Берлин-Александерплац

* * *

А в самом деле, почему бы Францу Биберкопфу и не покаяться? Разве на скамье для него места нет? Кто это сказал?

Чем плохо в Армии Спасения? Уж кому-кому, а Рейнхольду не пристало на ее счет прохаживаться. Ведь он сам как-то раз, да что я говорю "как-то раз", по крайней мере раз пять бегал на Дрезденерштрассе; на кого он был похож тогда? А там ему помогли. Он уж тогда совсем было язык высунул, а его там подремонтировали, поставили на ноги. И для чего, спрашивается? Не для того же, чтобы он темными делами занимался.

Аллилуйя, аллилуйя! Францу это знакомо, он слышал, как поют, как призывают грешников покаяться. Гляди, Франц, — нож приставлен к горлу твоему! Аллилуйя! Где твоя жизнь? Где кровь твоя? Вот хлынула кровь моя, от самого сердца. Долог был путь мой, но вот я здесь, и хлынула кровь моя… Боже мой, как трудно мне было — но теперь все позади. Наконец-то! Почему же я раньше не покаялся, почему раньше сюда не пришел? Но теперь я здесь. Приехали!

Да, так почему бы Францу не покаяться? Когда же наступит и для него блаженный миг? Взглянет он в жуткий лик смерти своей и грянется наземь. Вот тогда он запоет. И другие, что сидят за спиной его, будут петь вместе с ним:

"О грешник, не медли, к Исусу приди, о узник, воспрянь и на свет выходи, спасенье сегодня же ты обретешь, уверуй, и радость в душе ты найдешь". Хор: "Спаситель все узы твои разорвет, спаситель все узы твои разорвет и к славной победе тебя приведет, и к славной победе тебя приведет". Музыка гремит, трубы трубят, чингда-радада! Спаситель все узы твои разорвет и к славной победе тебя приведет. Трара, трари, трара! Бумм, бумм! Чингдарадада!

Но только Франц и не думает каяться. Не сидится ему на месте. Ему ни до бога, ни до людей дела нет, ему словно пьяному море по колено. Пробрался он в комнату Рейнхольда. Все ребята из Пумсовой шайки уже там. Не хотят они его с собой брать. А Франц чуть в драку не лезет, размахивает единственным своим кулаком и орет:

— Вы что, не верите мне? Думаете, продам? Ну и черт с вами! Больно вы мне нужны! Я и к Герберту могу пойти и куда угодно!

— Иди, сделай одолжение!

— Сделай одолжение! Тебе ли, обезьяна бесхвостая, со мной так разговаривать! Смотри вот, полюбуйся — где моя рука? Это меня вон тот молодчик, Рейнхольд ваш, из автомобиля выгрузил, только на полном ходу. Я и то стерпел — не выдал, а теперь вот пришел к вам, а ты гавкаешь "сделай одолжение"! Сам пришел к вам и хочу с вами на дело идти! Вы еще не знаете, кто такой Франц Биберкопф. Он еще никого не подводил, спроси кого хочешь! Что было — то прошло, и плевать мне на это. Руку не вернешь, а вас я знаю, потому и пришел! Здесь мое место! Ну что, дошло?

Но маленький жестянщик из пумсовских все еще не понимает.

— А все-таки желательно бы знать, почему это тебе теперь вдруг приспичило? Когда ты бегал с газетами по Алексу, к тебе и подступиться нельзя было. Что же ты тогда с нами не ходил?

Франц уселся поплотнее на стуле и долго молчал. Молчали и остальные. Да, он поклялся, что будет порядочным, и все видели, как он держался, и не одну неделю!

Но это была только отсрочка, его впутали в темные дела. Он не хотел, он отбивался! Ничего не помогло, от судьбы не уйдешь!.. Долго сидели они так и молчали, наконец Франц заговорил:

— Хочешь знать, что за человек Франц Биберкопф, загляни на кладбище на Ландсбергераллее, там лежит одна… За это я и отсидел четыре года. Еще правой рукой сработал. Потом газетами торговал. Думал порядочным стать…

Застонал Франц чуть слышно, проглотил слюну.

— Сам видишь, что из этого вышло! Получишь, брат, такой урок, живо газеты из головы вылетят и все прочее… Вот потому-то я и пришел сюда.

— Что ж, теперь прикажешь руку тебе приделывать взамен отрезанной?

— Этого вам не сделать, Макс, если бы даже и захотели. С меня довольно уже и того, что я сижу здесь, а не бегаю по Алексу. И Рейнхольда я ни в чем не виню; спроси-ка его, сказал ли я ему хоть слово? Там, в машине, я бы на его месте тоже так поступил. Иначе и нельзя в деле, если попадется кто подозрительный. Сам виноват, дураком был — и довольно об этом. И ты, Макс, если когда сваляешь дурака, так в другой раз поумнеешь. Чего тебе и желаю.

Взял Франц шляпу и вышел из комнаты. Вот какие дела!

А Рейнхольд поглядел ему вслед, налил себе из фляги рюмочку водки и говорит оставшимся:

— Для меня, ребята, это вопрос решенный. В тот раз справился я с этим парнем и теперь справлюсь, если потребуется. Вы скажете, рискованно, мол, связываться с ним. Верно! Но, во-первых, хвост у него уже замаран: он теперь сутенер, сам признался, так что порядочным ему уже не быть. Остается один вопрос: почему он идет к нам, а не к Герберту, корешку своему? Не знаю! Всяко бывает… Но грош нам всем цена, если мы не справимся с господином Францем Биберкопфом. Пусть поработает с нами! А будет рыпаться, получит по кумполу. Только и всего. По мне — пускай идет на дело!

И пошел Франц…