Берлин-Александерплац

* * *

Мы подошли к концу нашего повествования. Оно несколько затянулось, но тут уж ничего не поделаешь. Оно развертывалось все шире и шире, пока не достигло своей высшей точки, той вершины, с которой только и можно увидеть весь пройденный путь.

Мы словно шли по темной улице, и в начале ее не горело ни одного фонаря; мы знали лишь, что надо пройти по ней до конца, и шли. Постепенно кругом становилось светлее, наконец у фонаря мы прочли название улицы. Как видите, это был своеобразный процесс уяснения истины. И Франц Биберкопф прошел той же улицей, но только не так, как мы. Он бежал со всех ног по этой темной улице, натыкаясь на деревья, и чем быстрей он бежал, тем чаще расшибал себе лоб. Кругом и без того темно, а он ударится о дерево и в ужасе зажмурит глаза. И с каждым разом ужас его нарастал. С разбитой головой, едва не лишившись рассудка, он в конце концов все же добежал до конца. Упал он тут, открыл глаза и увидел, что фонарь ярко горит над самой его головой, а под фонарем дощечка с названием улицы.

И вот теперь он служит вахтером на небольшом заводе. Теперь он уже не стоит, как бывало, один-одинешенек на Александерплац. Кругом него люди: и справа, и слева, и перед ним, и за его спиной.

Когда идешь один — жди беды. Другое дело, когда кругом народ. Иди и слушай, что говорят другие, ибо все это касается и тебя. Услышишь их, и поймешь, где твое место и куда тебе идти. Кругом кипит битва. Помни, это твоя битва, и тебе от нее не уйти. Будь начеку! Оглянуться не успеешь, — как ты уже сам среди бойцов.

Биберкопф служит вахтером на заводе.

Что же такое судьба? — думает он. Пока я один, она сильнее меня. Если нас двое, то ей труднее справиться с нами. Когда мы вдесятером, — еще труднее. А если нас тысячи или миллионы, — то нас не одолеешь.

Нет, куда лучше — когда кругом народ. Тогда все и видишь и понимаешь куда яснее. Без якоря корабль не устоит перед бурей, и человек не устоит на ногах без других людей. Теперь я уже сам разберусь, где правда и где ложь. Один раз я поверил словам и дорого поплатился за это; в другой раз такого со мной, с Биберкопфом, не случится. Слова надвигаются на человека со всех сторон — того и гляди раздавят. Смотри в оба! Переходи улицу не зевая, берегись автобуса, и трамвая. Теперь я так просто ни на какую приманку не попадусь. Отчизна, сохрани покой, не влипну я, я не такой.

Под его окном часто проходят люди со знаменами, музыкой и песнями; посмотрит на них Франц и покачает головой. Не влипну, мол, я не такой. Пока дома посижу да на вас погляжу. А те словно говорят ему:

— Молчи, лишних слов не трать, твое дело — с нами шагать!

— С вами пойдешь, головы не снесешь. А за чужие выдумки я погибать не согласен. Нет, уж я лучше обмозгую все как следует, а там видно будет. Если стоящее дело, тогда и пойду. За осла решает палка, а у человека есть смекалка.

А пока что работает он вахтером, делает что положено: перевешивает номерки, пропускает машины, смотрит, что за люди входят и выходят.

И думает он: гляди в оба, не зевай, жизнь не стоит на месте. Мир не из сахара сделан. Пойдешь вот сними, а как начнут газовые бомбы бросать, задохнешься и помрешь. И тогда уж не спросишь — за что да про что в тебя бомбы бросают. Тогда не до этого будет. Не станут тебя слушать, скажут — думать раньше надо было.

Если, к примеру, погонят тебя на войну, а ты и не знаешь, за что воевать идешь, — сам виноват и поделом тебе. Не говори тогда, что война без тебя началась! Гляди в оба — ты не один на свете. Это от дождя и града прятаться надо, тут уж ничего не поделаешь. Но есть немало других вещей на свете, которым можно противостоять.

Раньше-то я все кричал — судьба да судьба. А теперь понял: все на судьбу валить, много чести ей будет. Нет, надо присмотреться к тому, что тебе жить мешает, засучить рукава и смести все это до основания.

Гляди в оба, не зевай, ты не один на свете — с тобой тысячи и тысячи других. Не зевай, а прозеваешь — на себя пеняй, на смех поднимут, а то и на штыки.

За спиной Франца — неумолимая дробь барабанов. Вперед, вперед, бодрым шагом в поход, с нами сто музьн кантов идет, и в зарю и в закат — видим ранней смерти взгляд.

Биберкопф — простой, незаметный труженик. И думает он теперь — теперь мы что знаем, то знаем. Дорого нам досталась эта наука.

Вперед, вперед к свободе! Да сгинет мир насилья!

Вперед заре навстречу! В ногу левой, левой, левой!

Вперед, вперед бодрым шагом в поход, с нами сто музыкантов идет.

Музыканты играют — рам та-та-там, та-та-там, та-та-рим.

Иному удача, но плохо другим.

Один устоял, а другой недвижим.

Один бежит дальше, но трупы за ним, та-та-там, тара-ра-рим.