Комендантский час

ПРЕКРАСНОЕ СУЩЕСТВО Творения

Новочеркасск!.. Чуткое сердце твоих уцелевших храмов, и печальный взор Триумфальных арок.

Новочеркасск! Захватывающий простор Соборной площади — этот «каменный мыс» Державы.

Новочеркасск! Поздней весной ты словно большой и пышный букет; букет персидской сирени…

Я никогда не вел дневников, будучи уверен: события, лишенные живой памяти, не более чем бездушная запись. Всегда избегал публичных выступлений, чувствуя речь в письменном виде, а не в устном. Не люблю хваленую, долгожданную для многих весну и отнюдь не умиляюсь красотам перволетья.

Зато я весь во власти долгих ноябрьских сумерек, намокшей вязкой пашни, сырой пустоты городских скверов. Я очарован стаями крикливых галок, низко летящих на тусклые огоньки необорванного шиповника; сиянием снежного морозного дня и вышивкой ясного ночного неба, где крупными и мелкими стежками легли узоры далеких созвездий. Я околдован силой багровых закатов, когда красно-оранжевая яшма окаёма сменяется бледной бирюзой скоротечного вечера, как будто позолоченные купола православного храма вдруг предстали сказочно голубыми башнями восточного минарета.

Как правило, на закате стихает или, наоборот, усиливается ветер.

Ветер… Он извечно разгуливает по моему городу, завихряясь на улицах и проспектах, метёт широкие площади и узкие проулки; а ураган неистово бьется о платовский холм и, набирая еще большую мощь, несется дальше на север, в леса Тамбовщины иль в степи Заволжья.

Спустя время ветер возвращается из тех же мест. Но уже не налетает порывами, как «низовка» или «калмык». Он монотонно гудит ночами, словно трансформатор, или тарахтит железом на высоких крышах, будто дробно стучащий по незримым рельсам нескончаемый товарняк.

О чем тревожится ветер, что силится передать нам? Не пытается ли предостеречь от излишней суеты, порожденной страхом неумеренности в сегодняшней жизни. Или желает подчеркнуть вину человека за содеянное на земле?

И все чаще беснуется ветер, словно тщится вымести людскую черствость, зависть, скаредность. Как на гигантской веялке отсеивает, подобно здоровым зернам, в ком так нуждается сегодня Отчизна.

Россия всегда гордилась взысканными судьбою страстотерпцами. Сильные духом надежды, они несут в себе стойкую веру в незыблемость добра, вечность подлинного искусства.

Многие из них безмерно талантливы. Это особенно проявилось в творчестве. Даровитость их поистине безгранична, словно само Божество покровительствует им.

Присутствие этого Божества излишне отрицать… ПРЕКРАСНОЕ СУЩЕСТВО, упомянутое в трудах теософов, видимо, и есть ОНО. И тот, другой МИР по сути начинается здесь — на Земле — с мыслеобразов людей, одержимых страстью творчества.

Легко преступив через нормы морали, человек крайне осторожно приоткрывает дверцу в загадочное ИНОЕ, соблюдая запрет, ниспосланный Свыше… Отчасти мы удовлетворяем свою любознательность поверхностными знаниями, не пытаясь, впрочем, сопоставить их с сутью явлений, окружающих нас.

Можно (кто бы подумал!), и обладая ясновидением, не замечать очевидного, когда сверхъестественное является как яркое озарение: «Редкая птица долетит до середины Днепра…» Лишь слабое прикосновение ПРЕКРАСНОГО СУЩЕСТВА породило бессмертный мыслеобраз, сотворив из гения — ГЕНИЯ.

Однако не то, что видеть, даже чувствовать ПРЕКРАСНОЕ СУЩЕСТВО — удел не многих. И не стоит гадать, по какому принципу идет «отбор», равно как и то, кого из наших современников ОНО осчастливило.

И все же можно предположить, что это чеховская «Степь» простирается от шолоховского «Тихого Дона» до кристально чистых глубин «Ильинского омута» Паустовского; что это каверинские «Два капитана» бережно принесли нам «Каравай заварного хлеба» Солоухина; что это на опушке «Русского леса» Леонова в катаевской «Траве забвения» желтеет «Разорванный рубль» Сергея Антонова.

Этот список можно продолжать, находясь в плену не только русской словесности, но и живописи, музыки, архитектуры; можно назвать десятки, сотни имен тех, кого коснулось или хотя бы на ком остановило свой ангельский взор ПРЕКРАСНОЕ СУЩЕСТВО Творения.

В свое избранное я отобрал не то что лучшие вещи, а те произведения, что отражали нашу жизнь в последние 20 лет. Ведь именно в эти годы назревал и произошел тот самый Перелом, потрясший страну на рубеже девяностых… Сколько раз уж «ломало» Россию-матушку, сколько корежили ее «реформы» и донимали всевозможные «преобразования». Как надеялись многие на лучшее в конце многообещающих восьмидесятых; какие козыри были в руках тех, кто управлял тогда Союзом, какой духовный подъем наблюдался в народе… Куда все ушло? Куда подевались чистые и наивные устремления? Да и кто о них вспомнит на исходе тысячелетия, столько вместившего в себя за десять прошедших веков?

Десять веков… История Мироздания пишется без разграничения на смутные или спокойные годы. Здесь другая шкала измерения, и мои 20 лет — всего лишь миг в череде мелькающих за окном времени столетий, на ДОРОГЕ, где нет ни начала, ни конца, а Земля — крохотная пылинка пока неведомого для нас МИРА.

Так уж случилось, что в один стылый февральский вечер я пришел в дом на городской окраине, где много лет проживала семья моей жены.

Одно время мы с Галей занимали комнатку в этом добротном с низами и окнами на луга доме. Тогда мы еще не знали, что такое «удобства» и не делали трагедии из того, что приходилось с улицы носить воду, колоть дрова и топить углем.

Печурка была своенравной, разгоралась не при всяком ветре, но когда ловила свой, удержу ей не было: дышала притягательным калёным жаром пазуха короба, теплели вышпарованные и побеленные бока, румянились чугунные щеки.

Пригожая, гостеприимная печь-хозяйка не отпускала от себя, и мы подолгу сумерничали возле нее. Когда же за стенами завывал ветер или в закрытые ставни секла крупа, становилось еще уютнее от мысли, что на улице зябко и вдвойне зябко было бы и нам, окажись мы в эту минуту не вместе.

Четверть века назад я еще не понимал, что это непередаваемое состояние неги и есть, видимо, то, что попросту зовется теплотой семейного очага… Однако с годами отчетливо осознаю, что и это невозможно без участия ПРЕКРАСНОГО СУЩЕСТВА. Разве Любовь не есть тоже Творение, когда обещания невысказанных вещей понятны только двоим, как понятна Природе нескончаемая солнца песнь, где ветер — слово, накрапывающий дождик — мелодия, а народившийся месяц — музыкальный ключ на партитуре небесных нот.

В бывшем доме Поляковых новые хозяева давно уже провели удобства, и угол, где была печурка, закрывает старое зеркало… И вдруг показалось: трепетно забился, загудел в печи огонь воспоминаний, словно поймал ветер прошедших лет.

…Во дворе, под звездным небом, как бы сама собой пришла догадка: ушедшие в памяти близких становятся еще прекраснее, чем были, в силу таинственного притяжения беззаветно преданных душ. И в короткий миг обретения друг друга нам видятся те же сны, что и ТАМ.

Но как это трудно сопоставить: теряющее нравственные ориентиры человечество и предостерегающее нас ТО, что находится за недосягаемым ПРЕДЕЛОМ… И может быть, на мгновение два отчужденных до того МИРА связал волнующий мыслеобраз зимней ночи: белые сапожки земли оттеняет черный мундир неба с яркими пуговицами звезд…

Сколько же героев древних мифов рассеяно по близкому небу. А звезды блещут с такою силой, что вот-вот воспламенится штыб Большой Туманности во владениях Ориона, и воскресший великан снова возьмет охотничий лук с натянутой тетивой Млечного Пути.

Но до времени всё спокойно в звездной пустыне…

В полночный час ледяной ветер меняет караул старого дня на новый, убавляя и без того недолгий век седого февраля… Мы уходим вместе, желая удачи Вам, дорогие читатели. ПРЕКРАСНОЕ СУЩЕСТВО не может не явиться. И не только для того, чтобы помочь в сладких муках творческих исканий. Есть много других дел, требующих добрых помыслов и благородных дерзаний.

ОНО непременно придет!.. И, уступая величию ума и красоты, стихает ветер ПРОСТРАНСТВА и замирают часы ВРЕМЕНИ…

Ваш Владимир Конюхов

Новочеркасск, февраль 1998 года

Рассказы