Олимп, штат Техас

ГЛАВА ПЯТАЯ

Юна наконец-то возвращается домой после импровизированного завтрака с Коулом и Марчем, но Питера дома нет. Она поднимается наверх, принимает душ и радуется, что успевает высушить волосы и полностью одеться прежде, чем к дому подъезжает машина. Спускается вниз — мужа нет, вместо этого раздается стук в дверь. Открывает: на пороге стоит Марч.

— Два непрошеных посещения за одно утро. Ты меня преследуешь?

Марч смотрит на нее без улыбки, а ведь именно ее она, вопреки обыкновению, и хотела вызвать у младшего сына. Она жестом приглашает его внутрь, садится с ним рядом на кухне.

— Отец звонил. Он у шерифа. Арло дает показания о том, что на самом деле случилось в воскресенье.

— И Питер его не остановил?

— Погоди-ка, — озадаченно произносит Марч. — Ты знала, что произошло?

Юна качает головой:

— Нет, но не жду ничего хорошего.

И тогда Марч ей все объясняет; истина оказывается несколько лучше и гораздо хуже того, что она уже успела нарисовать в своем воображении. Все, что ей удается из себя выдавить, сводится к двум фразам:

— Ах, Арти. Угораздило же ее выстрелить.

— Мне кажется, с ней все нормально. До сих пор Арло только портил их отношения, а теперь они стали улучшаться. И уж всяко Арти не придется больше врать.

— Но Арло посадят.

— Да, посадят. Но у него грамотный адвокат. И так лучше для него. — Марч умолкает, проводит пальцем по краю столешницы. Потом наконец говорит: — А ты уйдешь от папы?

— Наверное, да, — отвечает Юна, даже не задумавшись. Какое облегчение — произнести вслух то, что все утро бродило в голове.

— Из-за Коула?

— Нет, не из-за Коула. А потому, что без твоего отца я себе больше нравлюсь.

— Ты без него не будешь. Если только не уедешь из города. От всех нас.

Она накрывает его руку своей:

— Этого я не сделаю. Твой отец останется мне родным, даже если мы не будем жить вместе. Может, даже станет роднее, потому что я перестану утопать в колодце гнева. Моя душа вновь будет принадлежать мне, а не биться в клетке старых обид.

— А не уходя, тебе того же не испытать?

— Если бы смогла, думаешь, раньше бы не попробовала?

— Может, раньше тебе просто не хотелось. А теперь хочется. — Марч поворачивается на табуретке, так, чтобы Юна не видела его лица. — Я себя тоже теперь иначе ощущаю. Не как неделю назад.

Юна понимает: для Марча смысл ее решения не сводится к их отношениям с Питером. Она кладет руку ему на плечо:

— Я тебе верю. И у меня будет масса времени, чтобы в этом убедиться — ты ведь останешься здесь.

Марч не успевает ответить — дверь открывается.

— Привет, не слышали, как ты подъехал, — говорит Юна Питеру. — Все хорошо прошло?

Вид у ее мужа ошарашенный, он будто бы сомневается, не зашел ли в чужой дом.

Марч объявляет:

— Я ей все рассказал.

Питер кивает, проводит рукой по волосам и смотрит на Юну с такой печалью, что она едва не отступается от своего решения.

Марч опускает ладонь матери на плечо, целует ее в щеку. Потом обращается к Питеру:

— А где Арло? Шериф отпустила его домой с Ли?

— Я его у тебя высадил, он так попросил. Ты не против?

Марч кивает:

— Я поехал.

И все же сыну не удается стереть потрясение с лица — вид у него такой, будто он оставляет отца на заклание.

Марч еще не успел выйти, а Питер уже идет прочь от жены, вверх по лестнице. Попытка избежать того, что, как он знает, последует неизбежно.

— Пойду переоденусь, — говорит он. — Вся рубаха пропотела, пока стоял на парковке с адвокатом и Арло.

Юна идет следом, прислоняется к дверному косяку, а Питер снимает рубашку с коротким рукавом, надевает свежую.

— Адвокат настроен оптимистично?

— Срока не избежать, так что нет. Но похоже, Арло так сам хочет. Он считает, что, если сядет, Арти его простит.

— Может, и простит, — произносит Юна.

— Но тюрьма? Вдруг его там изувечат. И даже после выхода на нем будет судимость.

— У него одна из тех немногих профессий, где судимость может даже пойти на пользу, — говорит Юна. — Впрочем, я тебя понимаю. Но, как бы то ни было, он сам сделал выбор, причем правильный. Хорошо, что ты ему помог.

Питер уже застегнул рубашку, но не делает шага в сторону жены, просто стоит и рассеянно разглядывает туалетный столик.

— Пойдем на балкон? — предлагает Юна. Ждет ответа, не получает, отправляется туда сама.

Мимо катит свои воды Бразос, сегодня — медленнее обычного. Юна подходит к перилам и, к своему удивлению, обнаруживает, что внизу стоит фургон Гепа. Сыновей она не видит, но снизу доносится гул их голосов. Она слышит, как Питер выходит к ней на балкон, закрывает за собою дверь.

— Геп приехал, — сообщает она.

Питер подходит, встает с ней рядом.

— Скандалят? — Он смотрит сквозь рейки на крыльцо, но молодые люди, похоже, ушли в дом.

— Да вроде без этого.

— У вас с Марчем, похоже, тоже все в порядке. Это он нашел тебя сегодня утром?

Ей трудно сказать, чего он ждет. Внятного объяснения? Придуманной истории — и оба они сделают вид, что в нее поверили? Она понимает, что не в состоянии, как задумала, сказать ему правду. Правдой она огреет его по голове, а ей это не по силам.

— Прости, что вчера не пришла домой. Тебе и так забот хватает.

— Не могу сказать, что я этого не заслужил.

— Я не в наказание. А чтобы самой очухаться. Отыскать ответ на вопрос, от которого бегала тридцать лет. А больше вот не могу.

Питер застывает, и Юне становится ясно, что он хочет увернуться, отсрочить неизбежное. Она говорит:

— Мне, наверное, нужно какое-то время пожить одной. Понять, как это по ощущениям.

— Переедешь к ветеринару?

— Нет, но не могу обещать, что не стану с ним встречаться.

Показались сыновья — они идут по краю газона в сторону тополей. За ними по пятам — собаки Марча. Голоса стихают, Юне уже не разобрать слов.

— Может, будет лучше, если я отсюда съеду?

— Это как-то нечестно. Я, наверное, поживу у Арти. Или у Марча, — говорит Юна.

Питер отвечает сухим смешком.

— Ты серьезно? Я намеренно запрещал себе называть твои поступки безумными, но это чистое безумие.

Они смотрят, как Марч с Гепом поворачивают назад к дому, наконец замечают родителей, машут им.

— Да может, и получится, — говорит Юна.

— Оставайся здесь. А я поживу с Марчем. Будет повод почаще видеться с Арло — пока его не посадят.

— Я думала, ты сильнее расстроишься.

— Я расстроился. С другой стороны, понимаю, что произошло неизбежное.

Юна отворачивается от перил, смотрит на мужа, видит, как ему хочется ее обнять. Он пытается пошутить, хотя лицо совершенно несчастное.

— Не способен я сердиться на эту новую Юну. На мое горе, новизна делает ее вдвое привлекательнее.

— Завязывай с флиртом, — говорит она. — Не прокатит.

— Рад это слышать. Получается, у всех у нас в руках острые ножи, с которыми мы едва управляемся.

— Разве можно так говорить про собственную родню?

— Именно потому, что мы родня, мы не отгорожены друг от друга заборами.

— Будешь разводить философию — мы даже друзьями не сможем остаться. — Юна бросает на него скептический взгляд, на лицо с легкостью ложится прежнее угрюмое выражение, но удержать его ей не удается. Юна пытается улыбнуться, но и улыбка не пристает, в результате она просто похлопывает мужа по плечу.

— Пошли, на мальчиков посмотрим.

Но сама она уже думает про следующее утро: она здесь, на балконе, а Питера внизу нет. Свободна от гнета, свободна от гнева. Наконец не стреножена.