Поцелуй мамонта

Деньги идут к деньгам!

Хоть и нет их у Никоши, но память краски — то осталась!

Может, это были такие специальные щиты малые для тренировок гладиаторов, или — если уж дальше гадать — для игр императорских детей.

— Сон, что ли?

Может, крышки от малых кофейных кострюль были золотыми у императоров?

— Помутнение рассудка?

Монеты — крышки — щиты были с полустёртыми орлами и с полностью неизвестной надобностью.

Совсем ерунда какая — то. Никоша, опомнись! Ищи и ешь детские шоколадные трюфельки!

Чего они — золотки эти — делали на крыше Эрмитажа никто не знает.

Кто их поднял туда, как они оказались вне списков?

Кто не успел справить их заграницу, почему не стало это нужное стране золото партийным?

Только намёк на то есть.

Но, Никоше это было неважным. Сон всё равно крепок у Никоши. Молодость! Зеленость!

И не слыхивал он про золото у главной партии.

Партий было тогда немало. Среди них были не особо любимые, и не оформились пока ещё категорически главные.

Думал, думал Никоша. — Что же делать ему с подаренными судьбой благодатными колёсами?

— Может, вместо обыкновенного тележного обода их приспособить для катания кочергой?

Но, вроде, возраст был уже не тот.

Кончались папины денежки, если не сказать, что они были уже на исходе, и сало давно было съедено. Хозяйка всё наворачивает цену комнаты. В угол, что ли, перемещаться, или ещё в других доходных домах место поискать? Говорят, в Гороховой бывшей улице есть дешевше. И стал прыгать Никоша по окнам уже со второй целью. И, кажется, нашёл. Живут в хате той две девки и два ребятёнка. Добрые вроде. Кажется, и дела у них плохи. Вот и попробует на днях Никоша до них сходить. — Продать, продать колёсики, хотя бы пару для начала!

Как продать, Никоша не знал, но уверен был, что сможет. Да и тётки расскажут, коли они коренные жительницы Питера… Петрограда теперь… Никак не привыкнуть!

— А Питер — то как — то лучше, хоть и по нерусски звучит.

Но сначала Никоше надо было клад унести и перезарыть, как делают ловкие пираты. А раз зарыть на своей крыше Никоше не удаётся — маловато доходным домом было посыпано земельки — то тогда тупо спрятать во дворе, а ещё лучше на… на… на кладбище. Кто захочет копаться среди покойников? На то и расчёт.

— Сколь надоела эта похоронная тема! Отстаньте, а? — кричит Никоша, летя по сонному небу, — не хочу на кладбище. Рано мне ещё!

Эх, Никоша, Никоша! Всё — то у тебя ещё впереди.

Не нашёл ты черты между сном и реальностью.

Прикинь, где — то на пути к тебе иностранная девушка Клавдия, Маринка — пулемётчица, Наилька — дурочка.

Да и глупый, наивный Михейша Игоревич Полиевктов вот — вот встретится на твоём пути.

Вон он: уже защёлкивает свои чемоданы.

АЛЧНЫЕ, ХИТРЫЕ, ЖЕСТОКИЕ

"Самый ужасный год в России был 1918–й.

Хуже его был только 1919–й".

Михаил Булгаков

1919 год.

— Чего?

— Дык вот, хотите верьте, братья, хотите нет…

Бум, лёгкая, почти товарищеская затрещина!

— Расслабьсь, орёл! Правду бреши, Стёпка — На. Не ври нам. Тебе веру теперь снова заслужить надо.

— Есть бабки у старухи Лидки! Кажись есть на! — почти кричит Степан от расстройства, и закрывает глаза, ожидая следующего удара более точного. — Прячет она его. В анфиладке, кажись на. В нишке коридорной. Так такая пустота, есть на. У Клавки спросим. Еслив чо на. Она точно выдаст: куда ей деваться, она пирогов с Лидкой не ест на. Раздельное питание. Не шикует Клавка, я знаю. Наём знаете сколько ей стоит?

— Клавке твоей?

— Мадаме на!

— И сколько?

Степан оживился, почуяв положительную фору:

— В год шестьсот, следовательно, в месяц пятьдесят на, а она не работала ж поначалу. А Клавке надо было платить. А мне… И мне платили на. Справно платили. Правда, уволили месяца три как назад на.

— Платили, или нет, что — то я не понял. Говори, бля, разборчивей!

— Ну, может, кончилось бабло ея?

— А она буквально перед… Перед тем на, как я ушёл на… Кружева… Шила.

— Шило! Бля, наше Шило давно в Крестах сгнило… Или в помойке. Шило нам не докладывался, когда втихаря помирал. Его, бля, или Чача грохнул, или мусора сгребли… Сведеньев — то нет. А он бы проявился, если б живой был. У нас его доля в общаке. Нетронутая, заметьте! Ещё с месяцок потерпим, а там… — Кожан махнул рукой, — нет его! Точно нет. Я бы знал. Нам ментуха51 докладывают. Сводки каждый месяц дублируются для нашего ведомства. Это хорошо? Хорошо, но завалили бумагой. И приходится всё это говно читать. Воевать с врагами некогда: всё читаем и читаем. А что? Бухгалтерия, бля! Кстати: на каждого жмура выделяют пятьдесят коп из госказны! На канаву — рупь. Это дохерища. А нам уменьшают зарплату из — за этих жмуров, вместо тово, чтобы добавлять за их поимку и за вышку. Нам бы пора, кстати, по халтуре на сто первый52 переключиться. Там работа тихая и, бля, без остановок. Бабло как по крупп — конвееру идёт. Заметьте, граждане, что я формально работаю на двух работах. На Чека и на нас самих…

— Ставку что ли хлопочешь повысить, Кожан? — уставились на него товарищи.

— Я к слову.

— А — а. А то мы подумали…

— Я серьёзно на, — продолжил Степан, внимательно выслушав политинформацию чекиста Кожана. — Вот, к примеру, Монька — ювелирщик, который на Каменном углу… у Бланки на… дак по сороковнику зарабатывал на…

— Может его, твоего Моньку, пощупать? — выдвинул версию Желвак. — Как вы, коллеги, насчёт пощупать Моньку? Он ведь ещё, бильдюга, в тотализатор ходит, и, говорят, угадывает через раз. Везунчик и спец. Скаковых изучил лучше бздёнки у своей бабы. Знает куда поднажать, а что пропустить. Так что излишки у него есть. Или данью обложить? Или пригодится ещё? Пригодится, не будем трогать пока. А то куда будем обмылки сдавать? Верно? Придётся снова с кем — то новую дружбу городить. А там опять сложности… А нам это надо?

— Желвак правду говорит, — решает Кожан (он же Сашка, он же чекист Кожинов), удивляясь прозорливости Желвака. А с виду тупой молотобоец. — Пусть Монька живёт, — милосердно решает Кожан.

— А она, Лидка, ведь не ювелирщик… если про заработок… Кружавчики плетёт. Что с этих тряпок намоешь, — подмечает Жало.

— Не скажи! Иные портные по тридцать восемь гребут и живут в среднем классе, а у этой же хоромы против… портных этих! — оправдывается Стёпка — На.

— Может, на проценты жительствует. У неё вклады есть?

— Есть и вклады и клады. Говорю: не дешёвая она баба, глянь на неё и всё сразу насквозь, как в бане видно. На лобу словцо, на лобку кружевцо!

— Ха! За кружева как у неё в п…де можно и по полста давать, — сострил Алтын, рассматривая стибренную со стола фотку Анастасии Лидии — Чёрной.

Настька — Лидия снята на заре не сложившейся славы, ещё в девичестве. Там она ни хера не играла ролей, а только в качестве статистки расхаживала обнажённой по берегу Чёрного моря. Среди таких же голых, чопорных и абсолютно нищих граждан.

Настька — Лидия Чёрная была с зонтом, а на заднике ошибочно застыл крупным планом белый парусник с незапланированно одетыми людьми. Люди вывалили гурьбой на борт и таращились, показывая пальцами в сторону фильмы. Один, что в котелке, отливал прямо в воду. Тогда снимали «Даму с собачкой в стиле ню».

— Вау, ноль пятый год! Там стреляют, а эта шлюха ебтётся! — увидел дату на обороте и обиделся Алтын. Прочёл по слогам дальше: «Дорогой Володичка, это я будто Анастасия в Одессе. Похожа, правда! Твоя Лида. Люблю тебя до безрассудства».

— Вот же… блядь. Ещё и артисткой подрабатывала. Такая не пропадёт. Стервь она! Подбирушка!

— Я и говорю, — оживляется Степан.

— А ща така благородна дамочка, — подлил яду Жало.

— Копить можно с тех бабок. Клавке две сотни с половиной отдавала… с революции чуть меньше, но давала же!

— Чё — то у тебя с арифметикой не сходится, давай — ка ещё раз разжуй обчеству.

— Чего объяснять: мы вместе в ломбард ходили с часиками на, швейцария, блядь, с цепью ходили, с крестом, всё не дутое, а на кресте брюллов немеряно… Я её охранял на… У Лидки до революции был флигелёк на Прудах. Что ж она с ево ничего не взяла? Голой уехала на?

— Чего ж не взял по пути… пока в ломбард пёрлись? Чик по башке, под горло… и навар твой. Забыл, как баланду варить?

— А чего не взял, жить было надо… и меня не обижала… однако.

— А взяла и выгнала!

— Не то, чтобы уж выгнала, мягко, блядь буду, попросила… Да я сам, по правде говоря, ушёл, как на трубочиста приткнулся. Больше стало, ей богу. Не вру! И дворы скребу по найму. Мне не жалко. Один я без вас не ходок. Мелочь это. А вместе — сила! Жалко и тётку, она мне подмогла, я у ней три года швейцарил, не пыльно на… Дети у неё. Че ж я! Детишков жалко. А тут доходных домов…

— Бэмс! — по башке.

И переменился тон у Степана — На, замельтешил, затараторил:

— Да вы не думайте. Остатков у ней до чёрта! Ложки, вилки, подносы — серебро. Стенные часы живы, а в них чистое серебро, а кукушка — золота кусок, голубого золота на. Редкость на, а не кукушка. Императрица позавидует. Царской высоты, боярского весу часики. В них, блядь, сажень роста. Брякают хрустальным звоном и английские частушки поют на.

— Кхек!

— Как бы лишку не переврать, — думает, — откукуется на шее!

— Не попутал кофий с отрубями?

— Дак, мы у неё самой и поглядим и спросим, еслив надо, — уверяет Степан.

— Спросим… — хохочет небритый Алтын, подключаясь к разговору. Ему только треуголки не хватает: как есть пират! — И пирогов спросим. Уж так попросим, что аж уроем. — Требуха есть ещё?

— Жевни. Вот.

— А поточнее если? Спрятано, а сам не видел, — подмечают справа.

— И нешто покажешь? — замахнулись слева и сзади. Шутя, для своих. Степан крутого замаха не видел, а то соответствующим настроением попортил бы себе штаны.

— Не знаю точно где, а знаю точно, что есть на! Как рыб в море не видать на, так и…

— Говори по — русски! Разнакался! Чего ты нам трепало моешь! Есть, есть! Заладил какадуем. Рыбы! В море! Разведку надо было вести, а не крошки со стола собирать. Вот мы вернулись и что? Ты нам должен, не забывай. Гуди53 по делу или…

— Или?

Подумали незлобные, разумные люди. Поскребли затылки. Идея была любопытной: ни одного мужика в том богатом доме. Даром бери — не хочу! Ножи спрятали на время. Комиссар Кожан крутнул барабан. Теперь пуля в безопасном для Стёпки месте, и от случайного выстрела страховка. Пули надо беречь: они денег стоят.

— Грызуны, говоришь, там есть? Сколько их?

— Есть парочка. Малолетки оба. Не сделают ничего на. Слабы. Девица и…

— Каким возрастком?

— Девчонке восемь — девять… с хвостиком, мальцу вообще шесть.

— Это хорошо. Нам взрослые ни к чему. А двустволке54 сколь, гувернантке твоей? Етил, поди, втихушку!

— Под двадцать четыре — пять… Да тихая она, не крепкая. Дунь и рассыплется… Не етил. Не давала. Честную корчит.

— Ага, нормалек. Ну и как теперь? С нами пойдёшь, или желаешь опять отсидеться в подвале? Коли не найдём бабла, так кобздец тебе, Стёп.

— С вами, с вами, люди добрые… товарищи… Насосик, Жалок, Алтын, ну что вы! Желвак!

— Гусь тебе товарищ… Ты мне вспомни, Стёп, бабло в кабалу55 брал?