Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой

Чтобы как-то взбодрить войска, 10 марта Таунсенд выпустил очередное воззвание, которым в своей обычной манере попытался поднять боевой дух солдат: «Уже три месяца мы выдерживаем осаду в духе, который вызывает величайшую похвалу со стороны нашего любимого Короля и сограждан в Англии, Шотландии, Ирландии и Индии, и все это после ваших великолепных сражений под Кутом и Ктесифоном, а также отступления в Кут, которые сделали вас знаменитыми.

С пятого декабря вы провели три месяца в состоянии жестокой неопределенности, которая невыносима для любого человека. Ко всему прочему, закончилась неудачей уже вторая попытка нашего вызволения, и я прошу вас выразить мне немного сочувствия как тому человеку, который командовал вами в этих битвах и кто, появившись перед вами незнакомцем, любит своих подчиненных с такой глубиной чувств, которую не испытывал никогда в своей жизни.

Когда я упоминаю себя, я должен упомянуть и других генералов, подчиненных мне, чьи имена также ныне выделяются в армии как имена великолепных лидеров.

Я говорю с вами, как и прежде, от чистого сердца, и, как я уже сказал, я прошу вашего сочувствия к моим чувствам, так как я уже обещал вам несколько раз освобождение к определенным датам на основе тех приказов, которые получал от тех, кто отдавал приказы об оказании нам помощи. Это не их вина, без сомнения. Не думайте, что я обвиняю их, они отдают свои жизни без колебаний и заслуживают нашей благодарности и восхищения.

Но я хочу, чтобы вы помогли мне снова, как и раньше. Я попросил генерала Эйлмера при следующей попытке прорыва привести столько сил, чтобы быть уверенными в том, что все вражеское сопротивление будет сломлено без всяких сомнений»[127].

Это послание тоже вызвало смешанную реакцию. Большинство офицеров восприняли его как ненужное и даже вредное. Риторические приемы с командиром, едва ли не со слезами на глазах обращающимся к своим бойцам за пониманием и сочувствием, хорошо смотрятся на страницах древних классиков, но не имеют смысла для армии в осаде. К воззванию прилагались полные тексты обеих посланных Эйлмером вечером 8 марта телеграмм с новостями о неудачном наступлении, что вызвало шок у британских офицеров. Это было грубейшим нарушением обращения с секретной документацией: ее в прямом смысле слова вывалили на всех бойцов дивизии. Не укрылась от внимания и очередная шпилька в сторону генерала Эйлмера, которому порекомендовали в следующий раз привести побольше солдат. Большинство солдат просто не поняли, о чем вообще речь в этом документе. Как высказался анонимный британский рядовой, «если он ищет сочувствия, то пусть поищет в словаре, между словами “ссанина” и “сифилис”»[128].

В тот же день Таунсенду со стороны османов поступило второе предложение о сдаче, явно написанное под влиянием их последней победы: «Ваше превосходительство, английские силы, которые шли вам на помощь, были вынуждены отступить, дав бой у Фелахии и потеряв 7000 человек.

После этого отступления генерал Эйлмер, у которого было полтора месяца на подготовку, вчера, думая, что у него достаточно сил, продолжил свое наступление силами 5-й, 6-й, 8-й и 12-й бригад и одной кавалерийской бригады на правом берегу Тигра, что вы могли видеть сами. Но он вновь был вынужден отступить, потеряв 4000 человек, и у меня все еще остается достаточно сил.

Со своей стороны вы героически выполнили свой воинский долг. Я не вижу в будущем того, что вы будете освобождены. Если верить вашим дезертирам, я полагаю, что у вас заканчивается продовольствие, а ваши войска подвержены болезням.

Вы вольны продолжать оказывать сопротивление в Куте или сдаться моим силам, которые растут с каждым днем.

Пожалуйста, Генерал, примите заверения в самом высоком уважении с нашей стороны.

Халил, командующий османскими силами в Ираке, губернатор Багдада»[129].

Таунсенд в не менее вежливых выражениях отклонил предложение, но все же отправил его Лейку с вопросом, не стоит ли ему вступить в переговоры сейчас, пока еще возможно выторговать приемлемые условия сдачи, например, ту или иную форму почетного выхода из города. Лейк уклончиво ответил, что время для подобных шагов еще не настало.

Сама возможность подобных переговоров выглядела химерой. И Халил, и стоящий над ним фон дер Гольц прекрасно знали, что время, отпущенное 6-й дивизии, неумолимо подходит к концу, и через несколько недель она уступит без всяких условий, доев последние крохи. Не стоит забывать, что подобные переговоры вряд ли получили бы санкцию со стороны имперского правительства. Какая угодно форма сдачи османским силам стала бы огромным военным, дипломатическим и моральным поражением Британской империи, и этого нельзя было допустить, пока сохранялась надежда на благополучный исход.

Командиру 6-й дивизии снова предстояло решать, как продержаться на все сокращающихся ресурсах до следующей попытки прорыва извне. 15 марта был отдан приказ забить 1100 лошадей и мулов, чтобы сберечь зерно. Пайки урезали еще, теперь британским солдатам полагалось по 240 граммов хлеба в день и 600 граммов конины, индийцам выдавали по 300 граммов муки и 120 граммов перловой крупы, также им полагалось по 350 граммов конины, но большинство индийцев продолжали от нее отказываться. Все остальные продукты полностью закончились.

Очередное затягивание поясов и упадок после провальной попытки прорыва привели к резкому росту числа дезертиров, особенно из мусульманских частей. 14 марта Таунсенд радировал Лейку: «У меня дезертировало за прошедшую ночь пять магометан, один из них офицер из 103-го, трое из 67-го пенджабского и один из 22-го пенджабского»[130]. Дезертирство в британской индийской армии каралось не только расстрелом при поимке, виновные публично объявлялись вне закона у себя дома, а все их имущество подлежало конфискации. Начальник штаба 18-й бригады так описал эту проблему в своем дневнике: «Те несколько дезертиров, что имелись у нас, были в основном из пенджабских батальонов и побежали только после провала второй попытки прорыва. Практически без исключений это были молодые солдаты, прослужившие от 14 до 16 месяцев»[131]. Было зафиксировано также несколько самоубийств, причем как прямых, так и с помощью вражеских снайперов.

Настроение британских частей дипломатично описывалось как «апатичное».

Гарнизон Кута неуклонно приближался к точке невозврата, и чтобы предотвратить его капитуляцию, армия извне должна была приложить сверхчеловеческие усилия.