Записки президента 2

16

Наутро я попросил пригласить Остапина с Глинским и озвучил им идею о возрождении санаторного лечения под патронатом первой леди. Егорычу особенно понравилась мысль Ирину к делу пристроить. Массовое оздоровление — вполне достойное занятие для жены президента. Народу должно зайти. А премьер пообещал, не откладывая, озадачить соответствующие министерства.

Весна в этом году проходила без осложнений — ни эпидемий, ни потопов, ни президента при смерти. Народ порадовался дешёвому топливу, а в крупных городах почему-то сразу начали открываться представительства производителей всякой сельхозтехники, каких-то больших грузовиков, экскаваторов и бульдозеров. В начале мая россияне, наконец, пригласили меня резать ленточку на входе в НПЗ. Посол сказал речь, выразил радость с надеждой на дальнейшее сотрудничество, и в конце мероприятия симпатичные девчонки залили до краёв наши машины горючим на собственной автозаправке завода.

А Иванов вскоре получил ранг чрезвычайного и полномочного посланника второго класса. Если я правильно понял, таким образом ему легализовали погоны генерала-майора по основному месту работы. Много вы видели шпионов-генералов? С дипломатической же службой чуть проще. Приезжал, кстати, проставляться.

Внезапно я начал за собой замечать осознание себя во власти. В той самой, которая развращает. Ведь у меня в руках действительно судьбы людей. И любому из них я могу очень сильно осложнить жизнь. Начиная от приказа расстрелять всех велосипедистов, как в древнем анекдоте, и заканчивая возможностью в любой момент отправить под арест того же Егорыча, например, дай Бог ему здоровья. Если раньше я смотрел на всех этих министров и губернаторов, как на профессиональных управленцев с опытом и знанием государственной кухни, то теперь понимаю, что могу любого из них снять, переставить и он ещё рад будет, что легко отделался. То есть система привыкла к тому, что я могу отдавать приказы. А я? А я тоже привык и никак не рефлексирую по этому поводу. И, кажется, если окажусь перед весами, где на одной чаше будут государственные интересы, а на другой — слезинка ребёнка, единственным вопросом, который у меня возникнет станет: «Что здесь делает ребёнок?!»

Но при этом Ирина всё же права — у меня действительно комплекс короля Альфреда. Я слишком занят мыслью: «Что обо мне скажут потомки?», хотя отлично понимаю, насколько мне тогда будет пофигу, а им всё равно, о чём говорить. И всё же для меня это сильный сдерживающий фактор. Кроме того, я проверяю все свои гениальные управленческие идеи на жене и Егорыче, причём именно в таком порядке. Мне даже не обязательно им о них рассказывать. Я сочиняю про себя какой-нибудь указ и представляю выражение лица моего Счастья, а потом — что об этом скажет Глинский и вот мы уже не копаем новое море и не разводим всей страной кроликов.

Можно, конечно, нацаревать гору денег, но здесь опять откуда-то из тьмы веков улыбается старина Альфред и рядом с ним стоит Ирина. Да и сам я не понимаю разницы между ста миллионами и миллиардом. Самое интересное, что для бюджета понимаю, а для себя лично — нет. Я просто не смогу потратить за всю жизнь такую сумму, даже ежедневно принимая ванну из шампанского.

Сейчас я на полном гособеспечении, но при этом начисляется довольно неплохая зарплата, которую мне просто негде тратить. Если меня не свергнут, по закону, бывшему президенту положено пожизненное содержание, охрана и ещё куча плюшек. Не уверен, что мне доверят рекламировать на пенсии пиццу, но какие-то лекции читать всё равно придётся. В меня до самой смерти будут тыкать палочкой, задавать вопросы и просить совета. Несколько крупных предприятий, где я, пользуясь служебным положением, оказался в числе акционеров, тоже принесут дополнительную ложечку икры на завтрак. Моя фирма под Серёгиным руководством почему-то процветает и также приносит нехилый доход. Даже и не знаю, как ему удалось получить все эти подряды. Короче, я могу быть уверен, что покину Замок довольно обеспеченным человеком. Да если я просто продам своего белого арабского скакуна, то смогу прожить целый год, ничего не делая. Таким образом, торговать страной для меня нет никакого смысла, по крайней мере, в моём понимании слова «смысл».

А Альфред этот, кстати, мог быть редким мудаком, но додумался же нанять тогдашних блогеров, которые ему светлый образ в памяти поколений обеспечили. И ещё Великим обозвали. Наверное, дорого стоило. Хотя, если человека, приковав к письменному столу, какое-то время не кормить… Видите, у меня тоже есть государственное мышление. «Макс Великий» звучит, конечно. Правда, здесь мне Всеслав немного подпортил. Сколько может быть нас, великих, в одной стране? Есть соответствующие инструкции? Да и на басурман я не пойду, мы всё же нейтральное государство.

В мае же появилась возможность потратить хоть какую-то часть моей зарплаты. К 18 числу заказал несколько охапок ирисов, которые заполнили всю гостиную в апартаментах (мы, вроде, так договорились называть занимаемые нами жилые помещения Замка). Злоупотребление властью выражалось в том, что мне обеспечили доставку очень ранним утром, чтобы Ирина в них заблудилась, выйдя утром за своим кофе. Сами по себе всякие даты ничего не значат, значение имеет — помнишь ты о них или нет. Это — признак внимания к человеку. Небольшую премию секретарше ко дню рождения внучки можно, конечно, и не выписывать, но каждому человеку нужно объяснять себе, почему он относится к другим, а в данном случае — ко мне, именно так. И если этот человек иногда уходит с работы заполночь из-за моей привычки работать до упора, он заслуживает, как минимум, внимания. Ну и того, чтобы его довезли до дома на машине. А если речь о самом дорогом человеке, то забыть дату свадьбы — это, как забыть круги под её глазами, когда я вышел из комы.

Вылазки «в народ» мы с Юриком и Асланом проводили ежемесячно. С марта пришлось, конечно, озаботиться париками, которые я из хулиганских побуждений каждый раз менял, из-за чего становился то седовласым байкером, то рыжим престарелым хиппи, то короткостриженным бывшим братком. Ну и таскались мы по людным местам — базарам и торговым центрам, разным шоу и театральным постановкам. Иногда брали с собой жён, особенно, на массовые мероприятия. Представляете, сколько условностей нужно преодолеть, чтобы организовать визит президента на рок-концерт? И публика, и устроители, и артисты будут постоянно в атмосфере повышенной безопасности и «как бы чего не вышло», а тут можно размахивать курткой над головой, держать Ирину верхом у себя на шее, орать, хлопать, свистеть и всё это — совершенно не нарушая протокола. Видели вы когда-нибудь свистящих президентов? А мои телохранители видели.

В начале лета Аслан сообщил, что наш муфтий через несколько дней убывает в главное путешествие своей жизни — в Мекку. Я спросил, не хочет ли он присоединиться к старику, на что наш джигит ответил: «Нэдастоын». Тогда я попросил его лично отвезти дедушку жены в аэропорт и пожелать от меня доброй дороги. Тут возражений не последовало.

В июле мне вдруг захотелось навестить наш химкомбинат. Я попросил остальных акционеров составить мне компанию, они почему-то не отказались, и мы поехали посещать стройку, которая должна была уже через полгода начать делать Славию привлекательной для всего окрестного крестьянства. Визит был неофициальным, без освещения в прессе, как и сама стройка, к которой мы по-прежнему не привлекали излишнего внимания. Мы и Мартынова-то заранее предупреждать не стали, поэтому пришлось убеждать охрану на въезде, что мне туда можно, предъявив меня и лежащий специально для подобных случаев в машине предвыборный плакат, чтобы человек поверил, что и правда говорит с президентом. Директора завода мы, вполне ожидаемо для меня, застали на стройплощадке. Поскольку стены и крыша уже были возведены, он с сигаретой в зубах расхаживал, по будущему цеху, постукивая тростью по гладкому бетонному полу, остановился, указал ею на что-то, невидимое нам, и помощник умчался в том направлении.

— Добрый день, Сергей Степанович, извините, что без приглашения, но, надеюсь, не прогоните.

— Здравствуйте, не знаю, простите, как мне правильно к Вам обращаться — «Ваше Превосходительство» или «Ваше Величество»? — он совершенно не был обескуражен приездом такой представительной делегации и воспринял ситуацию, как один из рабочих моментов: кран, там, поломался, работяги на смену с похмела вышли, президент припёрся.

— Меня зовут Максим Евгеньевич, думаю, этого достаточно.

— И чему обязан радостью Вас видеть?

— В химическом производстве я нифига не понимаю, а в стройке немножко шарю, захотел глянуть на Ваши успехи.

— Да какие тут успехи? Всё по плану. В том числе и по календарному пока. Щас, минуту. Володя! — окрикнул он пробегавшего мимо рабочего, — скажи этим дебилам, что лазер отклонение даёт, а шнур — нет. Если потом труба не войдёт, переделывать за свои деньги будут. Извините, — он снова повернулся к нам, — мы тут работу работаем.

— А прорабов Вы разогнали?

— Пусть на улице контролируют, там сейчас самое важное, а я в такую жару туда только по утрам и вечерам выхожу. Оборудование хочу начать монтировать в начале сентября, с наладкой и подсоединением к Новому году должны управиться. Если смежники с трубой не подведут, думаю, в середине января пришлю Вам первый мешок селитры.

— Владимир Егорович, обеспечьте, пожалуйста, нашего директора прямой связью с руководством аммиачного завода. Им друг с другом общаться важнее, чем с нами.

— Вот за это спасибо, — Мартынов даже улыбнулся, — у меня до них руки пока не доходили, но скоро придётся разговаривать.

— Вот видите, не зря приезжали. Сауну с девками и пьянку организовывать не нужно, я, что хотел, увидел. Мне понравилось.

— Рады стараться! — прокричал старик и вытянулся во фрунт.

— Перестаньте, сами понимаете, насколько Ваш комбинат важен. И мы не из простого любопытства Вас от дела отвлекаем.

— Да вы не сильно и отвлекаете, за что отдельное спасибо. Не волнуйтесь, справляемся.

— Ну и хорошо. Провожать нас не нужно, занимайтесь. Жду мешок селитры.