Не буди Лешего

Глава 38. Дальний лес

Спокойно не становится. Осерчало много нечисти, и, как выяснилось, и пришлые остались некоторые. Пришли повязанными, невольными. Тут их выпустили, а назад не забрал никто. Теперь те, что не сгорели, по чужой земле и лесу шастают, куда податься — не знают. Кто нашёл себе место, отвоевал угол, кто в нору спрятался, сидит тихо. Кто вредит, а кто мирно живёт, старого не ворошит. А всё же беспорядок.

Надо или себе подчинить или выгнать взашей.

Так и застрял я сам в новом лесу, что у Лешего, соседа своего, мною зарубленного, отобрал. Работы много тут, за осень первую едва прибраться по верхам успел. Да и залёг в чужих местах на зимовку, что медведь в берлогу.

Очнулся, когда воды вешние своим журчанием прогнали сон да лаз размыло в моё укрытие ледяной водой. Так чудно, что от сна я отошёл, а человеком, проснувшись, не стал. Раньше, первым делом, перекидывался, когда первый раз купался. Сейчас не потянуло даже. Так можно и оскотиниться.

Там, где доспех, вросший в мясо и кость, остался, чесалось всё. А тело Лешего изменилось слегка. Подумав, в волка я перекинулся, чтобы владенья обежать и посмотреть, где что. По реке передал привет Кикиморе. Водные жители доставят быстро. Надо бы проведать, хоть раз летом зайти. Да много дел ещё ждёт. Почти сразу управляться и принялся. Срубил себе землянку грубую. Мокошь звать не стал — обойдусь дарами леса и колдовством своим. Один раз всё ж таки встретил Кикимору. Сама она по реке в гости приплыла. Посидели хорошо, можно сказать. Обговорили всё. Показалось мне, что ей без меня привольнее. И даже повеселела баба, зазеленела ярче, полнее телом стала.

Повторил ей, что если найдёт себе кого, то я, так и быть, от обязанностей жены моей освобожу её. Только Водяного кем попало заменить — не попущу.

— Ты и Леший, и Водяной, — Кикимора по лапе меня погладила и уткнулась мордой мне в плечо. — Тут одна река бежит на оба этих леса. — Будем связь держать. Я буду проведывать. В нашем крае тихо всё. Звери не дерутся, людишки не тревожат нас.

— Как же звери не дерутся, когда весна? А как же гон? — не понял я.

— А в этом смысле дерутся ещё как! — Кикимора по-водному присвистнула. Я успокоился.

— А я всё усмиряю нежить да договариваюсь. Пристраиваю немощных к какому делу. Обучаю жить в нашем лесу.

— Хороший лес, а будет ещё лучше, — Кикимора потянулась сладко. — Лешенька, может, домой придёшь?

— Пока тут много дел. Поживу тут. Может, загляну когда. Ты хозяйство не запускай. Дому догляд нужен.

— Само собой.

Кикимора на жизнь не жаловалась, и мне как-то стало легче. Может, простила меня, если сама пришла. Попросил её напоследок реки и озёра тут проверить и в болотах посидеть, а сам занялся своим привычным делом. Так год прошёл. Потом ещё один такой же год был. И ещё один.

Так прошло пять лет.

Не приходила Рада, и я уж и забыл, как выглядит и зачем и куда ушла? Залетал Горыныч меня проведать, прилетал и Кощей. Я же нарыл себе землянок по всему большому лесу и за всё это время присоединил к себе ещё лес один. Не хватало в моём зверю пропитания, надо было куда-то зверят народившихся выпустить, пришлось расширяться. Да и тех не теснить, мне бы временно, а там я б расселил всех по огромной территории. Её б только в порядок привести.

Лес соседский был брошенный. Густой, хороший, да буреломом зарос. Так я понял, что какая — то вражья нежить, на земле нашей оставшаяся, испугавшись и обезумев вконец, загрызла их Лешего, и без Хозяина был лес. Забрал себе. Вражину до сих пор поймать не смог. Всё караулю её, ловлю, гоняюсь за ней. Вредит она, нападает ночью, молодняк таскает, зверя на части рвёт. Не боится ни медведя, ни волка. А меня, видать, боится, помнит, небось. Всё никак не могу выследить. А надо.

Баюнка — тот всегда и везде со мной. Так и не выучился, как Вук, разговаривать, но всё равно понимает меня без слов, скотина умная.

Тело моё ещё сильней изменилось. Территория большая, бегать по ней легче, чем большим зверем ходить — так я почти всегда волк. Изредка когда медведь. А прыгать и лазить если по деревьям надо, так я Баюнку посылаю на разведку, а сам приучился его глазами смотреть.

И вот иду я по лесу, делаю обход, думы думаю. Надо бы мне навестить Кикимору. Захаживаю я к ней изредка, а в последние год, если не два, не заходил…

Слухи до меня начали доходить странные. Будто появился в лесу человек, на Лесовика должность подходящий. Небольшого ростика человек, махонький.

Малохольный, что ли, какой?

Как будто бы понимает он голос лесной, слышит каждую пичугу и мышь. Волки его слушаются.

Ну ладно мышки с птичками, но волки — серьёзно уже.

Неужели кто-то на мои владения претендовать решил?

Это зря он. Я уставший, конечно, но на покой не уйду. Лешему если на покой — так это одна дорога — в труху превращаться. Оно заманчиво, конечно, в труху. И ничего не надо больше будет, и болеть не будет ничего…

Ещё одна мысль меня заботила. Ну пусть Рада, даже если б вернулась, в лес сразу не пошла. Забыла меня, решила — нечего. Но Вук, волк мой белый, как он вернуться не смог? Ежели нашли они Родьку и пришли обратно, то волк всё ж таки, как бы к Родьке и сыну его Радогору не был привязан, всё равно вернулся бы в лес. Тут его стихия природная, не в доме же он будет жить собакою?

Ещё одно случилось у нас новшество. В лесу чужом нашёл источник воды мёртвой — едва пробивающийся. По битве-то сильно всю землю покорёжило, много воды испарилось или в нутро почвенное глубоко ушло. А вот же где-то потерянный источник проклюнулся, побежала водица. Расчистил я тот ручей, посмотрел, как водой он быстро наполнился, да пошёл вдоль бережка.

В старое русло ручей с мёртвой водой не вернулся — там река теперь, и воде разве что только смешиваться. Да и нечего в живой реке ручью с мёртвой водой делать. Но довольно близко в итоге подошёл ручеек тот к сердцу леса прежнего. То бишь, к дому моему. Я тогда твёрдо решил навестить Кикимору, а всё же дальше пошёл — проведать — куда в итоге прибежит ручей?

А ручеек опасно приближался к краю леса. Шёл он пока ещё по густой чаще, да и не сказать, что люди сюда часто шастают. Но дойти могут. Что охотники, что грибники, что ягодники. Не надобно бы им знать о такой воде. Её тоже надо пользовать с умением. Лучше когда такой источник силой нечистой защищён. А тут будет без доглядки…

Тогда решил я, что русло ручейка надо изменить. А он, как назло, падает в овраг глубокий, буреломом по краям заросший. И не увидешь, что внизу ручей, как кубарем покатишься. Надо, значит, русло менять сильно задолго от этого места, а то весь овраг разворачивать тяжело. А источник, видать, расчищенный, из земли хорошо проклюнулся, силу набрал. Видел я, как поток водный крепчает. Как вместо ручейка уже образовалась маленькая быстрая река.

Это исправить надо — ещё раз подумал. Посмотрел, что близко края лес. Покачал головой мохнатой. Пошёл обратно. Так шёл я себе, к Кикиморе как раз, в дом свой прежний заглянуть решивший, как вдруг догоняет меня Баюн, мяукает, хватает зубами за руки. Требует — чтоб вернулся я. Сразу я понял, что кот на овраг показывает. Обратился я волком, побежал обратно. Смотрю, по краю мчится кто-то. Маленький, словно дух лесной. Сообразил я не сразу, что это ребёнок бежит. Больно шустрый, как зверёк какой.

— Упадёшь! — хотел крикнуть, вышло, что только зарычал. А он уже покатился с оврага. В воду мёртвую же упадёт. Кто бы ни был, живому человеку в мёртвой воде лучше не купаться. А как шею свернёт, помрёт и сразу в воду мёртвую попадёт — вот и будет у меня новая нежить мелкая в услужении.

Успел я прыгнуть, волком бы остановить падение не смог, обратился — разломав кустарник, плюхнулся посередь оврага горой мохнатой, поймал мальца.

Он всё кричал и поначалу отбивался. А потом выпучил на меня глаза удивлённые. Ну я-то наверное ещё удивлённей смотрел. Как понял, кто у меня в лапах звериных оказался, так я где стоял, там в землю и врос.