Комендантский час

Крыша клубилась густым дымом и давно бы рухнула, если бы не полати.

Николай Тихонович сбросил прожженный пиджак, стал звать Лёвку.

Тот медленно карабкался на четвереньках, надрывно кашлял. Не в пример Карпину — он оступился и, ослепленный, пробирался, подняв залитое слезами лицо.

— Ну, скорее, — шагнул с протянутой рукой Карпин.

На Гурьева посыпались огненные искры с пылающего деревянного навеса у входа.

— А-а, черт, — Карпин схватил Лёвку за воротник. — Еще чуть, Лёвушка…

В прихожей, где они были минуту назад, раздался резкий треск, ярко вспыхнуло — и невыносимый жар словно снял кожу с лица…

Карпин упал и с ужасом увидел, как медленно рушится навес.

Он дважды перевернулся, ловя взглядом друга.

Гурьев оскалил зубы от страшной боли. Навес придавил спину.

Николай Тихонович неимоверным усилием ног сбросил навес с Лёвки.

— Шевелись, — подхватил он под мышки Гурьева.

Запах паленой материи и мяса ударил в нос.

— Раздевайся, — приказал Карпин и так рванул с Лёвки дымящуюся куртку, что та расползлась надвое.

— Кто в такой химии лезет в огонь. Ты бы себя еще бензином облил… Так, ничего страшного, — осматривал он полуголого товарища. — Прихватило немного спину и попку задело. Но главное-то цело, Лёва… Слышишь, Лёвушка, — некстати пошутил он.

— Больно, — вздрагивал Гурьев. — Врача.

Николай Тихонович покосился на кучку собравшихся неподалеку людей.

— Наверное, послали за фельдшером.

— Ты за ними полез, — кивнул Лев Алексеевич на примятые, в обгоревшей рамке, снимки.

— Всё бы обошлось, если б они висели на месте.

Гурьев морщился, не попадая зубом на зуб.

— Теперь скажи мне, Лёвушка, — накинул на него пальто Карпин. — Зачем ты это сделал?

Птичья грудь Льва Алексеевича учащенно забилась, словно там заработало второе сердце.

— Я завидовал тебе.

— Завидовал? В чем?

— Какая разница, мне надо было отличиться.

— Перед кем? Передо мной, перед ними? — Карпин кивнул в сторону хуторян. — Или перед той мразью, что успела удрать.

— Они вернутся, Зайка. Ты остерегайся. Особенно у себя, на просторе… Там у тебя славно… Там должен быть и простор души.

— Простор души не обязательно может быть у того, кто живет на природе… Разве дело в том, Лёвушка?

Из подъехавшего газика вышли женщина в белом халате и милиционер.

Гурьеву помогли сесть — и газик тотчас развернулся, так что Карпин не успел ничего сказать.

Николай Тихонович вытер лицо платком.

— Пойдемте, — обратился он к милиционеру, — надо забрать вещи.

— Фамилия?

Карпин, назвавшись, добавил:

— По матери — Денисов.

— Кто поджег?

— Я! — долго не думал Николай Тихонович.

— По приметам свидетелей — худой и молодой.

— Благодатные условия. Успел располнеть и возмужать.

В одной руке Карпин нес пиджак, в другой держал чуть на отлете фотографии.

— Вещдок, — уловил он немой вопрос милиционера.

— Не спешите.

— Холодно. Да вы не бойтесь, не убегу.

— У меня помощники надежные, — усмехнулся младший лейтенант.

Николай Тихонович оглянулся…

Вразвалочку по другой стороне улицы шел Лёха с двумя дюжими парнями.

Он знал, что через каких-то двадцать минут начнет доказывать, что это не его работа: настоящему виновнику оказывают помощь, а он всего лишь пострадавший по своей блажи и легкомыслию.

Но сейчас, закусив удила, он ни за что не сознается, даже если вся это свора бросится на него.

— Дружинники что надо, — вызывающе сказал Карпин.

Кружилась голова, подташнивало.

Понимая, чем чревато для него, если в хату войдет следом Лёха с дружками (один в форме был рядом), он тем не менее ускорял шаг, словно торопился, чтобы всё произошло, пока не выглянуло солнце. Оно вот-вот должно было показаться, и нежное пуховое облако уже до крови оцарапала шершавая ладонь зари…

Апрель, 1991