Час отплытия

25

Вот и опять вернулся из рейса Шико Афонсо со своей гитарой. А когда возвращается Шико Афонсо, вечерний город принадлежит ему и его товарищам. Шико теперь водит дружбу не с теми, что когда-то учились вместе с ним в лицее. Новые приятели — ребята, пропахшие густо смоленными лодками и пивнушками, просоленные морским прибоем.

Раскачивающейся походкой моряков идут они по городу в поисках развлечений и любви, знакомства с девушками, танцующими для приезжих «канкан».

Договорились собраться в пивнушке у Нуны. Вот сначала пришел один, за ним другой. Потом еще один, и еще. Со скрипками, гитарами, кавакиньо. Все они друзья Шико Афонсо — Лела, Фрэнк, Валдес, Мандука. Самым последним появляется Тониньо, он всегда приходит позже всех, ему нравятся только самбы. Морны годятся, лишь когда хочешь поухаживать за девушкой. А вот самба — танец компанейский. Кружась в самбе, сразу вспоминаешь разгульное веселье, кутежи и пирушки с друзьями. Вот почему Тониньо ценит самбы превыше всего. Спев самбу, друзья выпили по стакану грога, которым угостил их Нуна. Захмелев, подняли страшный шум. Позвали Нуну, требуя еще грога, но тот отказал наотрез; тогда, пошатываясь и хохоча во все горло, они покинули его заведение и принялись стучаться в двери других пивнушек, отчаянные, словно им сам черт не брат. В одиннадцать часов вечера город будто вымер, и только компания Шико Афонсо бродит по улицам, останавливаясь под окнами знакомых девушек, чтобы спеть серенаду.

На острове голод. Отгрузка угля прекратилась. Умолк колокол «Ойл компани», обычно звонивший беспрестанно — динь-дон, динь-дон. Да, настали другие времена. Корабли в гавани появляются поодиночке, да и то изредка. Нет кукурузы, нет угля, поэтому нет и кораблей. А вот грог с Санту-Антана доставляют исправно, и выгружают его на побережье в Матиоте, с лодок, легко ускользающих от снисходительного надзора таможенников.

Нет кукурузы, нет угля. Нет дождя. Работы тоже нет. Но и дня не проходит, чтобы не привезли грог с Санту-Антана, и делают это отчаянные ребята, преследуемые голодом и полицией контрабандисты.

Компания Шико Афонсо бродит по улицам Минделу, встречая на пути знакомых парней, и вдруг, завернув за угол, сталкивается с доктором Сезаром Монтейро. Тот очень рад встрече. Этот сорокавосьмилетний мужчина чувствует себя среди молодежи почти счастливым. Рассказывает о недавно сочиненной им морне, даже вполголоса напевает ее, как в былые времена своей юности, когда он учился в Коимбре. Ему радостно, что вокруг него молодежь, он берет у Шико Афонсо гитару и вместе со всеми поет морну, точно их ровесник. И вот разговор заходит о политике, тут уж Сезар садится на своего конька: обвиняет, разоблачает, делится свежими анекдотами, услышанными от лиссабонских друзей, и с воодушевлением говорит о Ромене Роллане, «совести века», о том, в какое интересное время они живут, — все это не очень понятно ребятам, но слушают они с вниманием, согласно кивая головами.

Порой по слабо освещенной улочке уже заснувшего города проходит какой-нибудь полуночник. Вот из темноты вдруг выплывает смутно различимая фигура. Показывается старик, опираясь на палку, он еле волочит ноги. Они поравнялись с ним. Да это же Мошиньо! «Глядите-ка, ньо Мошиньо собственной персоной! Но ваш дом далеко отсюда, ньо Мошиньо! Квартал Монте-де-Сосегу совсем в другой стороне».

Как обычно, старик пьян, и его давно не принимают всерьез. Он ходит из дома в дом, выпрашивая поесть, и бывает счастлив, если удается разжиться стаканчиком грога. Речи его утратили былое остроумие и отдают хвастовством, да и что взять с пропойцы?

«Послушайте меня. Нынешние парни не чета прежним, никуда они не годятся. Вы ведь понятия не имеете о жизни. Все бы вам только проказничать да лодырничать. А вот во времена моей молодости и впрямь были стоящие люди, даже сравнивать нечего. Вы как думаете? Послушайте же меня, человек я образованный, в лицее учился. Все доктором меня величают, так или нет? Все вы тут, наверное, понимаете, что это такое. Поэтому и должны слушать меня. Ах, если б не нога, я бы вам показал, кто такой Мошиньо».

Он с трудом выдавливает слова, тягучие, пропитанные вином. В который уж раз выказав свое презрение к окружающим и обвинив их во всех смертных грехах, он удаляется, все так же опираясь на палку. Теперь он бредет обратно, сам не зная куда.

Бедный Мошиньо, совсем из ума выжил. Доктор Сезар помнит ньо Мошиньо еще юношей — тогда тот отличался красноречием, уж кто-кто, а Мошиньо мог блеснуть. И позднее, будучи зрелым мужчиной, он пользовался большим авторитетом. Где бы он ни появился, ему всюду оказывали почет и уважение. Мошиньо давал дельные советы, лечил от разных болезней, особенно любил он детей.

Теперь же Мошиньо совсем опустился, и повсюду за собой влачит он свою неизлечимую страсть к алкоголю и больную ногу. Нередко дети бегут за ним вслед и улюлюкают. Он пытается отогнать их, а если они не отстают, принимается хныкать, вызывая этим насмешки. «Откуда им знать, кто я. Эй, послушайте, я ведь лицей окончил!»

Доктор Сезар приветливо прощается с ними и уходит. Они же направляются в переулок, где живет ньо Жоазиньо, и стучатся в дверь жалкой лачуги, залатанной жестью.

И вот перед ними тесная комнатушка. Низкий потолок, грязные стены, изъеденный жучком пол, небольшой стол в углу и скамейки вдоль стен. На них сидят солдаты. Тусклый свет керосиновой лампы, полумрак, воздух спертый, тяжелый запах потных тел. Четыре обнаженные девушки стоят парами друг против друга. Упершись руками в бока, они раскачиваются из стороны в сторону, повторяя полные грации движения под пылкие слова коладейры. Девушки восклицают: «Кола! Эй, кола!» Постепенно они входят в азарт, и танец, поначалу походивший на ритуальный, оживляется, становится современным, энергичным. Ах, как выразительны движения девушек! Ах, как сладок грог с Санту-Антана — за него платят солдаты. Ритм все учащается, и девушки в исступлении, словно объятые безумием, извиваются, то сгибаясь, то выпрямляясь, их темные тела блестят от пота…

И тут Шико заметил сидящую в другом углу комнаты Ниту Мендонсу, свою знакомую из толпы беженцев с Сан-Николау. Он сразу узнал ее и почему-то почувствовал себя несчастным. Сказал об этом Мандуке, и тот, не отдавая себе отчета, решил вдруг прекратить шумное веселье. «Разве это прилично, чтоб девушки с его острова вытворяли такое? Неужели у них не осталось ни капельки стыда?» Шико его возмущение показалось нелепым. Девушкам приходится зарабатывать себе на жизнь, и чего Мандука взбеленился, точно с цепи сорвался? Шико кивнул Ните. Та уже узнала матроса с парусника.

— Привет! Как поживает «Покоритель моря»? — засмеялась девушка, лукаво поглядывая на Шико.

— Так, значит, и ты занимаешься тем же?

— А что мне остается? Такова уж, видно, моя судьба.

Заметив, что девушка одета, Шико Афонсо спросил:

— А ты разве не танцуешь?

— Нет. Тело женщины свято.

Один из солдат не спускает с них настороженных глаз.

— Этот вояка имеет на меня виды, — говорит Нита.

Разглядывая ее, Шико Афонсо поражается, как она пополнела и похорошела. Нита слегка подкрасилась, и в ней нет ничего от прежней, изможденной беженки с Сан-Николау.

— Не зевай, пользуйся случаем, милая. Ты имеешь успех.

— Ну, успех тут имеют только военные.

— Так не теряйся же, у нас их полным-полно.

— Постараюсь. Только мне советуют ехать на Сан-Томе.

— Опять вместе с голодающими?

— Да. Говорят, их переправляют туда чуть ли не каждый день.

К ним подходит Мандука. Остальные ребята уже ушли.

— Оставь девушку в покое, Шико. Идем отсюда.

Но Шико Афонсо не двигается с места.

— Значит, ты собралась на Сан-Томе?

— А что мне остается, подумай сам. Солдаты на Сан-Висенти платят гроши. Только на англичанах и можно хорошо заработать, но здесь их мало, и что в них проку. А на Сан-Томе ангольцы просто с ума сходят по креолкам. И мне не придется еще работать, раз там много денежных людей. Скоплю немного деньжат и тогда открою пивную на Сан-Висенти, тут ведь моя родина.

— Да у тебя, как я погляжу, губа не дура.

— Я по горло сыта всем этим. Надоела такая жизнь. Хочу, чтоб у меня был муж. А эти солдаты так осточертели, что и передать не могу.

— Шико, да оторвись ты наконец от своей красотки! Ведь уже ночь на дворе.

— Возвращайся один. Я хочу побыть с тобой, — шепчет ему на ухо Нита и, засмеявшись, показывает в улыбке красивые зубы.

Шико и Мандука уходят. В лачуге остаются только солдаты.

И опять идут ребята по улицам города, пьянея от грез «о далеких странствиях. Бунтует их мятежная, удалая юность, растрачиваемая впустую.

Как знать, не будет ли и она такой же бесплодной, как эта выжженная земля на склонах гор?