Комендантский час

1

Теперь Корней не спал ни ночью, ни днем… Тяжелые предчувствия не давали покоя, и чем больше пытались обнадежить врачи, тем больше одолевала тревога.

Единственная радость появилась, когда перевели на освободившуюся койку возле окна и он не стал видеть соседей по палате. Ни к чему они были Корнею Семеновичу. Закинув руки за голову, подолгу не сводил глаз с широкого с двойными стеклами окна. Оно выходило в больничный парк, пышущий осенним разноцветьем. Но Корней видел лишь крону невысокого каштана. Желто-пушистых листьев на дереве становилось все меньше. Старик загадал: когда слетит последний листик, он умрет. И Корней молил Бога, чтобы не было сильного ветра и не ударил мороз.

Ветер дул пока слабый, дни после дождей в начале октября установились погожие. Корней Семенович бодрился, замечая пролетающую за окном паутину. Она переливалась всеми цветами, и старик опасался, чтобы какая птица случайно не оборвала эту стромкую, живую нить…

С того места, где жили сыновья Корнея, попасть в областной город — целое дело. Раньше, когда до райцентра ходили «Ракеты», было проще, главное — на пристань попасть. Дальше по Дону куда угодно доберешься.

Но пристань давно переоборудовали под бар, причал по дощечке растащили досужие станичники. Автобус, колесивший по району, стал делать не две, как обычно, а лишь одну ходку. Да и то не всегда заворачивал с трассы в отдаленные, как и хутор Корнея, селения.

Старший сын Семен жил с отцом, выстроив рядом со старой хатой добротный особняк. Младший Борис ютился на краю хутора в дощатой халупе, сдав дачникам свой дом.

Борис смиренно переносил неудобства, а пуще всего упреки жены.

Ругала она Бориса и в это утро, когда он поднялся ни свет ни заря, чтобы идти к брату.

Бориса пробирала знобящая дрожь. Соображая, где бы похмелиться, привычно огрызался:

— Не гунди, и так мутит.

Дачники еще спали. На веранде Борис нашел после вечернего застолья остатки жидкости в плоской бутылке, хлебнул из горлышка.

Одет он был в мятые вылинявшие брюки, легкую навыпуск шведку. Чтобы лишний раз не маячить перед женой, сдернул с гвоздика пиджак квартиранта.

— Нихай скажут спасибо за мою доброту, — с вызовом погрозил он пальцем.

По пьянке он хорохорился перед дачниками, намекая на свои права хозяина.

Второй год Борис нигде не работал. Жена нанималась на сезон в какое-то мудреное АО, помогала скупать овощи у селян. Борису не нравилось ее занятие. Городские «фирмачи» были нагловато-высокомерные, не стесняясь приударяли за женщинами. Супруга в ответ сама пилила мужа, дескать, шел бы помогать брату; как никак первый фермер на всю округу. Борис не без злорадства ухмылялся: «Погоди, Сёмка обанкротится, мигом с „волги“ на лисапед пересядет».

Борис вспомнил уже на улице. Кажется, третьего дня, когда братья договаривались съездить проведать отца, Семен жаловался на двигатель… Может и права жёнка? Чего переться в такую рань, если машина не на ходу.

Сырой утренний воздух слегка пах цвелью. На другой стороне улицы разгорался оставленный с вечера костер. Косматый клубок еще низкого солнца разматывал свою нескончаемую красно-желтую пряжу.

Среди поредевшей листвы совсем близко виднелся став; за ним горбилась корявая грунтовая дорога. По ней-то и мчался юркий УАЗик, прыгая на кочках.

Пока Борис в раздумье докуривал папиросу, УАЗ уже тормозил. Семен, открыв дверцу, нетерпеливо пригласил брата.

— Такси к самому порогу подал! — Борис не без удовольствия плюхнулся на заднее сидение, задел плоский «дипломат». — Со своей канцелярией и спишь в обнимку?

— Куда без нее, — буркнул Семен. — Заодно и бате книжицу почитать прихватил.

В зеркальце над лобовым стеклом отражались его короткие рыжеватые брови, серые утомленные глаза.

— Да-а, незадача с батей, — сказал лишь бы что сказать Борис.

УАЗик, выскочив на шоссе, долго не мог обогнать петляющий грузовик.

— Сволочь, — погрозил водителю Семен. — С утра уже надрался.

Борис, уловив намек, отодвинулся на самый краешек сидения. Праведный какой. В выходной сам Бог велел… На всякий случай пошарил по карманам чужого пиджака. Нашел пустой коробок спичек да огрызок карандаша. Сердито сопя, вытянулся на сидении, положив под голову свернутый пиджак.

— Ты особо не располагайся, — заметил Семен и кивнул на незнакомого Борису водителя. — Добрый человек нас до переправы подвезет, а там как уж получится.

— Получится, — зевнул Борис. — На пароме всякого транспорту полно, кроме бабы-яги с метлой.

Жалея о забытой кепке, закрылся рукавом пиджака. Почему-то подумалось, что ему давно не снились хорошие сны. Такие, как в детстве или в первые годы после женитьбы… Хорошее было время. Он так и жил бы с родителями, кабы не Сёмка со своей стройкой. А уж когда брательник отгрохал по хуторским меркам дворец, пришлось и Борису подыскивать новое пристанище. В те времена деньги что-то стоили. Прикинув, Борис не сдержался от едкой усмешки. Получается, сейчас пузырек водки стоит столько же, сколько тогда дом с хорошим участком… Усадьбу он приобрел ради форсу: мол, и я не лыком шит. Года два Борис приводил ее в порядок, доставая дефицитные материалы, благо должность завхоза позволяла. На том и погорел…

Стало подташнивать. Борис, зная чем это обернется, беспокойно затронул Семена.

— Найдется тебе лекарство, — успокоил тот брата.

Они уже подъезжали к переправе, огибая кирпичный забор консервного завода.

— Архитекторы, мать их так, — сразу повеселел Борис. — Недотумкали рядом и винокурню спроектировать. Сразу бы тебе: закусь и выписка.

— Опять второй паром сломался, — посетовал Семен, оглядывая длинный хвост машин. — Загорать им тут полдня.

Много машин было прямо с полей. Среди прицепов, доверху набитых капустой или заставленных ящиками с бурелыми помидорами, выделялись самосвалы, полные мелкого темного винограда. Издали он казался углем-семечкой, чуть припорошенным пылью.

— Сбываются, Борька, твои пожелания, — хмыкнул Семен. — Пока виноград довезут — он и забродит.

На другой стороне Дона кудрявились еще по-летнему пушистые вербы, влажно блестела песчаная полоска.

— Тама бы и расположиться, — загорелся Борис.

На катере, перевозившем людей, он выпросил у теток-торговок пару крупных перчин, длинную золотистую луковицу.

— Оно, пожалуй, кстати, — похвалил Семен, добавив к водке краюху хлеба и колечко румяной домашней колбасы.

Выпили по очереди из пластмассового складного стаканчика, прислушиваясь к перебранке в очереди на паром.

Попутный течению ветер сбивал волну, поднятую буксиром, раскачивал вдали пирамидальные тополя.

— Ишь, задул астраханец, — жевал пахучую колбасу Семен. — Сколько он беды в начале лета наделал. Знал, так не хлеб, а бахчу бы посеял.

— Выходит, погода тебе разор учинила?

— Система долбаная. Ей не хозяин, а вечный холоп нужен… Обрадовался я, что земля и тягло — моя собственность. Как ишачить — и вправду я хозяин, а как подходит время доход делить — я навроде сбоку припеку.

— С такими налогами попробуй развернуться, — участливо поддакнул Борис.

— На каждом углу стрекочут: мол, свобода выбора. У меня эта свобода плешь проела: хочешь, гнои пшеницу, а не хочешь — можешь весь урожай сбыть перекупщику. На будущий год зерно может и не понадобиться. Государству, я смотрю, хлеб не больно и нужен. Правда, прошлый месяц я, скрепя сердце, клин озимых посеял. Стыдно землю пустой оставлять… Эх-х, мучил бы стыд кого другого.

— Посуду не задерживай, — поторопил Борис.

Семен, очнувшись от тяжелых мыслей, непонимающе посмотрел и вдруг так сдавил стаканчик, что тот хрустнул.

— Тебе бы только одно. Развелось вас…

Борис невозмутимо допил из бутылки.

— Зачем добро переводить?

— Сами виноваты, — бережно собрал остатки хлеба Семен. — Купились на речи льстивые и посулы заманчивые.

— Во-во, купились. Мы ж доверчивые.

— Страшно, что приходится их же сволочными методами и действовать, — со значением взялся за «дипломат» Семен. — Вынужден и я грех на душу брать. Бумаги, что в портфеле, отдам одному прохиндею, он через них и прижмет того, кто у меня под ногами путается.

— Ну и пусть, тебе какая печаль?

Семен неуклюже, будто гирю, держал «дипломат».

— А вдруг мой конкурент к тому прохиндею раньше меня сунулся?

— Не сунулся. Совесть-то у него, ха-ха, должна быть.

— Совесть? — оборвал неуместный смешок брата Семен. — Тот конкурент — такой же бедолага, как и я. Вот и соображай…

Между порывами ветра прибрежные вётлы уже не хлестали, а словно большие рыбьи плавники, слабо шевелили густыми ветвями, окуная их в воду.

— Чего ж ты хочешь? — недовольно отозвался Борис. — Ступай к нему и поплачься. Он тебя, хе-хе, поблагодарит.

— Брось подначивать. Я тоже хорош. Нашел, с кем советоваться.

— Что значит с кем? — обиделся Борис. — Не черта тогда сопли распускать.

— Окажись ты в моей шкуре, из тебя не сопли, дрысня бы полезла.

— Ну и катись со своими трихамуднями, — пнул ногой «дипломат» Борис. — Кулак новоявленный.

Семена отвлек шум на переправе.

— Хватит языком молоть, паром причаливает.

Пока он, договариваясь, переходил от одной машины к другой, Борис демонстративно стоял в стороне.

— Долго тебя ждать? — сердито окликнул Семен от крытого брезентом грузовика.

Братья расположились на мешках с картошкой, отвернувшись друг от друга. Но когда машина тронулась, одновременно обернулись на Дон, беспокойно бьющийся в своем обмелевшем песчаном ложе.