Час отплытия

26

А теперь заглянем-ка в центральную часть города в тот же вечер и час. К примеру, в клуб, «Гремио». В «Гремио» постоянно полно народу. Тут собралась местная элита, завсегдатаи-офицеры, их жены и случайные посетители. Они развлекаются игрой в бридж, пьют виски или джин с тоником, курят, острят или флиртуют.

Вот группа, среди которой и Фонсека Морайс, встревожена болезнью старого Себастьяна Куньи. Себастьян Кунья — это глава одного из самых процветающих торговых домов на Сан-Висенти. Его накопленное в течение долгих лет богатство составляют земли, прочая недвижимость и деньги в банке. А также торговый дом.

Человек этот вышел из низов. И не скрывает этого. Начал он свою карьеру с мальчика на посылках, ловил в порту клиентов — моряков и солдат — для публичных домов. Грузил уголь, был приказчиком в лавке, перепродавал контрабандные товары. Жил впроголодь. А во время войны 1914 года ловко провернул рискованнейшую аферу с древесиной, которую заполучил себе в собственность в результате бог весть каких хитроумных махинаций. Вот тогда-то он и пошел в гору. Карабкался все выше и выше и наконец основал собственную фирму. Теперь он почетный член клуба «Гремио», входит в правление Зеленомысского соляного общества. Даже ничтожное образование — Себастьян Кунья с грехом пополам умел читать и писать — не помешало ему играть главную роль в комиссиях по проведению важных государственных мероприятий. Одних восхищали его деловая хватка, монашески строгий уклад жизни и ставшая его второй натурой страсть к экономии. Другие, напротив, осуждали его за жадность, за то, что он платил служащим мизерное жалованье. И не прощали ему спекуляций на бирже и ростовщичества. Особенное возмущение у всех вызывало то, что в такой страшный голод его амбары стояли полным-полны продуктов, он продавал их по бешеным ценам и наотрез отказывал в кредите тем, кто не мог купить за наличные. Поэтому бедняки дружно ненавидели Кунью. Не могли простить ему жестокости. Разумеется, не у одного Себастьяна Куньи склады ломились от съестных припасов. Но гнев народа был обращен в первую очередь против него. Против него и Армандиньо Невеса. Потому что Кан и Зека д’Алмейда вели дела иначе: больше платили своим служащим, проявляли порой снисхождение.

Когда Фонсека Морайс вошел в клуб «Гремио», его» друзья говорили о болезни Себастьяна Куньи. Потом пошли навестить старика. Возвращаясь от больного, они встретили на улице Жуку Флоренсио. Поздоровались. Доктор Сезар приветствовал его тоже, и Жука, расплывшись в подобострастной улыбке, всем своим видом показывал, что не держит зла и вовсе забыл, как тот поносил его когда-то.

Старику и в самом деле было плохо, но не настолько, как говорили. Доктор Сезар, обычно настроенный воинственно — порой его будто кто за язык тянул, чтобы позлословить, — не скрывал восхищения. Старик произвел на него сильное впечатление. Приподнявшись на постели, он вспоминал случаи из своей богатой событиями жизни, жестикулировал, в нем чувствовалась железная воля и стойкость духа. И хотя ему и перевалило уже за семьдесят, энергии этого человека могли бы позавидовать молодые.

Восхищение доктора Сезара прямо-таки обрадовало Жуку Флоренсио. Он почувствовал внезапную симпатию» к Сезару и, шагая рядом, порывался взять его под руку. Ведь нельзя же враждовать вечно. Было время, когда он просто не мог выносить Сезара, боялся его. А вот сегодня Жуке приятно его общество, и теперь их почти ничто не разделяет.

А когда все приятели пошли по домам, каждый своей дорогой, и доктор Сезар на прощание пожал ему руку, как обычно, дружески и непринужденно, Жука был вне себя от счастья. Однако на душе у него было неспокойно. Охваченный противоречивыми чувствами, в полном одиночестве блуждал он по улицам и думал. После долгих колебаний Жука постучал, несмотря на поздний час, в двери дома доктора Майи.

— Я долго думал о разговоре, что был у нас с вами на днях — о докторе Сезаре Монтейро, — и пришел к выводу, что немного погорячился. Возможно, его слова, бросающие тень на политику нашего правительства, были просто необдуманными.

Доктор Майя посмотрел на него с недоумением. Что он имеет в виду? Преданность Жуки можно было сравнить разве что с его наивностью или осторожностью. Майя разглядывал своего осведомителя через очки с толстыми стеклами — они искажали лицо, делая его чудовищно безобразным. Жуке стало ясно, что надо объяснить подробнее: он просто неправильно истолковал слова Сезара. Доктор Майя, немногословный по складу характера, упорно хранил молчание и холодно смотрел на него, словно требуя: «Ну, выкладывай откровенно, что-то я тебя не совсем понимаю».

— Видите ли, доктор Сезар человек нервный, это всем известно, и часто говорит то, чего сам, в сущности, и не думает.

Доктор Майя попытался скрыть охватившую его досаду. Но все же резким тоном спросил:

— Так как же, сказал он или не сказал то, о чем вы, мой друг, в прошлый раз здесь поведали?

У Жуки не хватило мужества опровергнуть свои же собственные слова, ведь это могло бросить тень на него самого.

— Но ведь вы же знаете, сеньор доктор Майя, нет на свете человека, который бы объективно смотрел на вещи, все мы жертвы своего настроения. И, признаюсь, я, быть может, обрисовал вам портрет доктора Сезара одной черной краской. В данный момент я весьма об этом сожалею.

Майе захотелось выругать его как следует. Нет, подумать только, каков наглец, черт бы его побрал. Но он сдержался. Этого делать не стоит. Конечно, Жука осел, кто же в этом сомневается, по такие люди приносят пользу. Ослы всегда приносят пользу, подумал доктор Майя. Он предложил Жуке сигарету и, пока они курили, постарался перевести разговор на другую тему. Вскоре Жука откланялся, так и не поняв, что же думает его покровитель об этом, вызванном раскаянием, поступке.