Комната по имени Земля

42

Не очень понимаю, правда, как у меня это получится. Мои шпильки — это жесткая преграда между мной и моей жизнью. Надеюсь, он не будет возражать, если я пойду босиком.

Так называемая «женская мода» целиком ориентирована на ограничения и перестроения. Она, конечно, очень изысканна и стильна, но ровно до того момента, пока мы не захотим потанцевать, или полежать, или подышать поглубже, или заняться любовью, или присесть посрать, или поесть. Неудивительно, что женщины по большей части тяготеют к брючным костюмам, всяким толстовкам, удобной спортивной одежде, джинсам-бойфрендам и футболкам, потому что они проще и удобней.

Уверена, я выбрала этот наряд сегодня потому, что хотела казаться более доступной и менее опасной. Отражая некие стереотипы культурной апроприации и неудобной моды, можно легче вписаться в социум. Они же как камуфляж. Ну, по крайней мере я так объясняю это самой себе.

Моя подруга, у которой после употребления глютена, молока и сахара выскакивают прыщи, однажды пошла на семинар по зависимостям, где в перерыве подавали сконы с джемом, сливками и свежим черным кофе. Она подумала, раз уж она здесь, то надо вписаться в коллектив, стать в нем своей, поэтому решила съесть скон, как это делали все остальные. И когда она ела его, к ней подошла какая-то женщина, похвалила ее хорошо увлажненную кожу и спросила, как та за нею ухаживает. Вся интрига в том, что ее кожа такая нежная именно потому, что она никогда не ест мучное с джемом и сливками.

Однако эта подруга показалась бы всем недоступной зазнайкой, если бы принялась за свой обычный перекус, который она захватила с собой и который состоит из морских водорослей и ромашкового чая с овсяным молочком из термоса. И тогда эта женщина уж точно не подошла бы к ней.

Так что моя помада, шпильки, юбка в обтяг и то, что некоторые могут счесть некоторым бескультурьем, указывают на мое желание вписаться в коллектив. То есть вроде такого: «Эй, мне во всем этом немного неудобно, но я не против выглядеть глуповато и слегка пострадать, чтобы меня приняли в компанию и я там даже завела себе друзей».

Однажды мы с девочками из школы отправились на ежегодные скачки, Кубок Мельбурна, совершенно не представляя, как нужно одеться, чтобы было удобно и при этом вписаться в публику. Мне хотелось стать своей среди тех, которая делает ставки, так что я принялась изучать руководство по традиционным нарядам, всем же остальным было важно слиться с публикой при помощи тщательной подготовки к этому событию, а не тех действий, которые происходят непосредственно на скачках. Они планировали, во что оденутся, как накрасятся, как пройдут там на каблуках, а главное — заплатят за шампанское и канапе.

Тревога и физический дискомфорт стали определяющими в этом событии. К ним относились как к его неотъемлемой части даже во время подготовки. Конечно же, мы ковыляли на каблуках, напились, сидели голодные. Конечно, намазались автозагаром, нацепили на себя всякие заказанные шмотки, засунули в лифчики силиконовые вкладки, приклеили двусторонним скотчем одежду к телу там, где надо, купили туфли на шпильках, надеясь на хорошую погоду и утоптанный грунт под ногами, которого на Кубке Мельбурна отродясь не бывало.

Но никто из нас не предполагал, что на скачках царит жестокость, я даже представить этого не могла. Дорогущая лошадь, на которую было поставлено сколько-то миллионов, сломала ногу прямо во время скачек и была убита там же, на дорожке, за принесенной ширмой. Момент этот, кстати, вырезали из телетрансляции, и ни один комментатор даже словом не обмолвился, хотя скачки проходили в прямом эфире на всю страну.

Годы спустя я вспоминала, как мы с моим тогдашним парнем куда-то поехали, и я раздумывала, что бы мне надеть в следующий раз, на что он сказал, что мы, девушки, все как одна первым делом думаем о шмотках, но потом он положил руку мне на бедро и успокоил: дескать, все нормально, он меня не осуждает и даже поддерживает, а если я соберусь на скачки, то не осудит, когда я стану «заниматься всеми этими девчачьими штучками».

Тогда я попросила его остановить машину. Отстегнула ремень безопасности и повернулась к нему. Он держал руки на руле, машина продолжала ехать. Я сказала: «Нет, я вовсе не это имею в виду. И ты говоришь совсем не то. Я поняла, что ты хочешь позаботиться обо мне и поддержать меня. Но если это действительно так, нужно сказать по-другому. Что ты дорожишь мной, тем, какая я, каким человеком стала, приобретя опыт борьбы за то, что касается моего пола, моего тела, моей женственности, сообщества и социума с его ожиданиями. Что ты поддерживаешь мое участие или неучастие в этих странных культовых ритуалах, которые так сильно повлияли на меня когда-то, что я больше не хочу иметь с ними ничего общего. Что ценишь мою отстраненность, которая появилась как раз потому, что я сама развила в себе это неприятие жестокости и боли, которые испытываю независимо от наличия, появления или исчезновения друзей. Что гордишься мною и тем человеком, которым я стала или продолжаю становиться. Признаешь и уважаешь меня и все решения, которые я принимаю и буду принимать, и страшно гордишься тем, что находишься рядом с женщиной, которая думает, чувствует и изучает все явления и вещи с такой глубиной, проницательностью и состраданием».

На что он только захохотал, потом сжал мое бедро и взревел двигателем.