Комендантский час

Илья Савельевич, готовый ко всему, был потрясен… В сравнении с шестидесятыми годами в народном хозяйстве по всем ключевым показателям выявилось полнейшее отставание, кроме, разумеется, пресловутого вала… Он углубился в исследования, лежащие уже в области социально-политической сферы, и доказал, что при клятых Совнархозах, когда на местах существовала — пусть и ограниченная — самостоятельность, дела обстояли гораздо лучше.

Обобщения Ильи Савельевича шокировали начальство, и он стал перед выбором: либо сменить тему, либо отказаться от ряда «спорных» моментов.

Илья Савельевич, съездив в Москву к известному академику, не только заручился поддержкой знаменитости, но и внес в свою работу дополнительные данные… Официальный отзыв ученого светила приятно удивил ректора, но поверг в смятение завкафедрой. Не иначе как по инициативе последнего из базового вуза прибыли два профессора и, как бы мимоходом, ознакомились с трудом Ильи Савельевича. Выводы, содержащиеся в нем, они сочли чрезвычайно сомнительными и субъективными… Шансы Ильи Савельевича значительно убавились.

Правда, после ноябрьского траура в стране он зажегся надеждой, тем более, что тот же академик выступил в центральной печати со статьей, носившей характер не полемики, а острого и беспощадного бичевания сложившейся системы хозяйствования… Но то ли академик слишком поспешно обнародовал свою позицию, то ли она не получила поддержки в кругах, малодоступных даже для человека с мировым именем, но поведение завкафедрой говорило о том, что надеяться Илье Савельевичу не на что.

— Согласен, я тебя спрашиваю? — надавил Вожжов.

В темной пряди, упавшей на лоб, ни седого волоска. Оттопыренная верхняя губа придавала насупленное выражение, даже когда он был благодушен… Илья Савельевич захотел больно хлестнуть словом. И хлестнул бы, если б не полковник. Поэтому постарался отделаться помягче.

— То, на чем мы стоим, закладывали до Леонида Ильича другие. Может, он и хотел сделать как лучше, но получилось наоборот.

Борис весело присвистнул.

— Удивительно, Мари Дмитривна, чай пила, а пузо холодное.

Хохот Дозморова был долгим.

— Ну-у, Борис, тебе только комментатором у политиков служить… Да-а, друзья мои, — посерьезнел он. — Крыша нашего дома прохудилась, но фундамент и стены крепкие… И во многом благодаря Иосифу Виссарионовичу.

Неловкая пауза возникла в разговоре… А Дозморов задумался, закрыв рукой рот и крохотный подбородок. Лицо его будто заканчивалось носом-пуговкой с пупырчатой родинкой.

«Ловко ты повернул», — отдал ему должное Илья Савельевич.

Вожжов, наоборот, нахмурился и, воспользовавшись тем, что Дозморова отвлек Борис, шепнул:

— Я согласен. Но заслуги Брежнева… Никита дел наворочал, а исправлял, пятое-десятое, он.

— Уж он наисправлял! — громко вырвалось у Ильи Савельевича.

Дозморов, оголившись по пояс, бодряще предложил:

— Бог, как говорится, и троицу любит… Наливай, Борис. А там и окупнуться можно.

Валентин Михайлович нерешительно взглянул на Илью.

— Вопрос один есть… Борис, ты бы сходил зажигание или магнету какую проверил, — подморгнул он шоферу.

— Так бы и сказали, ступай поищи искру, — послушно поднялся шофер.

Илья Савельевич беспечно, как будто его ничего не касалось, следил за редкими облаками… Потом (это ему не показалось) вначале почувствовал пристальный взгляд, а уже затем услышал Дозморова:

— Теперь часто будем встречаться, Илья Савельевич.

— На перекрестных допросах?

Дозморов искренне расхохотался, а вслед за ним кисло улыбнулся и Вожжов.

— Ты выслушай сначала.

Дозморов, усевшись удобнее, весь лучился от необъяснимой пока радости.

— Коллеги теперь мы с вами. Сотрудники одного института. Даже на одном этаже службы находятся… Мое заведение, правда, в другом крыле.

— И каким же вас ветром?

— Попутным, разумеется. Согласно последнему приказу назначен проректором по режиму.

— Непыльная должность, — съязвил Илья.

— Не я, так другой, — и тени обиды не выразил Дозморов.

Илья Савельевич не выпускал из поля зрения и Вожжова. Валентин явно нервничал.

«Неспроста», — догадался Илья, и напряжение его спало.

— Говорите откровенно, что от меня надо.

Дозморов, сняв с руки часы, как бы взвесил их на ладони…

— Вместо ремешка — ячеистый браслет. Выпади одна финтифлюшка — и соскользнули часики с руки. Любая цепочка состоит из звеньев.

— Декларативное начало. Вы не находите?

— Нахожу. Но устройство быта, многоуважаемый Илья Савельевич, всегда связано с определенного рода щепетильностью… Так уж складывается, но взаимная помощь сослужит нам троим добрую службу.

— И какую именно?

Дозморов замялся, глазами призывая на выручку Валентина Михайловича.

— Илья, я тебе всё объясню, — впервые по-доброму обратился Вожжов.

Дозморов, преувеличенно сетуя на жару, позвал купаться Бориса.

— Чего тянешь кота за хвост, — тотчас сменил тон Вожжов. — Мужику неудобно, а ты… Сын у него с женой — по специальности плановики — живут на юге, у моря… Сам понимаешь, какая там в субтропиках может быть работа для них… В общем, полковник, пятое-десятое, зондировал: у тебя на кафедре можно устроиться. Молодые на всё согласны. А ему самому не с руки хлопотать. Только оформился — и на тебе… Это первое… С обменом совсем хорошо складывается. У моего Юрки, сам знаешь, легкие барахлят… А там воздух посуше. Переезд много времени не займет. Зато представь: в часе езды от Ялты — сын в собственной двухкомнатной, с лоджией. У Юльки его — один хрен детей не будет. Так что каждое лето можно будет, пятое-десятое, в море плескаться.

— Ишь ты, разошелся…

— Ах да, я про тебя упустил, — спохватился Валентин Михайлович. — В общем, Илья, и ты не внакладе. Полковника сын в каком-то институте на Украине защищался. Связи, пятое-десятое, остались. Свою докторскую получишь — гарантирую. Только помоги и его молодым… Ну чего жмуришься? Всё на уровне. Дозморову верю больше, чем себе. Два года знаю. Человек дела. Сам понимаешь — чекист… Ну, оттаивай, оттаивай, — снисходительно похлопал он по плечу товарища.

Душа Ильи Савельевича раздвоилась. Одна ее половина протестовала, готовая в ярости метать гром и молнии: ей, святой и непорочной, осмелились такое предложить, другая — глубоко задумалась, взвешивая вполне лестное предложение… В конце концов, дело не в престиже, а в принципе. Бог с ней, с докторской, главное, чтобы как можно более широкий круг лиц мог ознакомиться с рефератом и задуматься.

Илью Савельевича не сразу отвлек крик из-за камышей. Вожжов побежал на шум, скрылся в зарослях… Вскоре он вышел, придерживая вымазанного в багно и тину Бориса. А Дозморов прихрамывал, досадливо морщась.

Илья Савельевич догадался, что шофер случайно угодил в трясину.

— Плохи дела, — помрачнел он. — Этак через несколько лет старое русло превратится в болото.

Дозморов массировал голень, а Борис кряхтел, держась за живот.

— Не повредил чего? — забеспокоился Вожжов.

— Мышцы натянул, — разъяснил Дозморов. — Со страху так дергался, что и меня свалил. — Спасибо, и вы, Валентин Михайлович, подоспели… А Илья Савельевич прав, болото, а не река.

— Я в камыши весною за раками лазил, и ничего, — сам удивлялся Илья Савельевич. — Хотя осторожность не помешает.

Борис нечленораздельно пытался что-то объяснить.

— Дайте ему выпить, и всё пройдет, — распорядился Дозморов.

Через несколько минут на щеках Бориса играл румянец, и он, посмеиваясь, рассказывал, как пытался схватить метрового толстолобика, тершегося в камышах.

Посмеивались и остальные. Илья Савельевич, расположенный в эту минуту к своим спутникам, пожалел, что они отказались ночевать в его домике.

Эту деревянную хату на краю хутора было видно с палуб пароходов, когда они еще ходили по старому руслу. Сейчас же из окон дома видны лишь мачтовые огоньки проходящих за островом судов, и то поздней осенью, когда облетает листва.

Илье Савельевичу никогда не забыть того случая, который породнил его с этим хутором, открыл дверь в деревянную, тогда еще крытую соломой, хату.