Комната по имени Земля

19

Не знаю, что теперь делать. Ни один мой жест, ни одно движение не выглядят социально приемлемыми. Вряд ли все, что я совершаю, кажется социально приемлемым.

Где-то в собственной параллельной вселенной я скидываю эту нелепую неудобную обувь, шагаю босиком по земле, исполняю лучшую версию хаки, на которую я только способна, учитывая, что совсем ничего не знаю о хаке. Я бы просто назвала то, что я исполняю, хакой. Именно так я танцую в своем саду, когда меня переполняет раздражение и злость: топаю пятками, колошмачу воздух, будто там стоит кто-то живой, прыгаю, трясусь, высовываю язык, таращу глаза, рычу, царапаю землю, шлепаю по ней ладонями, пока совсем не выбиваюсь из сил и не засыпаю на месте.

Так что лучше я буду просто стоять тут со своим пустым бокалом для мартини, точно статуя. В нем совсем пусто. Я чувствую, как пряди волос прилипают к моим щекам, помада высохла и приобрела какой-то мускусный привкус. Я точно пыльный шкаф, заполненный старыми шмотками, обувью и просроченной косметикой. Я чувствую, как болит моя поясница. Наверняка она болит уже некоторое время. Я глубоко вздыхаю и слышу, как хрустит позвонок в грудном отделе.

На балконе горят разноцветные огоньки, люди там разговаривают, курят, издалека кажется, будто все они одеты в черное или темно-синее, но это не так. Их просто поглотила ночь. Я слышу хип-хоп, но слов разобрать не могу, только ритм хип-хопа. Или трэп. Или вроде того.

Жаль, что у меня нет подруг, жаль, что я не умею заводить подруг. Если бы я выходила замуж прямо сейчас, не знаю, кого бы я позвала в подружки невесты. Если бы родила ребенка сейчас, не знаю, кто стал бы у него крестной. Мне кажется, я просто временный друг. Люди примеряют меня только при подходящей погоде. Если носить меня слишком рано или слишком поздно — все пропало. Лучше просто убрать меня в шкаф, пока не установится правильная температура и я снова не понадоблюсь. Цемент под моими шпильками беспощаден. Я опираюсь на тяжелый стеклянный столик, который может выдержать мой вес. Не хочу садиться на один из трех стоящих рядом стульев, потому что это означало бы, что я смирилась с этим местом, а оно не мое, и мне не хочется попасть в ловушку, чтобы кто-то неверно истолковал мое сидение здесь — будто я приглашаю присоединиться или позволяю отвлечься от себя самого потому, что он тоже, как и я, потерян и разочарован, но боится примоститься где-то в одиночестве и побыть наедине с собой хотя бы минутку. И ко всему прочему я хочу, чтобы у меня оставалась возможность уйти отсюда без лишней щепетильности, когда захочу.

О, нет! Это мой бывший. Кажется, обдолбанный. Не просто тощий, а какой-то даже серый. Наверняка у него с наркотой проблемы. Никогда раньше я не видела, чтобы он носил сандалии с носками. Как не видела его без бороды. И чтобы он курил самокрутки. Боже правый! Я, конечно, ничего не имею против панамы, но что у него за сумка? Что он в ней носит? Или он думает, что выглядит стильно, прогрессивно, либерально, вдохновенно или как-то еще? Но он же ничуть не стилен, не прогрессивен, не либерален и уж точно не вдохновлен. Наоборот — он всегда был завзятым материалистом и консерватором.

Когда мы были вместе, он находился в разгаре своей корпоративной кашемировой фазы: работал в компании своего отца, водил полноприводный внедорожник своей матери, а в выходные уезжал на гору Буллер кататься на сноуборде. Все время соревновался там то с братом, то с друзьями, то со всеми подряд.

Даже наш секс напоминал соревнования. Он буквально двинулся на местах, где мы «трахались», на цене простыней, на том, кто из важных людей может войти, и на том, что он «сделает» или «не сделает» с ними. Он был одержим вовсе не качеством нашего с ним секса, не тем, что каждый из нас чувствует, а движениями, которые мы производили друг на друге, желанием поскорее кончить, выкурить косячок, выпить бокал шампанского и рассказать кому-то о том, что у него только что было, чтобы им восхитились. Ему гораздо больше хотелось напустить пыли в глаза, чем быть самим собой. И эта пыль отнимала у него все время и силы, а у меня от скуки скулы сводило.

Неприятие всего, что было в его жизни, и противостояние этому не отставляют меня до сих пор. Они лишают меня некоторого количества гуманности, так что приходится как-то возвращать ее себе. Я и впрямь не хочу говорить с ним. Он напоминает сейчас о той части меня, от которой я давно уже избавилась, что меня жутко раздражает. Но, видимо, не избавилась, а всего лишь отпустила на время.

Однажды нас пригласили к себе на обед его друзья. И между переменами блюд он просил меня продемонстрировать всем, какие звуки я издаю во время секса. Разумеется, я отказалась. И тогда он сам стал их изображать. Все смеялись.

— Здарова!

— Привет.

— А я думаю — ты, не ты.

— Хм.

— Как дела?

— Нормально.

— Ты видела Рейн?

— Рейн?

— Мою подружку.

— А. Нет. Не видела.

— Она должна быть где-то тут. Она клевая.

— Представляю.

— Не так, как ты, конечно.

— Наверняка.

— Ну.

— И вы живете вместе?

— Мы снимаем комнату в Норткоте. Огромную, с балконом. Рейн разводит там всякие травки-цветочки. Тебе бы понравилось, точняк. И сама Рейн тоже, она суперская. Натуропат и фотограф в одном лице. И еще модель. Была когда-то. Вы бы с ней поладили. Или нет. Не знаю, короче.

— Круто.

— А ты кого-нибудь видела?

— Хм-м-м… нет.

— Точно?

— Зачем мне тебе врать.

— Не знаю. Может, тебе не все равно, что я чувствую.

— Да нет.

— Смешно.

— А то.

— И ты знаешь тут хоть кого-то? Кстати, спасибо, что пришла.

— Да пожалуйста. Нет, никого.

— А, ну да, тебе же пофиг. Ты всегда любила случайные вечеринки.

— Ну да.

— А я так и не могу научиться.

— Чему именно?

— Веселиться там, где никого не знаю.

— Точно.

— Ты классно выглядишь.

— Правда?

— Правда.

— И в чем же это «классно»?

— Да пофиг. Во всем.

— А.

— Давай поищем Рейн. Она точно где-то тут.

— Ну тогда можно и не искать.

— Ты что, нервничаешь?

— По поводу нее?

— Ага.

— Ничуть.

— Лол! Ты вообще не изменилась!

— Совсем?

— Что?

— Ни капли не изменилась?

— Чего?

— Ничего.

— Ладно. Я тут должен поздороваться кое с кем. Все норм? Что делаешь в Рождество? Как всегда?

— Как всегда.

— Ладно. Хорошо. Ну давай, с Рождеством.

Не понимаю, как люди умудряются дружить со своими бывшими. То есть, если мы и до этого не были друзьями, зачем начинать после того, как закончились интимные отношения? Ведь дружба и есть те же самые интимные отношения. Это как если взять и перещелкнуть тумблер — выключить и включить снова, надеясь, что свет загорится. Но это один и тот же тумблер. И если свет не горел, снова он не загорит.

Понятия не имею, как я смогла продержаться с этим парнем целых одиннадцать месяцев. Сейчас даже трудно представить все эти поздние завтраки, утра в постели, неловкие ужины с его братом, родителями или друзьями, совместные просмотры всяких жутких фильмов, поездки на пляж и обратно, в снега и обратно.

Даже в эти пять минут он не удержался и снова начал сравнивать меня с другой женщиной, причем раза три, не меньше. Как будто мы тачки в автосалоне или стиральные машины в магазине электроники. Вроде похожи, но функции немного разные.

Безусловно, наши отношения были очень поучительны для меня. Я поняла, что для мудаков такие сравнения или соревнования — это просто отвлекающий маневр, они используют его, чтобы избежать ответственности за свое мудачество.

Когда мы были вместе, он часто вынуждал окружающих соперничать друг с другом и сравнивал всех со всеми, чтобы никто не замечал его собственных недостатков.

И всякий раз, когда я делала ему замечание по поводу его отношения к женщинам, когда говорила: «Ты слишком объективируешь / инфантилизируешь ее», или «Может, не стоит так задевать чувства других людей, это выглядит агрессивно», или «Наверняка ей было дискомфортно от того, как ты смотрел на нее», он отвечал мне: «Да ты просто ревнуешь, завидуешь, что я говорю с ней», или «О, ты чувствуешь угрозу», или «Да ей нравятся такие парни, некоторым чикам такие парни еще как нравятся», или «Она такая сексуальная телка, тебе стоит взять пару уроков у нее».

Говоря о других женщинах, наблюдая за ними, анализируя их выбор, он всегда приходил к одному и тому же выводу, благодаря которому как бы возвышал себя: они все стараются произвести на него впечатление. Он даже не пытался ничего предпринимать, чтобы лучше понять себя или других, не хотел ничему научиться или хоть как-то развиваться дальше. И вообще. Он считал, что у всего, что делаю я, есть только одна цель: привлечь его внимание и заслужить его одобрение. И никак не мог понять, что мои мысли и чувства далеко не всегда были связаны с ним.

На самом деле одни люди унижают других только ради того, чтобы выглядеть более желанными. Они стремятся возвеличить себя, показать свои лучшие стороны, но только за счет преувеличения недостатков других. Особенно хорошо это удается женщинам. Мы настоящие эксперты манипуляций хотя бы потому, что когда-то от этого зависела наша жизнь. Так что умение нажимать нужные кнопки и тем самым формировать новую реальность было самым важным в вопросах жизни и смерти. Однако в наших отношениях с этим парнем моя жизнь целиком зависела от того, когда же я его брошу. А вовсе не от того, какое впечатление произведу на него или хорошо ли буду манипулировать им сама.

Мне жаль Рейн. Потому что на самом деле совершенно не важно, насколько мы красивы, чувственны, талантливы или умны, — если с нами обращаются не по-человечески, это нас разрушает.