Изменник

Господи, Андрюшка с кем-то танцует! Кто эта женщина? Она намного старше него, волосы забраны в строгий узел. Платье на ней до того уродливое, что сердце сжимается: ярко-бирюзовое, плохо скроенное, из-за чего бюст выпирает, как диванный валик. Однако она красивая. Если надеть на нее белый халат, она будет выглядеть впечатляюще, — да, наверное, так и выглядит. Она — врач или рентгенолог. Наверное, купила это платье без лишних раздумий, потому что оно оказалось более-менее подходящим к случаю. Анна невольно позавидовала такой степени безразличия. Она даже не пытается изображать шаги польки. Двигается в своем собственном ритме, величаво и совершенно не в такт музыке.

Они приближаются к ней, больше не притворяясь, что танцуют. Андрей берет ее под руку.

— Аня, позволь мне представить тебя Риве Григорьевне Бродской, моей коллеге-хирургу.

Это она. Та, что оперировала сына Волкова. Анна совсем не так ее себе представляла.

— Вам нравится бал? — поспешно спрашивает Анна.

— Да. Думаю, да, — отвечает Бродская, как будто вопрос требует правдивого ответа.

— В этом году они пригласили хороший оркестр.

— Да, похоже на то.

В этой обстановке она выглядит неуместно. Анна задумывается, почему Бродская вообще решила пойти. Несомненно, у нее были те же причины, что и у всех остальных. Она пришла потому, что иначе это выглядело бы так, будто она отбивается от коллектива. Это платье она надела по необходимости.

— Для меня это своего рода прощальный вечер, — произносит Рива Григорьевна, глядя Анне прямо в лицо.

— О, значит, вы покидаете больницу?

— Я уезжаю из Ленинграда. Согласилась на место в Ереване. А вы не знали?

— До сегодняшнего вечера я не видела никого из коллег Андрея, наверное, уже несколько месяцев, — говорит Анна, вдруг сознавая, что никто из них не заглядывал к ним уже много недель подряд. А затем, пока Рива Григорьевна продолжает на нее смотреть, до нее доходит, что эту новость она могла — и должна была — услышать от Андрея. — Поздравляю вас, — говорит Анна.

— Некоторые могут счесть это шагом назад в плане карьеры, — продолжает говорить Бродская, не сводя глаз с Анны, — но у Еревана есть свои преимущества. Никто не рвется там работать. Это очень далеко от Ленинграда.

Анна натянуто улыбается:

— Да, — говорит она, — наверное.

— Две с половиной тысячи километров. Немалое расстояние.

Андрею заметно не по себе.

— Вы молоды, — говорит Бродская, глядя на Анну и слегка улыбаясь. — У вас еще все впереди.

Анна смеется.

— Почему вы смеетесь?

— Полагаю, отвыкла думать о себе как о молоденькой девушке.

— И тем не менее вы достаточно молоды, чтобы начать все сначала.

— Начать все сначала? — повторяет Анна, нахмурившись.

— Да. Я пыталась убедить вашего мужа, что перемена климата пойдет ему на пользу. — Она внезапно меняется в лице, глядя поверх Аниного плеча. — Добрый вечер, Борис Иванович.

Это Русов.

— Как вам нравится наш бал, дорогая Анна Михайловна? — спрашивает он и, к Аниному изумлению, берет ее руку, подносит к губам и целует. Она подавляет острое желание отдернуть руку. Рива Григорьевна уже ушла. — Но почему вы не танцуете, милая барышня?

— Я немного устала, — говорит Анна.

— Красивые молодые женщины ходят на балы не для того, чтобы чувствовать себя усталыми. Вы ведь не откажете мне в танце?

Оркестр все еще играет польку. Аня бросает взгляд на Андрея, ища у него поддержки, но он стоит с каменным лицом и смотрит прямо перед собой. Ей нельзя оттолкнуть этого человека. Кожа ее покрывается мурашками. В этот момент музыка усиливается в финальном крещендо, и звучат заключительные аккорды. Полька закончилась. Анна смотрит на Русова:

— Сожалею, но вы опоздали.

— Через минуту они заиграют снова.

— Да, но боюсь, что следующим будет вальс, а его я обещала Андрею. В другой раз, — весело произносит она.

Русов пожимает плечами.

— В любом случае поздравьте меня. Я перевожусь в Москву, в Морозовку. Скромность не позволяет мне откровенно заявить, что это повышение. Но сами знаете, они расширяются, открывают новые филиалы…

— Вы переезжаете в Москву? Когда?

— После Нового года.

По выражению лица Андрея Анна понимает, что он уже знает. Значит, Русов тоже устроил себе перевод из Ленинграда. Только не в Ереван: он сорвал куш и переводится в лучшую детскую больницу в столице.

— Моя новая должность по большей части административная, хотя, конечно, клиническая работа тоже будет.

— Конечно, — говорит Андрей.

Русов выглядит обновленным. Он светится от самодовольства, и короткий взгляд, брошенный на Андрея, полон презрения преуспевшего в делах человека к тому, кому это не удалось. Трудно представить, что это тот самый Русов, который обливался потом от страха в больничном дворе.

Оркестр берет аккорд.

— Это вальс, — произносит Анна, хотя как она может догадаться по двум нотам, выше его понимания. — Пойдем, Андрюша, потанцуем еще раз, а потом домой.

Он протягивает к ней внезапно одеревеневшие руки. Танцор из него никудышный, Андрей и сам это знает. Он предпочел бы выйти на площадку не под самодовольным взглядом Русова. Ривы Григорьевны нигде не видно: Русов остается в гуще событий, его ждет Морозовка, а ей следует исчезнуть.

Анна кладет левую руку Андрею на плечо. Он берет ее за правую и улыбается, глядя на нее сверху вниз.

— Не волнуйся, — говорит она. — На танцплощадке осталось не так уж много людей. Места нам хватит.

— Кажется, я знаю эту мелодию.

— Андрюша, ну конечно, ты ее знаешь. Ты сто раз ее слышал. Правда, я удивлена, что они ее играют, — говорит она, понизив голос.

— Почему?

— Это Шостакович. Неужели ты не узнаешь?

Хотел бы он объяснить Ане, что сочетания звуков, которые для нее складываются в мелодию так же ясно, как слова на бумаге, для него совершенно бессмысленны. Но ему нужно сосредоточиться на шагах, иначе он начнет запаздывать. Вальс — самый простой танец: раз-два-три, раз-два-три, и ему, кажется, удается наконец-то поймать ритм. Аннушка такая теплая и нежная. Ему даже не приходится думать о том, чтобы вести ее. Это она его ведет, хотя ей даже не видно, в какую сторону они двигаются.

— Следи, чтобы мы не врезались в колонну, сокровище мое, — говорит она вполголоса.

Раз-два-три, раз-два-три… Это совсем не сложно; он почти испытывает удовольствие. Андрей смотрит на изгиб Аниных губ, она чему-то улыбается.

— Смеешься надо мной?

— Конечно, нет. Я просто подумала, насколько лучше ты стал танцевать после того, как мы попрактиковались.

— Хорошо. Только давай это будет последний танец? Раз уж сегодня квартира в нашем полном распоряжении, воспользуемся этим по полной.

— Бедный Коля.

— Коля не бедный. Наша жизнь и так непрерывно вращается вокруг него.

— Так всегда, когда в семье есть ребенок, — не подумав, говорит она, и он тут же чувствует, как она напрягается всем телом.

— Ты так мне нравишься в этом платье, — говорит он поспешно.

— Да, но оно немного помялось. Твой друг Донцов вцепился в меня обеими руками. Наверное, думал, я собираюсь от него сбежать.

— Он хороший парень.

— Я знаю. И все равно, руки у него потные.

— Ты свою обязанность выполнила. Я видел, с кем ты только не танцевала.

— Да уж, с кем только… Слава богу, мне не пришлось танцевать с этой гадиной Русовым.

— Правда же он изменился? Он ведь был нормальный.

— Ты ему не нравишься. Я рада, что его переводят. Он опасен.

— Аня, не стоит сейчас об этом думать.

— Ты прав, не стоит. Слушай, Андрюшка, давай уйдем отсюда, пока они еще играют? Давай?

Улицы светлы и тихи. День снова будет прохладным и пасмурным. Но лето и так короткое, нужно ценить каждое мгновение. Анна с Андреем ловят себя на том, что ведут подобный разговор, как будто кто-то следит, чтобы они обменялись всеми положенными банальностями. Они медленно идут пешком, рядом, почти касаясь друг друга. Анна прислушивается к звуку шагов. Ее ноги, обутые в мамины вечерние туфли, ступают легко. Шаги Андрея четче и тяжелее. Через какое-то время они, как обычно, уже идут в ногу.

— Тебе понравилось?

— Да. — Анна утвердительно кивает.

— Каждый раз, когда я пытался тебя найти, ты танцевала.

— Ты же знаешь, я люблю танцевать. Ты раньше тоже любил.

— И сейчас люблю, только мои навыки никак не улучшаются. Я по-прежнему наступаю людям на ноги.

— У тебя получается не так плохо, как ты думаешь. Тебе нужно продолжать практиковаться. Я не хочу, чтобы ты кончил как мой отец.

— Обещаю, что этого не случится. Хотя он был прекрасным человеком, я ни в коем случае его не осуждаю, — торопливо добавляет Андрей.

— Ты понимаешь, о чем я.

Да, он понимает. Ее отец полностью погрузился в себя. Жить с ним было тяжело; еще тяжелее в его присутствии было чувствовать, что у тебя есть право наслаждаться жизнью.

— Хотя на даче ему нравилось, — говорит Анна. — Ну, знаешь, сидеть вечерами на веранде, курить, читать. Там он был счастлив. По крайней мере, счастливее, чем где-то еще.

Андрею не нравится направление, которое принимает их разговор. Лицо Анны печально и задумчиво, и мыслями она находится далеко от него, хотя и продолжает с ним говорить. Он обнимает ее за плечи и притягивает к себе.

— Ты такая красивая, Аннушка.

— Ой, Андрюша… — Она почти отмахивается.

Но он этого не допустит.

— Красивая, — повторяет он, и на этот раз она ничего не говорит, лишь крепче прижимается к нему. — Ты только подумай, — продолжает он, — мы можем валяться в постели хоть до одиннадцати. Я принесу тебе чаю.

— Думаю, все будет наоборот. Ты еще будешь вовсю храпеть, а я встану и начну варить овсянку, — отвечает она шутливым тоном, который действует на него так, будто она попыталась высвободиться из его объятий. Но сегодня он не позволит ей себя оттолкнуть.

— Аня! — он останавливается, она тоже и поворачивается к нему. Он протягивает руку и бережно гладит ее по лицу, проводит пальцами по скулам, по подбородку. Видит, как по ее телу пробегает дрожь. Хорошо. Удерживая ее взгляд, он ведет рукой от шеи вниз, туда, где грудь выступает из глубокого выреза платья. Она быстро испуганно оглядывается, но не отстраняется. На улице, кроме них, ни души.

— Аня, — говорит он еще тише, и спустя мгновение они уже обнимаются, тесно прижимаясь друг к другу, зеленое к черному. Он склоняет голову, она закрывает глаза. Исчезают и бледная ночь, и пустынная улица. Они почти не двигаются, словно хотят раствориться друг в друге. Он слышит, как участилось ее дыхание, как бьется сердце под тоненьким платьем. Как давно он испытывал подобные чувства? Очень давно. Они вечно заняты, вечно им некогда. Он почти забыл, что в сравнении с этим все остальное неважно.

Женщине нужно несколько недель, чтобы удостовериться в том, что она беременна. Анна так много циклов провела, то обретая надежду, то испытывая жестокое разочарование, что теперь ее устроит только стопроцентная уверенность. Может, спустя месяц она и начнет надеяться, что у нее есть шанс. Много лет назад, когда они еще были полны оптимизма, Андрей рассказал Ане, что существует способ определить беременность на ранних сроках: для этого нужно ввести мочу женщины крольчихе и через несколько дней обследовать яичники животного.