Плахта

* * *

На второй день войны наш кооператив обстреляли, а у меня двое детей: шесть лет и четыре годика. Представляете мой ужас? Немного погодя во дворах обосновались снайперы. Изо дня в день пропадал свет и интернет. Людей брали в плен. Увели дядю. Потом, правда, вернули, но немого. До сих пор почти не разговаривает.

Старший ребенок постоянно просился к бабушке. Он от страха не мог сходить в туалет. Садился на горшок, слышал «Грады» и умолял: «Мамочка, давай завтра». За две недели покакал дважды. Младшая кричала ночью. Соседка при первых симптомах затишья хватала тряпку и шла мыть окна.

— Зачем вы их моете? Все равно выпадут.

Она еще старательнее разбрызгивала «Мистер Мускул»:

— Пусть выпадают, но чистыми.

Улица Стеклозаводская превратилась в дорогу смерти, там орки устроили штаб и пыточную. Буча — в нацистский концлагерь.

Десятого марта увидели из окна двигающиеся по Варшавке в сторону Ворзеля машины и рискнули присоединиться. Когда выехали, поток закончился, и на дороге оказались абсолютно одни. К Белогородке добирались четыре часа. На блокпостах сидели молодые пацаны, совсем зеленые и наставляли на всех проезжающих оружие. На лицах — балаклавы. Мои дети плакали:

— Мамочка, он целится в меня?

Я слезно просила ехать с закрытыми глазками.

На очередном блокпосту остановил русский и попросил забрать плачущего мальчика на обочине, но паренька нигде не оказалось. Параллельно с колонной машин, двигались пешие. Как правило, женщины за руку с детьми.

Пережитое оставило неизгладимый след. Дети до сих пор напуганы. Невозможно выйти из комнаты ни на секунду, цепляются за ноги.