Изменник

9

Люба только что закончила бинтовать Юрину культю. Это долгая история. Сначала нужно снять старую повязку и тщательно осмотреть рану — заживает ли она, нет ли признаков воспаления. Указания доктора Бродской предельно конкретны, вплоть до ширины эластичного бинта и мест крепления английских булавок и лейкопластыря. Люба гордится тем, что буквально следует всем ее инструкциям. Бродская не склонна к мелочным придиркам, просто она мыслит как медсестра и понимает, что приколотая не в том месте булавка будет царапать другую ногу больного.

Раньше Любе не доводилось с ней работать — обычно Бродская не оперирует детей. Но ей с первого взгляда стало ясно, что Рива Григорьевна не только хороший врач, но еще имеет характер-кремень. «Высший сорт», — думает Люба. Она и сама терпеть не может никакой расхлябанности. Именно Бродская выпроводила частную медсестру восвояси: «Она не обладает должной квалификацией, чтобы ухаживать за таким пациентом». Когда Люба пришла на работу сегодня утром, на отделении только и было разговоров об этом.

Сама Люба считает, что бедному ребенку гораздо лучше было бы в общей палате. Невозможно забыться ни на минуту, когда ты вынужден постоянно находиться с самим собой. Это лишний раз доказывает, что высокое начальство, несмотря на все свои привилегии, не всегда получает самое лучшее. Она-то понимает, что ребенок всегда ребенок. А кто уж там его отец, об этом она думать не собирается, если ее, конечно, не заставят.

От матери никакого проку. Вечно суетится по пустякам, приходит с опухшими глазами и жалуется, как она, бедная, не спит ночами. Как раз то, что Юре сейчас нужно! Похоже, она недалекого ума. Ее послушать, так маленькому мальчику нужно просто тихо и спокойно лежать в кроватке и выздоравливать. Желательно, чтобы при этом обрубок ноги был накрыт одеяльцем, чтобы она его не видела.

Но Бродская, понятно, не собиралась мириться с подобной чушью. Пару дней назад она зашла как раз в тот момент, когда Полина Васильевна с ложечки кормила Юру овсянкой — или, по крайней мере, пыталась. Юра крепко сжимал губы и отворачивал лицо, как упрямый двухлетний малыш. Глядя на эту парочку, Любе хотелось рассмеяться, — чего она, конечно, не сделала, во всяком случае вслух.

— Мамаша, положите ложку, пожалуйста, — отчеканила Рива Григорьевна таким ясным и твердым голосом, что Волкова моментально выронила ложку, покраснела сквозь всю свою косметику и надулась точно так же, как ее сын.

Бродская полностью изложила план реабилитации, пока мать сидела, хлопая глазами. Никто не должен помогать Юре в самообслуживании. Он вполне способен самостоятельно подложить себе судно, а с завтрашнего дня начнет тренироваться пересаживаться из кресла на унитаз, используя штатив для капельницы в качестве опоры. Физиотерапевт придет и покажет ему правильную технику. Цель — заставить Юру совершать самостоятельно как можно больше действий. Упражнения должны выполняться согласно инструкции и точно по расписанию. Если их выполнение сопровождается болью, на каждом этапе станет применяться тщательно рассчитанная доза анальгетиков. Физиотерапевт будет приходить ровно в два. Основная задача — свести послеоперационный отек культи к минимуму. Необходимо на ранней стадии уделить внимание подвижности тазобедренных суставов, потому что в дальнейшем это повлияет на способность передвигаться. Все упражнения для Юры разработаны так, чтобы полностью исключить возможность контрактуры.

Бродская продолжает говорить, но Люба видит, что Полина Васильевна даже не пытается вникнуть, отчасти из-за того, что не понимает всех врачебных терминов, но в основном из-за своего ослиного упрямства. Она из тех, кто будет соблюдать предписания врача, пока ребенок находится в больнице, и в то же время планировать, как она станет «все делать по-своему», как только сыночек окажется дома. Она сделает из него инвалида, потому что считает его инвалидом. А что касается отца… Когда Волков находится в палате, Люба обычно утыкается взглядом в пол.

Позже пришел Андрей Михайлович и рассказал то же самое, что Бродская, но настолько простыми словами, что его поняли все — даже Юра. Он и говорил, постоянно обращаясь к мальчику. Он умеет найти подход к детям. Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что Бродская не педиатр. С Андреем Михайловичем все по-другому. Он даже заставил мать согласно кивать, когда рассказывал, как пройдет совсем немного времени, и Юра уже будет упражняться на параллельных брусьях в больничном спортзале и заново учиться ходить. Даже Юра немного отмяк. Андрей Михайлович считает, что культя — это нормально. Конечно, трудности будут, но все их можно преодолеть, если действовать постепенно. Главное, чтобы Юра усердно тренировался и приложил все усилия для выздоровления. Люба видела, что мальчишке это нравится. Ему надоело, что все всё за него делают, а мать постоянно трясется над ним и бесконечно причитает о том, какая трагедия произошла с ее бедным мальчиком.

— Физическая натренированность тебе очень поможет, Юра. Конечно, из-за операции ты немного утратил спортивную форму, но люди с хорошей базовой подготовкой обычно быстро возвращают подвижность. Как только культя заживет, мы подберем тебе лучший протез. Ты помнишь, что такое протез?

— Это фальшивая нога.

— Да, хотя это не совсем верное определение. В нем нет ничего фальшивого. Это настоящий протез, который откроет перед тобой новую жизнь.

Юра не сводит глаз с лица врача.

Бедный ребенок. Тяжелее всего таким, как он, после выписки. В больнице хотя бы никто на них не пялится. Тут у всех что-то не в порядке, и иногда это гораздо хуже, чем ампутация. «Что ж, — думает Люба, — ни мир, ни людей не переделаешь. Главное, чтобы повязка была ровной и достаточно тугой, но при этом не сдавливала культю».

— Ну вот, — улыбаясь, говорит она Юре. — Мой шедевр и закончен. Теперь давай устроим тебя поудобнее. Ты помнишь, что доктор Алексеев зайдет к тебе после приема в поликлинике, перед тем как придет физиотерапевт? Ну-ка, где твоя книжка?

— Под кроватью.

— Ты специально ее туда забросил, молодой человек?

— Да, когда пришла доктор Бродская. Я не хотел, чтобы она ее увидела.

— Так с книжками не обращаются… — Она наклоняется и достает книжку из-под кровати. — Вот ты где!

Должно быть, книга стоит целое состояние. «Советские электродвигатели». Плотная мелованная бумага, множество фотографий и информации. Она пролистывает страницы. В ней слишком много технических подробностей для ребенка его возраста.

— И тебе здесь все понятно, Юра?

— Конечно, да!

— Тогда ты умнее меня. Держи. Хочешь стать инженером, когда вырастешь?

— Я не знаю. — Лицо его омрачается. Она понимает, о чем он думает.

— Если захочешь, ничто тебе не помешает. Будешь хорошо учиться и получишь специальность. Нам нужны инженеры. Ну-ка, дай мне взглянуть на твои руки. Как ты умудряешься их испачкать, лежа в постели? Подожди, я принесу тазик с водой и мочалку, тогда ты сможешь хорошенько их вымыть.

В следующий раз Андрей встречается с Волковым только через шесть дней после операции. Как и собирался, он заглядывает к Юре по окончании лекции о терапии артрита солями золота, но палата оказывается пустой. Постель заправлена и накрыта одеялом. Он выглядывает в коридор и тут же видит Волкова, везущего сына в кресле-каталке. Тот не замечает Андрея, потому что склонился к Юре и слушает, как он ему что-то рассказывает. Они почти соприкасаются головами, и волосы у них практически одного оттенка. Наконец Волков поднимает взгляд, видит Андрея и кивает ему.

— Мы ездили в спортзал, — говорит Юра. — Мне пока не разрешают заниматься на параллельных брусьях, поэтому мы просто смотрели. Там была девочка, как я, только она потеряла ногу, когда попала под трамвай. И ей сделали новую. Она сказала, что ей отрезало ногу даже выше, чем мне. Она уже не лежит в больнице, а только приходит на физиотерапию.

На щеках у Юры проступил легкий румянец. «Это Люба, наверное, предложила им пойти в спортзал», — думает Андрей. Она считает, что ему вредно все время находиться в палате одному и не видеть, как борются с болезнью другие дети: «Если бы он мог увидеть, что некоторым приходится еще хуже, он бы уже носился с ними наперегонки даже на костылях».

— Замечательно! А теперь покажешь папе, как ты умеешь перебираться из кресла в кровать? — спрашивает Андрей.

— В этом нет необходимости, — говорит Волков. — Я могу его перенести.

— Он сам умеет. Это довольно сложная техника, но Юра все схватывает на лету.

Волков сдвигает брови, но не возражает. Они подкатывают кресло к кровати и блокируют колеса.

— Теперь, Юра, вспоминай: шаг первый.

Юра берется за ручки кресла. Опираясь на них, он приподнимается.

— Сними ногу с подножки. Хорошо. Теперь перенеси на нее свой вес. Медленно. Подавай таз вперед, помнишь? Хорошо. Теперь возьми правый костыль. Взял? А теперь левый. Наконечниками костылей твердо упрись в пол. Проверь. Молодец, ты вспомнил. А теперь медленно выпрямляйся. Молодчина, Юра, намного лучше, чем вчера. Стой, не двигайся, пока я не откачу с дороги кресло. Отлично. Теперь повернись так, чтобы задняя поверхность ноги коснулась кровати. Оглядываться не надо, кровать никуда не убежит. Опускайся. Хорошо. Садись как можно глубже. Проверь, что ты занял правильную позицию. Теперь медленно поворачивайся, заноси ногу наверх и отталкивайся ею, чтобы лечь повыше. Молодец. Теперь отдохни, это было довольно утомительно.

Андрей поправляет фиксатор, поддерживающий культю, и накрывает Юру одеялом. Мальчик искоса бросает взгляд на отца. Он хочет, чтобы папа его похвалил. Неужели Волков этого не видит?

— Юра упорно тренируется, — говорит Андрей, чтобы прервать молчание. — Чем быстрее он обретет форму, тем быстрее снова сможет нормально передвигаться.

— И как скоро это произойдет? — отрывисто интересуется Волков.

— Рана заживает хорошо. Доктор Бродская очень довольна его прогрессом.

Волков делает нетерпеливый жест.

— Я сейчас с вами говорю, а не с ней. Мой сын больше не пациент доктора Бродской.

Андрей смотрит на него. «Так он, значит, поговорил с Бродской? Сказал, что больше не нуждается в ее услугах, как какой-нибудь прислуге? Да нет, быть такого не может!»

— Простите, — тихо произносит он. — Но важно, чтобы доктор Бродская продолжала послеоперационное наблюдение.

Волков ничего не отвечает. Юра закрывает глаза. Андрей уже знает его достаточно хорошо и понимает, что таким образом он пытается отрешиться от происходящего. Почему Волков не может его похвалить? Всего-то и нужно сказать несколько слов. Мальчик так старается угодить отцу.

— Юра, — говорит он, — мне нужно идти. Ты ведь не забудешь полежать какое-то время на животе? Используй правильную технику, чтобы перевернуться, тогда ты не надавишь на обрубок ноги всем весом.

Он нарочно использовал слово «обрубок». Ни к чему маскировать реальность эвфемизмами, как будто с телом ребенка происходит что-то настолько неприличное, что нельзя назвать прямо. Конечно, Волков любит своего ребенка. Но каким образом Юра должен догадаться, что отец зол не на него, а на всех остальных, кто продолжает ходить на двух ногах? «Хочешь превратить мальчишку в калеку, — думает Андрей в бешенстве, — продолжай в том же духе!»