Час отплытия

46

На следующий день Себастьяну Кунье стало еще хуже, он уже не сможет, думал он, пойти поглядеть, как пароход «Двадцать восьмое мая» выйдет из гавани, взяв курс на Сан-Томе. За час до отплытия Эдуардиньо зашел к нему попрощаться, он сказал, что все идет превосходно. Многие решили ехать, нашлись и такие, что подписывали контракт в последнюю минуту.

Дождя все не было. Голод по-прежнему мучил людей. Выбора не было. Единственный путь — рабство.

— Сеньора, я еду, наша родина оскудела. Мы здесь погибнем. Дождя-то все нет, — плача, сказала Шика Миранда Венансии накануне отплытия.

Нья Венансия знала, каково зеленомысцу покидать свою родину, но советовать ей остаться не рискнула. Как бы плохо ни пришлось Шике Миранде на Сан-Томе, чего ей ожидать для себя и для дочки здесь, на Островах Зеленого Мыса, если положение с каждым днем все ухудшается?

Взяв вещи, Шика Миранда вместе с дочерью — худеньким, нескладным подростком — пошла к пристани.

Венансия смотрела на людей, стоящих на пристани в ожидании посадки. Печальные лица, даже в платьях из дешевого шелка кричащих тонов, выданных им накануне отъезда, беженки выглядели нищими. Слышались молодые голоса. Парни и девушки были как будто в хорошем настроении. Кто-то играл на гитаре.

Все это не было внове для Шики Миранды. Она до сих пор не могла забыть о том, как она вместе с другими голодающими с Сан-Николау прибыла в эту гавань на паруснике «Покоритель моря». Что стало с Коншиньей? А что с Жулой Гонсалвес и Бией да Танья? Как и они, Шика верила, что на Сан-Висенти жизнь ее переменится к лучшему, она дождется большого дождя и возвратится потом снова на родной Сан-Николау. Однако все сложилось иначе, и теперь Шика Миранда держит путь на Сан-Томе. Ее охватило дурное предчувствие — их с дочкой ожидает там несчастье. Она схватит лихорадку, дочь умрет или с ними приключится еще что-нибудь ужасное. «В землях дальних живут люди-людищи, — говорилось в колыбельной песне, что напевала ей в детстве мать. — В землях дальних живут люди-людищи, люди-людищи, людоеды». Почему же тогда эти дальние земли как магнит притягивают к себе зеленомысцев? Она ехала ради дочери, слабенькой, худой, с тонкими ножками. Если б не дочь, она бы осталась на родине, уповая на милость судьбы.

Раздался приказ о посадке. Отъезжающие и те, кто их провожал, обнялись, заплакали. Какой-то юноша заиграл на гитаре морну Эуженио Тавареса «Час отплытия». Она звучала тоскливо и, скорее, походила по настроению на морну о голоде.

Настал час расставания. Час отплытия, отчаяния и горя. «Час отплытия, час боли, говоришь ты мне в слезах», — пел юноша.

— Все по местам, земляки! — кричал ньо Эдуардиньо. На судне «Двадцать восьмое мая» он был за главного. Доходная должность, ничего не скажешь, многие на нее метили.

— Идем, доченька. И да поможет нам бог, — сказала Манинье Шика Миранда.

А вот в толпе появилась Нита. В новом платье из индийского шелка, с украшенной блестящими камешками гребенкой в волосах, с шикарным чемоданом, она шла, веселая и беззаботная, словно направлялась в сад ньо Мане Кантанте на праздник святого Жоана. Ничто не удерживало ее на Островах Зеленого Мыса. Семьи у нее не было, денег тоже, и потому девушка не жалела об отъезде. Казалось, с радостью покидает она родные места.

— Сыграй-ка нам, мы хотим танцевать! — крикнула Нита, подходя к юноше с гитарой.

Сумасбродная выходка Ниты вызвала у некоторых улыбку, но большинство остались безучастными.

— Уйди! — громко ответил Ните юноша, а на ухо шепнул ей: — На корабле я спою морну для тебя, ладно? Спрячемся в трюме, и я спою красивую морну, только для тебя.

Смеясь, покачивая на ходу бедрами, Нита пошла впереди. Какой же у всех постный вид, будто умирать собрались… Задорно улыбаясь и нарочно громко стуча высокими каблучками, она поднималась по трапу.

Шика Миранда медленно шла по пристани. Грустная, измученная, вспоминала она теперь такую далекую, милую ее сердцу пору детства. «Спи, усни, баюшки-баю… В землях дальних живут люди-людищи, люди-людищи, людоеды».