Олимп, штат Техас

О ТОМ, КАК АРТИ ДАЛА БРАТУ ОБЕЩАНИЕ

Чтобы забыть о любви, вспоминай про любое несчастье. Овидий

Клеймо стояло на самом их доме, хотя Арти и Арло поняли это, лишь когда немного подросли. А в раннем детстве им было невдомек, что именно Питер был тем агентом по недвижимости, который продал их матери дом с тремя спальнями в новом районе возле Олимпа. Они так и не узнали, что именно в гостиной их дома Ли и Питер впервые вступили в связь, что именно в материнской спальне их и зачали. Собственно, отца в своем доме они вообще ни разу не видели: с ним они встречались только у него, всегда в присутствии Юны, и никогда не бывали там с матерью. Но для их матери именно в этом доме сосредоточилась вся история ее отношений с Питером, и начало, и конец. А теперь в нем же обреталось то, что ей от Питера осталось: близнецы.

Они чувствовали, что их любят. Видели это в материнских поступках, словах — девяносто процентов времени. Но как объяснить оставшиеся десять процентов? Когда она их даже не замечала. Запиралась в своей комнате. Забывала приготовить обед. Забывала напомнить им, что перед сном нужно чистить зубы. Иногда и вовсе забывала уложить их спать. Арти это озадачивало.

К четырем годам Арло еще не понимал всех тонкостей, но уже знал: это слабость. То же самое побуждение, которое толкает его на то, чтобы запереться в своей спальне, когда мать запирается в своей. Но он не считал себя слабым и не запирался. Сосредоточивался на том, чтобы поддержать Арти. Вытаскивал арахисовое масло из холодильника, хлеб и мед из кладовки. Говорил сестре, что пора ложиться спать, выдавливал пасту ей на зубную щетку, и себе тоже. Арло так гневался на мать за ее слабость, что гнев, как броня, отражал боль ее небрежения. Арти на такой гнев была неспособна, пришлось ему стать и ее броней.

К девяти годам Арло перестал ходить к Питеру. Не из чувства солидарности с матерью, хотя его всегда смущало, что ей не позволено даже выйти из машины, когда она их отвозит в гости. Он не мог избавиться от ощущения, что приглашает их не Питер, а Юна, как будто они с Арти какая-то грязь, от которой она все пытается Питера отмыть. А еще ему не нравилось, когда на сестру начинали претендовать еще трое детей и полный набор псевдородителей. Арти эти визиты нравились, она их продолжила; он не обижался. Но сам ездить не хотел — и не ездил.

Одиннадцать лет. У Ли выдался очередной дурной день. Чем старше становились Арло с Арти, тем реже случались такие дни. Им повезло, что у них не сохранилось воспоминаний от первых двух лет жизни; они понятия не имели, сколько этих дурных дней было тогда. А сейчас они уже давно не видели мать в таком состоянии — в одиннадцать лет и год целая вечность, — поэтому расстроились особенно сильно. Мать рыдала в постели, не позавтракала, будто не слышала их вопросов и предложений поесть-попить: Арти возилась с кофейником, прикидывая, сколько чего туда положить, Арло приготовил матери тост с толстым слоем масла и перебором варенья.

Они не знали, чем все это было вызвано, не видели накануне своего отца на рождественском концерте школьного оркестра. Не заметили того, что в тот момент так порадовало их маму: Питер, виртуоз фотосъемки, дождался, пока все трое детей попали в кадр, и сфотографировал их вместе: Марча, Арти и Арло: ударные, труба, гитара. Спать Ли легла счастливой, а проснулась разобиженной. У нее нет фотографии Питера с детьми. Ей не позволено видеть их вместе, слушать их разговоры. Она даже не имеет права провести часик у него на крыльце в качестве со-родительницы. Поскольку она до сих пор стыдилась их давней связи, ей было не заставить себя попросить о большем, и при этом ее очень мучило то, что Питеру не приходит в голову попросить от ее имени.

И вот Арти с Арло, оставив водянистый кофе и слишком сладкий тост у мамы на туалетном столике, вышли на крыльцо. Арло прихватил по дороге гитару, но Арти покачала головой. Она знала, что он сыграет что-то печальное, а ей ничего печального сейчас не вынести.

— Пойдем на охоту, — сказала она.

Арти принесла свою винтовку, вытащив ее из ружейного сейфа, — там ее заставляла держать мама. Арти охоту терпеть не мог, однако согласился.

Арти запомнила, как крепко тогда сжимала холодный металл. Когда они добрались до леса, она убедила Арло взять винтовку, пострелять по мишеням, которые она развесила по стволу дерева. Не сняв винтовку с предохранителя, он несколько раз крутанул ее в руках, как это делают на военном параде. Винтовка крутилась все быстрее, Арло все проворнее работал руками. Арти потянулась, остановила — ледяное железо крепко хлопнуло ее по руке. Она попыталась забрать у брата винтовку, Арло выхватил ее обратно.

— То есть нам теперь не только о себе заботиться, но еще и о ней? — спросил Арло. А потом заплакал, что и раньше-то было редкостью, а после его восьмилетия — вещью неслыханной. То была не обида, скорее смятение: он уже почти поверил в то, что мать в состоянии о них позаботиться. А он терпеть не мог оставаться в дураках. Но Арти всего этого не понимала, видела лишь, что ему больно. Она сняла шарфик, обернула шею брата кусачей белой шерстью, обвязала голову, засунула концы под пальто. Прижалась лбом к его лбу — винтовка торчала между ними, нацеленная на лес, твердое деревянное ложе угнездилось между двумя теплыми пальто.

И тогда Арти дала брату обещание. Она всегда будет о нем заботиться. Он всегда будет для нее важнее ее самой, а она ему будет важнее его, но брать на себя ответственность за мать им не обязательно. Они всегда смогут рассчитывать друг на друга. И ничто не в состоянии это изменить.

Позднее, в девятнадцать лет, Арти вернулась на лето домой после первого года в университете; Арло остался в Остине, в летней школе Техасского университета, плюс он уже иногда давал концерты в кофейнях, а порой и в барах (даже если тебе по возрасту пить еще рано, играть уже можно). Вырвавшись наконец из родного городка, он совершенно не стремился в него возвращаться, Арти же очень радовалась приезду домой. Поначалу казалось, что и мать радуется тоже. Но после целого года, проведенного в одиночестве, без детей-студентов, — неожиданно опустевший дом, опустевший обеденный стол, опустевшая жизнь, — возвращение Арти ввергло Ли в полное отчаяние по поводу того, что ждет ее в будущем, сразу после того, как пролетят летние месяцы.

Арти уже была достаточно взрослой и понимала, что происходит с матерью: не любовная тоска, не хандра — она борется с депрессией. Целый месяц Арти каждый день консультировалась по телефону с Арло. Он не проявлял особого сочувствия. Сказал, не их вина, что мать не завела собственных друзей, даже не пыталась ни с кем встречаться. Не их дело разбираться с ее проблемами. Арти же впадала в исступление: матери становилось все хуже, она целыми днями сидела, уставившись в телевизор, или спала. Скоро Ли тоже придет время возвращаться к занятиям — учить своих третьеклашек. А что будет, если она потеряет работу?

Арло слышал исступление в голосе сестры. Ради нее, а не ради матери он прервал летнюю учебу и вернулся домой. Под нажимом Арло, который действовал гораздо грубее сестры, Ли пошла к врачу, стала принимать лекарства. Арти знала, что ее еще рано оставлять дома одну, и сказала брату, что осенний семестр проучится в местном общественном колледже — туда можно ездить каждый день. Арло, хотя его об этом не просили, решил поступить так же. Обязательства перед Арти вылились для него в обязательства перед матерью, причем он никогда не жаловался. Просто выполнял данное ими друг другу обещание.