Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой

Глава XIII

Новости о провале очередной попытки прорваться в Кут вызвали гром и молнии в Лондоне, который формально теперь отвечал за Месопотамию. Военный министр, почти всемогущий лорд Китченер (вошедший в историю хотя бы знаменитым плакатом с указующим пальцем), потребовал немедленно снять Эйлмера с командования корпусом. Также Китченер предложил перейти к стратегии непрямых действий, а именно либо подкупить османского командующего, чтобы тот дал англичанам выйти, либо разжечь арабское восстание у турок в тылу, вынуждая отвлекать силы с фронта и беспокоиться о линиях снабжения.

Оба эти предложения британская разведка (которой это и собирались поручить) считала сумасбродными и не подлежащим реализации, но прямо сказать это в лицо самому фельдмаршалу никто не решился. В итоге для выполнения задачи из каирского разведцентра срочно командировали группу офицеров, в которую вошел известный британский политик, дипломат, разведчик, военный сэр Обри Герберт, а также пока никому не известный и ничем не отличившийся капитан Томас Эдвард Лоуренс. Там и без них уже хватало мастеров плаща и кинжала: в начале марта в Басру прибыла уже упоминавшаяся на страницах этой книги Гертруда Белл, которая стала контролером уже давно трудившегося на месте арабиста и разведчика Гарри Сент-Джона Филби (отца будущего советского разведчика Кима Филби).

11 марта начальник Имперского генштаба сэр Уильям Робертсон отправил в адрес главнокомандующего индийской армией длинную телеграмму, полную как справедливой критики, так и сомнительных утверждений. В ней Робертсон утверждал, что боеспособность османских частей существенно ниже, чем любых британских. После всего случившегося на Галлиполийском полуострове и в Месопотамии это мнение выглядело довольно спорным. Также начгенштаба высказал очевидную мысль, что с помощью достаточного количества орудий и снарядов можно сокрушить любую оборону (на Западном фронте это все никак не получалось, но не от недостатка старания), и советовал всемерно ускорить и увеличить поставки снарядов. При этом Робертсон удивлялся, что так много орудий и боеприпасов к ним застревают в Басре. Генерал критиковал коллег за три неудачные попытки прорыва, предпринятые до полного сбора всех возможных сил. Ну и в завершении вопрошал, почему командующий на театре военных действий генерал Лейк обосновался в Басре за сотни километров от фронта.

Это послание в индийском генштабе встретили волной негодования. Там посчитали, что лондонский начальник либо игнорирует, либо не понимает всех проблем, возникших перед войсками в последних боях. Неудовлетворительное количество снарядов и орудий на передовой явилось следствием не нежелания или непонимания, а объективных логистических трудностей. Также поспешные атаки проводились не от отсутствия здравого смысла, а прежде всего из опасений, что гарнизон Кута вот-вот капитулирует, подкрепленных сообщениями от Таунсенда. Впрочем, немалую часть проблем индийское командование в основном взрастило само, и ему было грех жаловаться, что лондонское начальство тычет в них пальцем.

В тот же день, 11 марта, вместо Эйлмера корпус принял генерал Горриндж. Это было логичное решение, ибо времени, чтобы прислать другого командира из Индии или тем более из Европы, не оставалось, а из всех местных кадров наибольшим уважением пользовался именно он.

Новость об этом назначении разочаровала многих. Генерал Меллис в Куте записал следующее: «Мы были крайне разочарованы 8-го и 9-го большой атакой на правом берегу. Мы видели разрывающиеся снаряды и перемещающиеся турецкие резервы, но старый Эйлмер опять все испортил и теперь точно так же, как Никсон, уезжает из-за “плохого самочувствия”. А мы опять обречены держаться еще неизвестно сколько, нам опять обещают освобождение “в следующем месяце” (все время “в следующем месяце”), когда генерал Горриндж атакует в 20 милях ниже по реке. Горриндж, который известен своими успехами у Насирии в прошлом июле»[132].

Чалмерс написал в своем дневнике об отъезде Эйлмера: «Всем жаль видеть, как он покидает нас, он был настоящим джентльменом. Но как генерал он полностью провалился, просидев столько лет в кабинете, он полностью утратил те качества, которые необходимы человеку, чтобы быть лидером своих людей. Горриндж полностью виновен в нашем последнем провале, именно он руководил всем шоу, а Эйлмер был только номинальным командиром»[133]. Не высказывал в письме домой особого восторга и начальник штаба Лейка генерал Мани: «Горриндж хороший товарищ, но я не уверен, готов ли он принять командование корпусом»[134]. Одним из самых расстроенных этим назначением оказался, как ни странно, Таунсенд. Горриндж был младше него по выслуге и, получается, обошел генерала по карьерной лестнице.

Как и всем предыдущим командирам до него, Горринджу пришлось начать руководство с логистических вопросов. По состоянию на 11 марта его речные силы состояли из 37 различных пароходов и буксиров, а также 68 барж. Все они были способны обеспечить войскам около 300 тонн снабжения ежедневно при требуемой норме в 468 тонн, к тому же при условии стопроцентной технической готовности и если ни одну из единиц не привлекут к перевозке личного состава. Оба эти условия никогда не выполнялись. Паровые суда представляли собой разномастную коллекцию, собранную по сусекам. К марту среди них попадались даже лондонские прогулочные пароходики и непонятно как и из чего построенные торговые суденышки из самых дальних речных закоулков индийского субконтинента. Многие из них прибывали в Басру уже в плачевном техническом состоянии, а постоянные авралы, нехватка запчастей и нормальной ремонтной базы регулярно приводили к тому, что на прикол время от времени становилось до трети судов. Не лучше складывалась ситуация и с состоянием барж, которая к тому же обострялась тем, что часть из них из-за осадки использовалась лишь в полноводном нижнем течении, а другие при полной нагрузке оказались слишком тяжелыми для слабосильных паровых машин, неприспособленных для такого типа судов. Что касается перемещений личного состава, то река разлилась, затопив 10 000 квадратных километров местности, тем самым исключив длительные пешие переходы. В свете необходимости транспортировки раненых (а также многочисленных больных) после боев вниз по течению и перевозке подкреплений вверх по течению большое количество судов и барж занималось исключительно этим.

Количество перевозочных средств постепенно увеличивалось. К 25 марта, например, прибыли еще семь пароходов и одиннадцать барж, но даже с учетом этого не предвиделось радикального улучшения ситуации. Штаб Лейка отчитался, что они теперь способны перебрасывать на передовую дополнительно еще по 38 тонн снабжения в день, при том что минимальные нужды за это время выросли еще на 22 тонны. Несильно улучшилась и ситуация в порту Басры, где по-прежнему стояли в очереди вереницы судов. Там удалось лишь несколько сократить время разгрузки и наладить строгий учет прибывающих и убывающих грузов. Из Индии ожидались земснаряды и драги для углубления судоходного канала и ковша порта, материалы для строительства пирсов и пакгаузов, а также набранный для управления портом персонал. Но это только положило начало, и до момента, когда Басра станет по-настоящему полноценным перевалочным пунктом и нормальной тыловой базой снабжения, пройдет еще немало времени.

Все это вынуждало командира корпуса и его штаб играть в волка, козу и капусту, решая, что именно нужно везти по реке в каждый конкретный момент: личный состав или боеприпасы; лекарства или медицинские принадлежности; униформу или инженерное имущество. Так и не решенные проблемы со снабжением в очередной раз откладывали возможную дату следующей попытки наступления, накопление необходимых припасов занимало болезненно много времени. Ситуация казалась настолько плохой, что Горриндж был вынужден беспокоиться о не превышающем семи-восьмидневный запасе продовольствия для собственных войск.

В то же время армия не являлась бы таковой, если бы на фронт всеми правдами и неправдами не добирались абсолютно бессмысленные и ненужные там вещи. Например, в качестве жизненно необходимого на передовую прибыли «японские машины для ловли мух»[135]. Они представляли собой деревянные коробки с вращающимися рулонами клейкой ленты внутри, их полагалось выдавать по штуке на роту. С началом теплого сезона насекомые действительно стали серьезной проблемой, но эти приспособления никоим образом ее не решали. Зато теперь вышестоящие органы требовали от каждой роты отчетов о применении устройства и количестве выловленных с его помощью особей.

Несколько улучшилось положение с артиллерией. С учетом прибывающих батарей (из числа как 13-й дивизии, так и отдельных) в Месопотамии у британцев было около 150 дивизионных пушек (10– и 18-фунтовых), восемь тяжелых 60-фунтовых пушек, две 4-дюймовые пушки и 36 4,5– и 5-дюймовых гаубиц. Большая часть этого парка (включая все тяжелые орудия и гаубицы) находилась в распоряжении Горринджа, для прорыва статичного фронта по меркам Первой мировой этого было недостаточно, но выбирать не приходилось. Куда сложнее выглядела ситуация со снарядами: 18 800 фугасных и 4000 шрапнельных, или от 1 до 1,5 боекомплекта на орудие, причем частично они находились в Басре и на промежуточных складах, а частично — у батарей, разбросанных для прикрытия линий снабжения. По меркам Западного фронта для прорыва вражеского фронта требовалось в разы больше, дополнительный боезапас (пусть и не в таких количествах) везли, но его еще предстояло протолкнуть на фронт через бутылочное горлышко речных коммуникаций.

Главным «активом» для Горринджа и основным предметом перевозок стала прибывающая из Египта британская 13-я пехотная дивизия. Первые два ее батальона добрались до передовой базы в Шейх-Сааде как раз в день атаки 8 марта, но полная перевозка всех подразделений вместе с артиллерией и тылами растянулась почти до конца месяца. То ли из-за шовинизма, то ли уже от отчаянья ее прихода с нетерпением ждали по обе стороны кольца окружения, ибо считалось, что коренная британская дивизия покажет неизмеримо более высокий уровень боевых качеств, чем индийские формирования, и справится с любой задачей. Как писал домой отцу офицер-кавалерист Бриджес, «я надеюсь, что мы получим больше пушек и больше британской пехоты. Аборигены себя полностью и окончательно здесь дискредитировали, точно так же как и в Европе, и на всех остальных театрах военных действий, куда их отправляли. Всем, от генерала и ниже, уже понятно, что они могут быть скорее угрозой, чем реальной помощью»[136]. Касательно 13-й дивизии ожидания оказались несколько завышенными.

Эта дивизия стала одним из первых формирований Новой армии — массово разворачиваемых для большой европейской войны частей, состоящих из патриотических добровольцев, откликнувшихся на призыв страны в судьбоносное время. Как и большинство подобных подразделений, 13-я дивизия столкнулась с огромными трудностями уже на этапе набора. Нехватка формы, оружия, боеприпасов и опытных инструкторов сказывалась на всех этапах обучения. Кадровый офицерский состав Новой армии часто описывали фразой «молодое вино и старые меха». Подавляющее большинство младших офицеров прошли лишь крайне сжатую подготовку и в основном были обязаны своими званиями правильному классовому происхождению. Старший офицерский состав тем временем в основном набрали из числа отставников всех сортов, срочно возвращаемых в строй из-за невиданного кадрового голода. Неудивительно, что подавляющее большинство подобных частей даже после окончания официального полного курса боевой подготовки считались лишь ограниченно боеспособными.