В свободном падении

Наутро я проснулся бодрым. Даже слишком бодрым, болезненно бодрым. Бодрым, как та ясноглазая молодёжь, скачущая по опушкам лесным. Заглянул в глазок, в окно, не царапнет ли по глазу милитари-цветом, но нет, никого, только бездомная собака лаяла в пустоту. Быстро оделся и пошёл за продуктами в магазин. Обогнул стайку вяло шевелящихся возле овощных рядов бабушек и направился сразу в отдел спиртного. Зачерпнул несколько пузатых бутылок вина, сложив в тележку, пошёл дальше, не толкая её перед собой, как принято, а почему-то везя за собой. Взял хлеба, яиц, чего-то ещё, попавшегося под руку, на ходу раздумывая, каким бы кулинарным шедевром удивить Наргиз. Так ничего не придумав, решил, что закажу еды по телефону и присвою авторство блюда себе. Добрёл до кассы, побросал содержимое тележки на движущуюся ленту. Женщина на кассе смотрела неприветливо. Назвала сумму, даже не спросив, нужен ли мне пакет. А пакет мне ведь был необходим.

Я достал кошелёк, всмотрелся в разверзшуюся щель. Достал тысячную бумажку и с ужасом осознал, что, кроме этой, осталось только ещё одна, и всё. Больше денег не было никаких.

Я почувствовал, как слабеют ноги и липкий пот струится по спине. «Не надо, не надо мне никаких пакетов», — подумал я испуганно, собрал аккуратно сдачу, собрал кое-как продукты в руки и понёс домой.

Как же я так промахнулся, расстраивался я. Почему же казалось вчера, что денег гораздо больше? Куда они испарились? Нассисты украли? Или, может, Вадик украл? Вадикова мама? Я отогнал все эти нелепые мысли, одна за одной. Поднялся на лифте, бросил продукты на стол. Что волновало меня по-настоящему, так это то, что я теперь не мог позволить себе заказ еды, а приготовить что-то для Наргиз было необходимо.

Я проинспектировал содержание холодильника, всех закоулков кухни, спальни, балкона (продукты находились почти везде). Помимо развеянных по квартире продуктов из бабушкиного пакета, имелась окаменевшая в морозильнике индейка, упаковка дикого риса, наконец, соль. Я переместился на кухню, облачился в фартук, сунул индейку под кипяток и разлил масло по сковороде, зашипевшее тотчас. В кухне сразу же стало невыносимо жарко, и я решил, что будет гораздо удобнее готовить обед в неглиже.

Разделся, надел фартук поверх. Из компьютерных колонок полился заводной рок-н-ролл.

«Вот она, мечта всех женщин!» — определил я сам себя, двигаясь под музыку. Открыл бутылку вина, сделал несколько хороших глотков. С ожесточением и радостью принялся кромсать попадающиеся под руку овощи — зелёный и обыкновенный лук, помидоры, перец, укроп, петрушку, чеснок. Сочные брызги летели на грудь и лицо, мощные гитарные риффы накатывали один за другим из открытой комнаты, вино мягко плескалось в желудке.

С едой я управился быстро, сунул размякшую индейку в духовку, оставил тушиться овощи, а сам предоставил себе заслуженный перекур.

Передвигаясь из коридора в комнату, краем уха услышал, как на один гитарный рифф из колонок накладывается другой, более громкий и требовательный. Это надрывался мобильный телефон. Звонил Фил. Голос его был пьяный и радостный.

— Можешь поздравить меня, Андре, я почти защитил свою кандидатскую диссертацию! — воскликнул он, что-то интенсивно при этом жуя.

— Что значит, почти?

— Сегодня я присутствовал на предварительной защите своей темы, и, смею уверить тебя, дорогой друг, в научном сообществе я произвёл настоящий фурор. Все были потрясены. Я сам, чего скрывать, был потрясён самим собой! Учёные дамы из совета, не в силах отразить моих мускулинных чар, одобрили меня единогласно. Руководитель уверен, что с защитой не будет никаких проблем. Так что можешь уже считать меня кандидатом искусствоведческих наук!

— Кошмар! Поздравляю!

— Спасибо, моншер! А теперь немедленно приезжай ко мне. Тебя ожидает крепкий алкоголь и суровая мужская компания рядом с ним. Я знаю, ты всегда предпочитаешь её несуровой женской.

— Извини, Филипп, но сегодня тебе придётся обойтись без меня. У меня есть некоторые неотложные дела…

— Какие в жопу дела!? Лучший друг зовёт тебя выпить! — моментально рассвирепел Фил.

— Я не…

— Или, может быть, лучшим другом ты считаешь этого подкаблучника слюнявого, Вадика?

— Нет, конечно, не считаю, — осторожно отвечал я. — Но у меня тут дела, говорю же… Убраться в квартире надо. Тут у меня просто жуткий бардак!

— Убраться? Ты предпочитаешь уборку в квартире бесплатной пьянке? Да у тебя, очевидно, опухоль в мозге! Тебе следует срочно обратиться к врачу!

— Ладно, спасибо за совет…

— Или всё дело в бабе, а? — я почувствовал, будто Фил сверлит меня своим лукавым взглядом прямо из трубки. Я даже на всякий случай отстранился от неё и внимательно всмотрелся в мембрану.

— Нет, ну сказал бы честно, — вырывался грубый голос Филиппа из микрофона, — прости, дружище Фил, у меня тут баба и я не раздумывая предпочту очередную гарантированную поёбку столь незначительному событию, как защита диссертации у лучшего друга. Защита кандидатской диссертации, между прочим, бывает один раз в жизни.

— Но ты же ещё не защитился даже…

— Андре, я могу и обидеться!

— Извини, давай в другой раз, когда защитишься по-настоящему. А сейчас — прощай, удачного веселья, — и, не дав Филову голосу гневно воспротестовать, я моментально отключился.

«А ведь убраться и правда нужно», — заметил я, снова прибавляя громкость музыке.

Из ванной на меня смотрела грозная куча вонючего белья. Мебель вокруг казалась одноцветной из-за равномерно покоящегося на ней слоя пыли. Запах разложения из кухни был нестерпим, а в раковине, забитой грязной посудой, кажется, зарождалась новая отвратительная, но при этом разумная жизнь. Просунуть руку туда, в гнилую непрозрачную воду между тарелок было страшно. Немного поразмыслив, я вырвал репродукцию из альбома Моне и накрыл ею это гнойно-керамическое месиво.

Куря на ходу, давясь дымом, осыпая пепел, я сменил фартук на заляпанные рейтузы и майку без рукавов, вооружился тряпками и отважно ринулся в бой с грязью.

Поначалу дело пошло легко: гнусная пыль, хотя и заставляла меня сотрясаться в кашле и громких чихах, вытиралась охотно. Я быстро отёр все поверхности, которые могли быть доступны взгляду Наргиз, запихал сор и вещи, не разбирая, в недоступные углы и перешёл к отмыванию полов. Набрал воды в ведро и обнаружил, что швабра после ожесточённой её эксплуатации Кирой была поломана. Её нижняя часть с облезлой губкой болталась беспомощно, как ступня на отнявшейся ноге. Ничего похожего на половую тряпку я также не обнаружил. Единственное, что мне оставалось — воспользоваться полотенцем. Полотенце было белое, и выглядело удручённо. Я опустил его в воду, залил чистящего средства, в три раза больше, чем было положено по инструкции, и приступил к мытью полов.

Я решил действовать по плану. Мысленно разделил территорию квартиры на три зоны: зона чудовищного невыносимого срача, которая включала кухню и туалет. Зона срача умеренного — спальня, ванная и балкон. И, наконец, зона творческого беспорядка — кабинет. Начать я решил с самой трудной. Вылил немного пенящейся воды на пол, сел на колени и принялся ожесточённо тереть, сжав полотенце-тряпку обеими руками. «Ничто, ни карьерные успехи, ни чувство долга, ни уж конечно, брезгливость, не способны заставить мужика так раскорячиться. А вот возможность секса с красивой женщиной (пусть и призрачная), да, может», — размышлял я. Грязь подавалась плохо: присохшая к полу, упорная грязь. Но ничего, я тоже упорный. Стал тереть сильнее. Мыльная вода пенилась, разрасталась, превращалась в химикатную лужу, расползшуюся по всей кухне. Я драил пол в поте лица, все мои руки, колени, даже нос, были в этой вонючей химии, я кашлял и чихал, как одержимый, сопли и какие-то другие жидкости из лицевых отверстий стекали на пол, смешиваясь с химией. Я чувствовал, как химикатные частицы внедряются мне под кожу, в голову, медленно разъедают мой мозг. Голова кружилась, как карусель, на которой я никогда не катался. И никогда не покатаюсь уже, подумал я почему-то обречённо. Хотелось плакать. Я продолжал мыть. Я ползал по полу на промокших коленках, матерясь и скользя ещё долго, сколько хватало сил. А потом из носа снова полилась кровь. Бурная, обильная, она смешалась с химией, с размокшей грязью, превращая это всё в рыжеватое густое месиво. С трудом, с хрустом в коленях я поднялся на ноги, чтобы подвести предварительный итог. Он был неутешителен. Грязи, кажется, стало только больше. Только теперь она была липкой, мокрой и с запахом химии. Не останавливая кровь, прямо так, капая ею на пол, я прошлёпал по грязной ядовитой луже к запасам вина, вытащил бутылку, сделал много жадных, необходимых глотков. На обратном пути поскользнулся, упал в месиво, расшибив локоть. «Блядь, блядь, блядь. Merde! Salop! Факинг ёбаный щит»! — произнёс я, интенсивно и гневно потирая ушиб. Проклятая грязь смеялась надо мной. Рассвирепев, в соплях и слезах, я покидал поле брани, как покидал его в школе, спасаясь от побивших, надевших мне на голову собственные трусы хулиганов. Нужно было срочно принять утешительную, очищающую ванную. Я выкрутил оба крана, заткнул позорное отверстие резиновой пробкой. Столб бурлящей воды ударил о ржавое ванное дно. Вода побежала.

Я с трудом разместил внутри слишком громоздкое для компактной советской ванны своё немощное тело. Очевидно, советским людям полагалось быть маленькими, ибо маленькой человеческой особью быть гораздо универсальней — такого человека можно уместить в танк и запустить на ракете, большой же человек беспомощен и нелеп, буржуазно излишен по своей сути. Я вспомнил советского человека, которого знал — деда. Переживший военный голод, мой дед был очень невысок, судя по всему он легко и свободно умещался в ванной.

Уперевшись стопами в стену, я наконец улёгся, утихомирился. Вода, набиравшаяся стремительно, была подозрительного молочно-белого цвета. Я вылил в неё шампуня, чтобы сгладить впечатление. На поверхность вылезла обильная, пушистая пена. Я погрузился в неё с головой, несколько раз, чувствуя, как потихоньку избавляюсь от всосавшихся в тело ядов.

«Но ничего, — грозил я из запертой ванны далёкой и неприступной кухне, — мы ещё повоюем!»

Я лежал, возложа руки на края ванной и думал вот о чём. Жестокая, жуткая реальность обступала меня со всех сторон, круг этой реальности сжимался: сперва группа, потом работа, Майя, военкомат, всё это преследовало меня там, за дверью, стучалось в дверь, но не умело войти, внедрится на мой островок безопасности. Теперь агрессивная реальность проникла и сюда, в мою обитель, оттеснив меня в крохотную ванну. Отступать было некуда, оставалось только наступать. Лёжа в пене, я медленно прихлёбывал вино и выпускал из лёгких сигаретный дым. Я готов, готов принять бой, ничего, вот только наберусь сил.

В дверь позвонили. Я выскочил из ванны, обтекая пеной, вытерся единственно оставшимся полотенцем для рук, обвязался вокруг пояса им же и пошёл к двери. Уже подойдя к ней, я понял, что громко шлёпал ногами и наверняка шаги мои слышны за ней. Таиться смысла не было, поэтому я отчётливо произнёс из коридора: «Кто там?» «Наргиз.» Это Наргиз. Но почему так рано? Ещё ведь полчаса. Я открыл дверь.