Комната по имени Земля

23

Кажется, он все еще позади меня. Мне ничего не видно, слишком темно. Так что лучше пойду дальше. Здесь ничего невозможно превратить в любовь и сочувствие, это будет «опасно», «глупо» и «слишком идеалистично». Однажды я читала книгу о том, как противостоять насилию, в ней как раз говорилось о таких случаях, когда ставка слишком высока, но сейчас я не могу вспомнить ничего из того, что было написано.

Он перешел дорогу. Отлично. Мне нужно только пройти улицу, дойти до конца квартала и вернуться на вечеринку. Если он подойдет слишком близко, я буду звонить в ближайший дом. Или стучать. Колотить изо всех сил.

В такие моменты я мечтаю, чтобы все эти общественные организации по борьбе с насилием ловили преступников не после преступления, а до. Чтобы можно было позвонить им на «горячую линию», когда чувствуешь себя потенциальным убийцей или насильником. Представляю, как таким людям должно быть страшно перед нападением. Нужно ведь принять миллион крошечных решений, заметить предупреждающие знаки, которые ведут к окончательному действию. А теперь представьте, одно крошечное решение привело бы к такому звонку: «О, черт, кажется, мне надо как-то остановиться, кажется, я вот-вот совершу нечто жестокое и / или опасное, потому что у меня нет другого выхода». И вот тогда главной задачей полиции было бы прибыть на место и отправить потенциального преступника на консультацию или реабилитацию на определенный срок, который зависел бы от тяжести потенциального преступления.

Примерно этим же занимаются организации по предотвращению самоубийств, только тут мы бы следили и за собой, и за другими и были уверены, что все в порядке, а если всякое дерьмо начнет слишком беспокоить, могли бы пойти на терапию. Я думаю, терапия и реабилитация в этих случаях, конечно, не решит всех проблем. Ашрамы, ретриты, медитативные практики и всякие оздоровительные спа тоже помогли бы. Хотя, полагаю, все равно нет никакой гарантии, что преступления прекратятся.

И все же представьте систему, которая обеспечила бы этот удивительный промежуточный этап, когда все занимаются предупреждением преступлений, а не просто ловят и наказывают преступников. Это серьезно повлияло бы на мир в целом. Сняло бы клеймо с тех, кто уже обвинен и тем самым дегуманизируется. Да даже в тюремной системе произошла бы настоящая революция. Типа, вместо тюрьмы — терапия. Потенциальные жертвы предупреждены, друзья и близкие всегда могут позвонить, на предприятиях все тоже в курсе, что происходит, каждый получает памятку, как действовать или что-то в таком роде.

Этот парень продолжает свой как бы небрежно проложенный путь. Я не знаю, что делать. Однажды какой-то парень уже преследовал меня, тоже, кстати, ночью, правда, он при этом кричал мне: «Эй, сучка! Я просто хочу поговорить с тобой! Я ничего тебе не сделаю!» На что мне хотелось остановиться, повернуться, посмотреть ему в лицо и сказать: «Слушай, мудак. Ты выиграл. Ты победил. Просто потому, что ты мужик. Так что я твоя. Бери меня. Я твоя Из Страха За Свою Жизнь! Ты Можешь Сделать С Моим Телом Что Угодно! А Я Потом Буду Много Лет Приходить В Себя После Этого Чудовищного Опыта! Бери Меня. Я Твоя. Какой мне смысл бороться с тобой? А, ну да. Тебе же нужны острые ощущения погони. Понимаю. Это так примитивно. Но ты все равно смог испугать меня, ты преследовал меня, хотел схватить меня и овладеть мною, разорвать меня на куски, убить меня, ради всего святого. Да-да. Но и ты, и я — мы оба нечто большее, чем просто этот момент. Ни один из нас не может быть окончательно раздавлен или уничтожен. Не-а. Ведь то, что привело нас сюда, будет вести и дальше. Это же просто спираль наших энергий, без начала и конца, уходящая в бесконечность. Мы можем взять на себя ответственность за нее. То есть можем осознать силу, которая есть в каждом из нас, и прямо сейчас сделать выбор, который покажет нам направление, куда следует двигаться, чтобы не оставаться здесь, в этом моменте. И мы оба можем понять этот факт: что мы гораздо больше, чем то, что сейчас происходит. Гораздо больше. Или нет. Это зависит только от нас. Что скажешь?»

Но я продолжала бежать, потому что это единственное, что вообще могла делать. Я убежала от парня и всех его демонов и благодаря этому стала героиней собственной истории. Но не совсем. Он продолжает преследовать меня. На самом деле я не убежала от него. Он все еще следит за мной. Прямо сейчас. Я делаю один шаг, и он тоже делает один.

Так что я скорее умру, чем побегу снова. У меня, типа, нет моральных сил убегать, потому что я не хочу множить страх, не хочу больше ни от чего убегать. Да и убегать от другого человеческого существа бессмысленно.

На этой планете я хочу смотреть в лицо любому, и если это означает посмотреть в лицо смерти, то так тому и быть. В конце концов, мы рано или поздно все равно посмотрим ей в лицо. И наверняка это будет не так плохо, как нам рассказывают. В том смысле, что сама смерть может быть разной: насильственной, неожиданной, трагичной, да какой угодно. Но она есть, и я не думаю, что это так уж плохо.

Страх смерти просто ограничивает нас, как будто привязывает к земле, а не к безграничному бездонному космосу.

После того как я прочитала все эти древнеегипетские тексты и прониклась их отношением к жизни и смерти, к подземному миру и загробной жизни, мой взгляд на собственную, так сказать, кончину совершенно изменился. Я даже сыграла Клеопатру и покончила с собой на глазах всего актерского курса. А когда я вышла с другой стороны, то поняла, что смерти попросту не существует. Точнее, она есть, но это совсем не то, что мы представляем. Она для меня стала той высокой, могущественной, всеобъемлющей силой, которой следует уступить, которую надо устрашиться и которой нужно управлять.

Смерь, как и рождение, объединяет всех нас. Она общее, что есть у каждого. Часть нашего дома. Дверной проем. И не следует считать, что другой комнаты нет только потому, что мы не понимаем, что в ней находится. Как не следует и бояться. Мы просто не знаем об этой комнате ничего. Или когда-то знали, но забыли и теперь не можем вспомнить.

Более того. Мы не просто переходим от жизни к смерти. Мы продолжаем идти. И всякий раз, когда мои близкие умирали, они каким-то образом становились больше. Не меньше. Они не исчезали. И даже если я скучала по их физическому воплощению и скорбела об их потере, они все равно остаются со мной. По сей день я могу видеть их, чувствовать их запах, ощущать их, каждого из тех, кого я любила и кто умер. Я все еще знаю их мысли, слышу их голоса, прикасаюсь к ним. Я по-прежнему сопереживаю и сочувствую им, знаю их желания и потребности, их боли и страдания. А ведь это никак не вписывается в наши привычные знания о том, что смерть забирает к себе навсегда. Нет, никак не вписывается.

Никто и ничто не уходит навечно. Мы просто меняем форму. Я все время умираю и возрождаюсь опять. Да я за один сегодняшний вечер уже умерла примерно несколько раз, клянусь. Как бы это сказать. Младенческая версия меня умерла, потом умерла версия меня в яслях, затем умерла моя детсадовская версия, после умерла версия меня-подростка, и даже версия меня-сегодня-с-утра тоже умерла. И вовсе не потому, что она была недостаточно хороша, «грешна», и не потому, что ее следовало бы «улучшить» или «наказать». Нет, просто потому, что всем этим версиям свойственно умирать и рождаться снова, и снова, и снова.

Ого, вот это да! Вот это эпичненько, твою мать! Перед входом в дом — неоновый, блин, вертеп. С крыши, как, блин, водопад, свисают гирлянды и сверкают всеми огоньками. О, богинюшка! Никогда ничего подобного не видела. Черт бы вас всех подрал, тут даже звезда Давида есть! В верхней части крыши что-то вроде чердака — вот туда они всобачили эту неоновую звезду. Или пентаграмму? Такая вишенка на торте, м-да. И забор вокруг участка низенький, кирпичный, и на нем тоже огоньки сверкают. Я даже могу присесть на него. Да, действительно, я поняла, что хочу посидеть. Может, это будет одно из моих самых глупых и небезопасных решений, но я приму его. И если есть на этом свете место, где можно умереть, оно прямо здесь, перед неоновым Иисусом, неоновой Марией и неоновым Иосифом, перед всеми этими неоновыми волхвами и хорошенькими неоновыми животными.