Олимп, штат Техас

О ТОМ, ЧТО ПОРОДИЛО ГНЕВ ТЕИ

Сам ты меня научил: у врага надлежит поучиться. Овидий

Однажды августовским полднем в предпоследнем классе, поплавав в реке, Тея с подругой разлеглись на полотенцах на газоне и стали смотреть павлинов. Геп с Марчем играли в баскетбол на подъездной дорожке. В ту весну Марч разом вытянулся сантиметров на пятнадцать и набрал восемь кило веса. Выглядел он на Геповы четырнадцать, Геп же — на его двенадцать. Они, как это часто бывало, затеяли перепалку, Тея понимала, что вынуждена будет вмешаться. С друзьями она предпочитала встречаться у них дома. Жить в Олимпе для нее было что жить на сцене. Зачем пускать зрителей за кулисы?

— Странно, — заметила ее подруга.

— Что?

— Очень уж Марч на него похож.

Тея качнула головой.

— На кого похож?

— Представь, что мы на уроке экономики. Кто сидит на соседней парте?

Тея застыла, увидела ясно, ужаснулась тому, что сама никогда этого не замечала. Речь шла о профиле ее одноклассника Берка, который, как она сейчас поняла, был как две капли воды похож на ее отца, только светловолосый и голубоглазый.

— Блин.

— Да знаю я! У вас, наверное, какие-то общие предки. В Олимпе, если покопаться, все так или иначе друг другу родня.

— Угу, — ответила Тея. При этом обе девочки знали подлинную причину.

Для Теи жизнь на сцене маленького городка имела одно-единственное преимущество. Не приходилось никому объяснять, как она связана с Арти и Арло. Эта история давно превратилась в городское предание, впечаталась в сознание каждого. Но что, если город знает больше, чем она сама? Тея подумала о своей матери, о том, как она иногда смотрит на отца: будто он отравил землю, на которой они живут.

Подруга ушла, а Тея поднялась к себе в спальню и переоделась, то обмирая, то закипая. Она знала, что окружающие видят в ней Тею: отличницу, волейболистку, чемпионку штата в дебатах Линкольна-Дугласа. Но, помимо этого, она была дочерью распутника, доказательством чему служили двое, нет, похоже, трое ее единокровных. Она знала, что во многих смыслах это ничего в ней не определяет, но город предпочитал делать упор на другие смыслы.

Сколько она себя помнила, Арти и Арло всегда были рядом, и на протяжении многих лет она принимала ярлыки «полубрат» и «полусестра» без лишних расспросов. В конце концов, у многих ее друзей имелись сводные братья и сестры. Только к восьми годам она сообразила, что у этих друзей, кроме того, есть мачехи или отчимы. Задала вопрос отцу, и он, невзирая на ее возраст, ответил правду. Начал так: если она доросла до вопроса, доросла и до ответа. Позвал ее маму, они сели все вместе в гостиной, и он все ей выложил. К тому времени Арти давно уже стала ей младшей сестренкой, а разозлиться на отца за существование Арти и Арло значило их предать. Но почему ей ничего не сказали про Берка? Только потому, что она не спрашивала? Значит, отец слишком малодушен, чтобы взглянуть правде глаза, пока его никто к этому не понуждает?

Ну а мать? Она могла, должна была рассказать ей про Берка. С малодушием отца Тее оказалось примириться проще, чем с тем, что она считала материнской гордыней. В тот день, после ухода подруги, Тея отправилась обыскивать дом и обнаружила Юну на ее балконе — она пила диетическую кока-колу и читала роман.

— Берк мой брат, — произнесла Тея. Для нее это было настолько очевидно, что вопросительной интонации не понадобилось.

Мать шикнула на нее, отложила книгу; Тея заметила, что рука у нее дрожит.

— Сядь и говори потише. Братья все еще во дворе.

— Ты считаешь, что им тоже незачем это знать? Считаешь это нормальным — что я год за годом хожу по школьным коридорам мимо брата и понятия об этом не имею?

Ее злило, что ей солгали, вернее, не сказали правду, но самым болезненным ударом стало то, что одно время Берк ей очень нравился. Улыбки, с которыми она проходила мимо него по коридору, трепет в животе все эти месяцы — теперь это стало вещами постыдными, и ей их носить с собой. Справедливо, если и мать понесет часть этого стыда.

— Если бы отец хотел, чтобы ты знала, он бы сам тебе сказал.

— А тебе трудно было сказать?

Мать могла бы предвидеть, что Тея заинтересуется Берком: в маленьком городке девочки не пропускали ни одного симпатичного парня. Особенно Тею взбесило нежелание матери посмотреть ей в глаза. Тея прошептала:

— Мы с Берком встречались.

Мать дернулась, но промолчала.

— И спали вместе.

Удар попал в цель. Мать скривилась, уронила банку с кока-колой. Банка докатилась до края балкона, жидкость хлынула наружу, растеклась по крыльцу. Тея встала, чтобы уйти, но и мать встала тоже. Наконец-то посмотрела ей в глаза.

— Но Берк все знает. Он бы на такое не пошел.

— Берк знает, а мне ты не потрудилась сказать? — прошипела Тея. — Мама, да ты что? Мы никогда не встречались. Но все равно это гадко.

Видимо, Берк и ее счел гадкой: клеится к родственнику по крови.

Мать обмякла от облегчения. От этого Тея завелась еще сильнее.

— Откуда ты знаешь, что Берк знает? — спросила она.

— Ему мать сказала.

— Давно?

Тея роется в воспоминаниях, пытаясь сообразить: может, с какого-то момента Берк стал к ней относиться иначе. В голову ничего не приходит. Тихий парнишка, хороший футболист, но на отличника не тянет. В начальной школе они учились в разных классах, сейчас, в старшей, пересекаются по двум-трем предметам.

— Я точно не знаю. В третьем классе или, может, в четвертом.

Он давным-давно все знает. То, что кто-то знает больше нее о чем-то столь важном, столь близко ее касающемся, привело ее в ярость.

— Я тебя ненавижу.

Она не впервые произнесла, обращаясь к матери, эти слова, но раньше они ругались, потому что мать ей чего-то не разрешала, ограничивала ее свободу, а не из-за каких-то материнских поступков. И все равно Тея удивилась, когда Юна крепко ухватила ее за руку.

— В чем тут моя-то вина? — Голос матери стал резким от гнева: так она говорила с Питером и Марчем, но не с Теей.

Тея высвободила руку, ушла в угол балкона.

— Он тебе изменил, а ты с ним осталась. Поэтому, скрывая, ты тоже лгала. Ты лжешь своим родным. — Тее нужно было донести до матери, что та не жертва, что вина лежит и на ней. Тея пока еще не совершила ни единого проступка, которого не могла бы себе простить. Поэтому к чужим грехам относилась беспощадно. — Уж кому, как не тебе, понимать, как это больно, когда тебе лгут.

Она ждала от матери резкого ответа, а не получила никакого. Юна просто встала во весь рост и встретилась с ней взглядом. Подобная гордыня, решила Тея, тоже проявление малодушия.

Тея убежала с балкона. У себя в комнате, чтобы утешиться, добавила еще несколько колледжей в список тех, куда будет подавать документы, вычеркнула несколько близких к дому. Слишком уж много на свете мест, где ей будет гораздо лучше.

Питер понятия не имел о том, что происходит на втором этаже. Он был в гостиной, смотрел матч «Рейнджеров». Наверх поднялся, только когда игра завершилась. Дверь в комнату Теи была закрыта, в щели просачивалась громкая музыка. Внизу, в дальнем конце коридора, дверь в их с Юной спальню тоже была закрыта. У Питера появились дурные предчувствия, но он попытался от них отмахнуться. После истории с Ли он хранил жене верность. В кои-то веки имеет право войти в спальню с уверенностью, что, если что и не так, не он в этом виноват.

Он распахнул дверь, но Юны на кровати не было. Юны не было в ванной. Он позвал ее по имени.

— Убирайся.

Оказалось, она сидит, скрестив ноги, на полу по другую сторону кровати, глаза закрыты, голова закинута назад и опирается на подоконник.

— Убирайся, — повторила Юна.

Но Питер чувствовал себя праведным и неповинным. Он сел рядом с женой.

— Если не хочешь, чтобы я дала тебе по морде, ты послушаешься и уберешься отсюда.

— Но я ничего не сделал.

Юна фыркнула.

— Я уже много лет ничего плохого не делал. Так лучше? — Увидев, что Юна сейчас заплачет, он подумал: наверняка какие-то лживые сплетни. — Не знаю, что ты услышала, но это неправда.

— Да ну?

— Не может быть правдой.

— То есть, когда Тея говорит, что ненавидит меня, это неправда?

— Подростковый возраст. Она не всерьез.

— Еще она мне сказала, что теперь знает: Берк ей брат по отцу. Это тоже неправда?

Питера ее слова застали врасплох, хотя он мог бы предвидеть, что рано или поздно это случится. И все же он не подготовился, в надежде, что дочь, как и большинство людей, не увидит того, чего не хочет видеть.

Потом несколько лет кряду он часто гадал, не обернулось ли бы все иначе, если бы он просто подчинился жене: промолчал и вышел за дверь. Он знал, что отношения у Юны с Теей и так непростые, что причина, безусловно, кроется в нем, что именно из-за его поступков Юна стала жестче, разучилась прощать. Но слова вылетели прежде, чем он успел подумать:

— Она сказала, это я виноват?

Вещь, единожды сломанную, сломать во второй раз гораздо проще. От починки она не становится крепче. Брак Питера и Юны ломался уже дважды. И вот третий излом, оставленный этим отсроченным рикошетом. Питер, который никогда не стремился латать то, что латать необязательно, вновь стал задумываться о том, что тепло можно поискать за стенами дома.