приобнял Гостяту за плечи. — Я так понимаю, ты не Хозяйка Леса? — он ноздрями потянул, знахарку обнюхивая.

— Нет, — ответила Гостята запросто. — Не знаю, про что ты, батюшка.

— Какой же я батюшка? Зови меня Горяном. Можно Горянушкой, — змеище подмигнул.

Гостята, которая видела, как Тишка на этом трёхглавом Горяне сегодня прилетел, пока ещё не совсем свыклась с нами всеми. Но привыкала быстро. Горящего Кощея больше не пугалась и каждый раз не вскрикивала. К Горяну, кажется, ещё быстрей проникнется.

— А пойдёшь ли в жёны к Горяну, красавица? — продолжил ящерица крылатая.

— Как же это в жёны? — знахарка не поняла.

— Будешь со мной жить, сделаешься бессмертной. Дети наши будут расти вместе — получится ватага крепкая. У меня детей много, а если выйдет ещё больше, я буду только счастливее. Ты станешь колдовать, будешь ведьма сильная. А если не захочешь: сиди на хозяйстве, занимайся дальше знахарством, — ворковал ей змеюка ласково.

— Горян, сядь уже на место, — не выдержал я. — И тащите сюда вашу перепёлку. Я тоже есть хочу.

— Подожди, — остановил меня Горян, вытянув ладонь и снова взглянул на Гостяту. — Я жду ответа от красавицы.

— Спасибо за твоё предложение, уважаемый Змей Горыныч, — ответила знахарка, занимаясь птицей, чтобы на нас не смотреть. — Но я когда-то обещала отцу своего сына, что у меня мужчин больше не будет, кроме него. Так что я замуж не пойду ни за кого. Проживу, как есть, — она быстро подхватила блюдо и принесла на стол, показывая, что разговор окончен.

Потом Горян меня расспрашивал, что со мной? Почему не хочу перекинуться в человека? Ведь если нужен мне повод — то вот он: сын под окнами бегает и женщина любимая по дому ходит.

— Умру я, — ответил сердобольному нашему Горяну. — Перекидывался недавно и понял, что дело не в одной моей голове. Много внутри инородного моё тело носит. Туша лешего всё это обрастила мясом, переплела и как-то приспособилась, хотя тоже болит. А тело человеческое это носить в себе неспособно. Ну и… я уже снова пробовал, но не получилось.

— А как получилось в последний раз?

— Надо было выйти к людям. За Тишкой вышел. Перекинулся, рога отрубил и пошёл. А сейчас никак не выходит.

Горян покачал головой. Тут подсказать ничего не вышло. Я бы и рад, вот она, семья, рядом, а не выходит справиться ни со своей больной башкой, ни со своей покалеченной натурой. Так же ночами вою, так же накатывает. Так же плохо слушаются лапы.

Кощей прилетал как раз когда Горян был. Посокрушался, что сейчас и у меня две жены, а у него, Кощейки, до сих пор одна.

— Это что, я только начал, подожди, во вкус войду, — подначивал я его.

— Мара тут про тебя узнала, и мне выдала, что раз у Горяна сто жен, у тебя, Лешего, две жены, то и у неё должно быть больше одного мужа. Что она, хуже Лешего со Змеем, что ли?

— Интересная она у тебя женщина, — признался я.

— А ты что? — спросил Горян.

— Сказал, чтобы со мной посоветовалась — мне с ним сидеть, пока она будет по своим иномирьям скакать — головы рубить. Может, на рыбалку сходим с ним. Так-то неплохо… — Кощей почесал голову.

— А она что? — Горян всё любопытствовал.

— Да ничего, — вздохнул Кощей. — Сказала, что я не люблю её и она уйдёт к Алёше четвёртою женою.

Я начал считать жён.

— Обсчиталась она. Куда четвёртою-то? Третьею же, выходит.

— Она Раду, наверное, посчитала, — посмеялся Горян. — Алёша, вместе с Радой четыре будет.

— А Раду мне куда?

— А что? — Горян облокотился на Костейшество. — Ты разве не привык к ней? Я, например, привык. Жалко девицу, если бессмертной она не станет. Что же, человеческий век проживёт и сгинет?

— Ну она шустрая. Может, и сама как-нибудь в нечисть перекинется.

— Эта перекинется. В образину какую-нибудь окаянную. С неё станется. Будет в шерсти, с лапами и хвостом девица. А глазу приятнее смотреть на нормальную. Не в обиду сказано будет Кикиморе.

— А мужа её куда?

— Так она переживёт его.

— Ждать, как он помрёт? Так к тому времени и Рада станет старухою, — размышлял я.

— Не станет. Больно сильно не состарится, раз богатырка. И много дольше проживёт человеческого мужа. Да и когда будет в жёнах нечисти, внешность поправится. А ты, Алёшенька, сам не больно привередливый для того, у кого морда звериная и человеческой ипостаси нету? — посмеивался Горян.

— Братцы, я не понимаю, как это у Лешего уже четыре жены, у тебя, Горян, сто, а у меня, у царя, стало быть, ни одной? — Кощей развёл руками.

— Меня больше тревожит, что у Алёшеньки уже четыре на уме, и он только во вкус входит, а у меня до сих пор, как было, так и есть — всего сотня! — сокрушался Горян.

Друзья мои прилетали часто. Стало в моём доме весело. Правда, не знаю, как оно будет, когда Тишка из дома вылетит. Горян его вместе со своими устроить решил куда-то в школу лётную к какому-то колдуну змею. Я не против, это дело интересное, тем более — я к лесу и земле привязан, а Тишка будет словно птица вольная.

— А там, гляди, научится и змеем обращаться, — шутит Горыныч.

— Если нет этого в природе — как же научится? — не верю я.

— Пока он человек, сам знаешь, может принять любую сущность. Вот выберет быть змеем!

— Это ящером летающим? Как ты?

— А чем я плох? Из вас я самый живучий и самый по жизни запасливый. До сих пор жизнь не потратил, это вы — мертвечина ходячая! — так он нас и дразнил с Кощеем на пару.

Зубоскалили мы много по прежнему.

С Гостятой после одного случая стало повеселее.

Всё больше ходила она смурная, как-будто злилась на меня. Отвечала односложно, на глаза не показывалась. Как вдруг попросила новое платье.

— Моё совсем износилось, а я вещей не захватила как-то, — пожаловалась она.

Оно и понятно, с костра-то за вещами заскакивать несподручно.

— Договорись с Мокошью, спроси у ней всего, что тебе надо. Или сама сшей, — я подвёл Гостяту к сундукам и большому чулану, открыл дверцы. Материи там много всякой разной. — Вот, выбирай.

— Мне бы на сейчас, после бани что-нибудь, — Гостята начала всматриваться в ткань. Ничего не было на неё готового. — Ты же колдовать умеешь, Алёша, — Гостята мне напомнила. Неужто я при ней много колдовал? Вытащил из сундука ткань потоньше, повесил знахарке на плечи. Приноровился. Поколдовал. Осталась знахарка не то чтобы совсем раздетая, но одета мало. И по дому в этом, я бы лично был не против, если бы она ходила, но не при гостях.

Глаза у знахарки округлились, она закрылась руками.

— Я старался, сделал как мог, — сообщил я. — Ещё будем пробовать?

— Алёша, это ж стыд какой! — ту ткань, что на ней держалась на честном слове, она придерживала обеими руками.

— По мне так миленько, — не согласился я, её разглядывая.

— Какое миленько? Я для такого старая. И молодой бы не оделась в такое!

Ну я, конечно, не пойму, что ей не нравится?

— Ты не старая, — сказал ей, разглядывая её волосы. Там пряди седые, и много. С чего бы так её седина разобрала?

— На костре, видать, в один миг я поседела, — Гостята поняла, на что я смотрю. — Я бы сама не узнала, мне Тишка про голову сказал, что раньше у меня белых волос не было.

Она поспешила прикрыть голову, я ей не дал, здесь она может ходить как ведьма. Я помню, что ей косы плести не нравится. Тянуло меня к ней сильно. Хорошо, что я услышал, что бежит сюда Тишка. Гостята тоже поняла и перепугалась. Пока она ловила то, что осталось от платка, одежду тоже уронила. Так я её почти голую и запихнул в чулан.

— А мамка где? — сразу спросил Тишка, забегая. — Что-то нигде нету!

— В чулане сидит. Не совсем одетая, — ответил я, прислонившись спиной к дверцам.

— Да? — Тишка на мгновение задумался. — Ну я потом зайду! — и он так же шустро, как забежал, вылетел из комнаты.

— Гостята, — я постучал в дверцы чулана, — ты там будешь сидеть или выйдешь?

— Посижу, — тихо ответили из чулана.

— Ну как знаешь, — усмехнулся я. — Я колдовать больше не буду, лучше сама себе наряды сшей.

— Угу, — раздалось глухо из-за двери. Я ушёл. Чего зазря искушать судьбу?

С тех пор прошло немного времени, Гостята с Кикиморой вовсю поладили. Вместе шили наряды и наперебой мне показывали. То есть, показывала, в основном, Кикимора, а Гостята шила.

А я всё раздумывал о четырёх жёнах. Вот у меня в доме две женщины, и с обеими я не живу. А будет их здесь таких четыре — совсем же смешно.

Как вдруг та, что мне единственная женою, как-никак, считается, сказала, что уходит.

Был вечер, ко мне подошла Кикимора, когда я стоял себе на улице у дома. Гостята с Тишкой ушли за ароматной травой для самовара, я ждал их. Кикимора ко мне прильнула ласково и сказала, что решила уходить из моего дома.

— Чего ты, матушка? — я, признаться, не ожидал.