Вечеринка моей жизни

Надя сделала еще один глоток и передала банку бабушке.

– Мате. Это как газировка.

Последовавшие за этим восклицания заглушили все разговоры о Брэндоне. Бабушка Каталина и Вирджиния спорили о том, какое это было преступление засунуть мате в банку из-под содовой.

– С корицей? – спросила Вирджиния, выхватив банку из рук Нади и читая этикетку.

– И маракуйей? – добавила бабушка, забирая банку у дочери. Затем она перешла на испанский и сказала: – Смотри, Mami, – тыча банкой перед лицом Бисы. – Что ты думаешь об этом тяжком преступлении? Я знала, что, когда эти дети перестали приезжать в Аргентину, все семейные обычаи отошли на второй план.

Надя не сводила глаз с автострады впереди и пыталась сдержать улыбку, что устроила переполох из-за простого напитка.

– Как можно поделиться с людьми, если у каждого есть своя маленькая банка? Из-за этого сводится на нет само предназначение мате, – сказала бабушка.

В ее словах был смысл. Может, именно поэтому Надя не особо торопилась попробовать этот напиток, когда Ракета предложил ей, и на уровне ДНК испытала что-то подобное отвращению из-за этого святотатства. Поддавшись любопытству, Надя взглянула назад в зеркало заднего вида.

Прабабушка Гортензия впервые повернулась, чтобы посмотреть на Надю, и ее губы растянулись в заговорщицкой улыбке.

– Ну? – настаивала бабушка Каталина.

– Дай сюда, Mami, – сказала Вирджиния с пассажирского сиденья.

Но прежде чем бабушка успела выполнить просьбу мамы Нади, Биса выхватила банку у нее из рук, посмотрела на нее и сказала:

– Сексуальная тара.

В машине повисло ошеломленное молчание.

Затем, запрокинув голову назад, она сделала большой глоток, причмокнула губами и глотнула еще.

– Итак? – поинтересовалась Надя. – Каков вердикт?

– Мне нравится, – ответила Биса.

Надя рассмеялась, за ней последовали ее мама и бабушка Каталина. И до того, как они приехали в дом детства Нади, бабушка Каталина, и ее мама тоже попробовали газировку «мате» и заявили, что она не так уж плоха.

– Сексуальная банка, – повторила Надя себе под нос, помогая отцу вынести багаж из багажника минивэна.

– Что ты там бормочешь себе под нос? – спросила Изабелла, перестав на минуту командовать, кому и что взять. – Тренируешься, как рассказать родне?

Надя была удивлена и бросила на сестру вопросительный взгляд.

– Ты хочешь сказать, что ехала с дядей Романом и тетей Эми и ничего не рассказала? И никто из детей не проболтался об этом? И даже папа промолчал?

Изабелла покачала головой.

– Мы говорили обо всем, кроме этого. Они ни о чем не упоминали, и я, конечно, тоже.

Надя не была так уверена. Молчание ничего не значило. По опыту она знала, что, даже если никто не говорит о проблеме, это не значит, что никто не знает о том, что происходит.

– Ну, мама рассказала бабушке Кате, – сказала Надя, пожимая плечами.

– Еще бы, – возмутилась Изабелла. – Никогда не забуду, как она рассказала бабушке о моей беременности, еще до того, как я смогла сказать Джейсону.

Ага. Абсолютно в стиле ее мамы.

– Думаешь, мне стоит рассказать об этом сейчас до того, как мама озвучит свою версию происшедшего? – спросила Надя Изабеллу.

Ее сестра вздохнула, размышляя. Она почесала подбородок и сказала:

– Тебе стоит рассказать бабушкам и дедушке, и семье дяди Романа. Напряжение, связанное с этим секретом, перерастает в нездоровое.

– И еще раз повторить эту жалостливую историю сегодня вечером, когда прибудут остальные? – Надя едва могла дышать от беспокойства, ведь, чтобы признаться во всем семье, ей необходимо будет пройти через семь кругов ада.

Изабелла положила руку ей на плечо.

– Я в любом случае на твоей стороне. Но ты увидишь, рассказав это один раз, что во второй раз будет не так уж трудно.

– Тебе легко говорить, – пожаловалась Надя, вытянув ручку одного из чемоданов ручной клади.

– Сегодня вечером, когда мы заберем дядю Рикардо и его семью, а также Долорес, мы с Джейсоном тактично введем их в курс дела и расскажем об изменении планов.

Огромная тяжесть свалилась с плеч Нади. Она никогда не чувствовала такой благодарности к своей сестре, как в этот момент.

– Спасибо, Иза. Я у тебя в большом долгу.

Дядя Рикардо, его муж дядя Франсиско и их девочки-близнецы не беспокоили Надю. Они были добродушными и понимающими. Надя больше нервничала из-за своей двоюродной сестры Долорес, которую теперь звали Лола, книжного редактора в Барселоне. Надя всегда ею восторгалась. Честно? Она была тайным фанатом своей собственной двоюродной сестры, которая редактировала роман, отмеченный наградами. Братья Лолы, Агустин, баскетболист в молодёжной команде, и Педро, модель, могли приехать только к самой свадьбе, э-э, вечеринке. Надя надеялась, что к тому времени их сестра сообщит новость, и они решат, хотят ли они все еще приехать.

– Я могу завтра забрать Джианну и Марселлу и рассказать им в машине, – предложила Надя.

Изабелла надула губы.

– Блин, я хотела их забрать!

– Мы можем поехать вместе? – прошептала Надя, собрав последние остатки воздуха в легких.

Джианна была всеобщей любимицей семьи, после Бисы. В десять лет она переехала со своей мамой в Австралию. Ее отец, дядя Лоренцо, умер за год до этого, и после она мало общалась с семьей. Мама Нади прислала ей приглашение на свадьбу только из вежливости, и все были удивлены, когда она согласилась и сообщила, что приедет со своей подругой, Марселлой. После чего она создала семейный чат в WhatsApp. Каждое утро Надя просыпалась от трехсот уведомлений, в основном мемов и смеющихся смайликов.

Мысль о том, что все эти люди оставили все свои дела ради нее, а она до сих пор не призналась им во всем, парализовала Надю.

На какой-то безумный миг она подумала о том, чтобы отправиться к родителям Брэндона и попросить о встрече с ним. Может быть, они все еще могли бы это исправить? Может быть, они могли бы просто пожениться, а потом потребовать аннулирования брака?

– Я не могу им рассказать, – запротестовала Надя, ее мысли путались. – Должен был быть другой способ исправить это.

Ей нужно было поговорить с Брэндоном. Она заплатила бы ему сколько угодно, лишь бы он согласился с ее планом, отдала бы последние сбережения. Надя достала свой телефон из кармана и уставилась на него.

– Эй, даже не думай об этом, – елейно пропела Изабелла, выхватывая телефон у нее из рук.

– О чем? – спросила Надя, и посмотрев на свою сестру, почувствовала острую боль в груди. От уголков ее глаз веером расходились крошечные морщинки, которых Надя никогда раньше не замечала. Но ее взгляд был таким нежным и понимающим.

– Ты ведь думаешь о том, чтобы позвонить Брэндону?

Надя едва не чертыхнулась.

– Как ты..?

– Я знаю тебя, как облупленную, – ответила Изабелла. – На самом деле, я думаю, что знаю тебя лучше, чем свою собственную дочь. Кто поймет, что творится в голове Оливии? Но ты? Я вижу твои мысли так, как если бы они были моими собственными. Но это его потеря. Ты не сделала ничего плохого.

Надя схватила стеганую спортивную сумку прабабушки и чуть не уронила ее.

– Что там внутри? – спросила она, осторожно опуская ее на землю.

– Ты же знаешь Бису, – усмехнулась Изабелла. – Скорее всего, это банки с супом «Кэмпбелл» на случай, если ей не понравится тот, что продают здесь.

Надя подняла сумку левой рукой. Без кольца, впивающегося в палец, она поняла, что может использовать левую руку больше, чем раньше, не мучая себя болью. Это ли не признак того, какими были ее отношения с Брэндоном?

– Разве не было бы проще, если бы… – Она сделала глубокий вдох, чтобы признаться, что именно она разорвала помолвку. Из-за веских оснований, но все же.

– Если бы ты простила его? Если бы умоляла его вернуться? – спросила Изабелла и взяла сумку из рук Нади. – Нет, милая. Продолжай в том же духе, потому что у тебя все отлично получается. Я могу всем сейчас рассказать, если ты этого хочешь.

– Chicas, – позвала их от двери бабушка Каталина. – Мы садимся обедать. Идите в дом!

Надя и Изабелла секунду стояли бок о бок. А потом Изабелла сказала:

– Идем встретимся лицом к лицу со львами, сестренка.

И они вошли в дом, где вся семья сидела так, как будто они их ждали.

– Итак? – промолвила бабушка Каталина по-испански, сидя во главе стола, как глава семьи, которой она и была. – Когда ты собираешься рассказать остальным членам семьи всю правду, Надита?

Надя сделала над собой усилие, чтобы не закатить глаза.

Она ненавидела это прозвище. Надя знала, что бабушка любит ее, но это прозвище послужило развитию одного из худших комплексов Нади.

Надита по-испански звучала как «маленькая нада», «маленькое ничтожество». И именно так она чувствовала себя много раз, сравнивая свои достижения с достижениями своей сестры, двоюродных братьев и сестер и, честно говоря, всего остального человечества.

Ее родители, взявшись за руки, сидели бок о бок за кухонным островком.

– Какую правду? – выпалил ее тринадцатилетний племянник, Ной, а потом воскликнул: – Ой, Оливия, за что ты меня толкнула локтем? Это был простой вопрос.

Оливия что-то пробормотала, и Ной повторил:

– Ой.

– Оливия, – голос Изабеллы резанул напряженную атмосферу на кухне.

– Поднимись в свою комнату прямо сейчас. Оставь своего брата в покое.

– Мою комнату? – переспросила Оливия, и звук ее голоса так сильно напомнил Наде голос Изабеллы в этом возрасте, что ей показалось, будто время повернулось вспять. – Это дом бабули…

– Не имеет значения, – прогремел голос Изабеллы.

– Иза, – тихо сказала Надя.

Ее сестра всего лишь вымещала свое разочарование и стресс на своей дочери. Но такое поведение не красило ни ее, ни Оливию, ни кого-либо еще.

Изабелла, конечно, восприняла замечание сестры в штыки.

– Пожалуйста, Надя, не вмешивайся. Ты понятия не имеешь, каково это – быть матерью… – она вовремя прервала себя, но ущерб уже был нанесен.

У Нади защипало в глазах, однако она не собиралась плакать на глазах у всех.

– Я сказала, иди в свободную комнату наверху, пока не научишься вести себя прилично, Оливия, – велела Изабелла, и на этот раз даже лицо ее мужа покраснело как помидор.

Оливия посмотрела на отца в поисках поддержки, но он лучше, чем кто-либо другой, знал, что нельзя противоречить Изабелле в присутствии всей семьи.

Ною было не по себе, судя по встревоженному выражению его лица, но даже он был беспомощен, когда Изабелла становилась такой.

Оливия тихо поднялась наверх, и Наде стало еще хуже оттого, что ее племянницу унизили из-за нее. Столько всего пошло наперекосяк из-за ее решения. Если бы она стерпела выходку Брэндона и не потеряла контроль, тогда они все могли бы сейчас праздновать, а не спорить.

– Послушайте, – сказала она.

– Я ничего не понимаю, – пробормотала Биса, но она смотрела в окно, и Надя не знала, говорит ли ее прабабушка о том, что происходит на кухне, или о чем-то еще.

А потом бабушка Каталина предложила:

– Я переведу, мама.

Мама посмотрела на Надю с укором. Можно подумать, она была виновата, что, когда расстраивалась, могла думать только по-английски.