Реквием

Нет. Ничто из этого не заставляет меня чувствовать, что я лучше их. Честно говоря, это только заставляет меня завидовать им. Слабо улыбнувшись ей, я качаю головой.

— Тогда хорошо, — отвечает Мэл. — Тогда нам нужно подготовить тебя.

— Послушай, я уверена, что все поймут. Я устала, и едва распаковала вещи, и…

Мэл выпрямляется, скрещивая руки на груди.

— Они не поймут. Они элитарные придурки с огромным эго и очень долгой памятью, в отличие от некоторых людей, которых я знаю.

Девушка смеется над этим, как будто это самая смешная вещь, которую она когда-либо слышала.

— Если ты не пойдешь, то отделишь себя от остальных. Как только ты окажешься снаружи, обратно уже не попасть. Никаких общественных клубов. Никаких свиданий, — подчеркивает она. — Совсем никаких. Любого парня, застигнутого на свидании с посторонней, автоматически исключают из футбольной команды. Команды по лакроссу. В какой бы команде они ни были… — она делает движение руками. — Их вышвырнут в любом случае. Выгонят из их углубленных проектов. Из школьных кружков. Все их друзья отвернутся от них. Это судьба хуже смерти.

— Это самое тупое дерьмо, которое я когда-либо слышала. Учителя бы этого не допустили.

— Ха! — Мэл откидывает голову назад и смеется. Похоже, она реально позабавлена моим комментарием. — Ах, черт. Конечно. У тебя все еще сложилось впечатление, что здесь заправляют учителя. Мне неприятно огорчать тебя, детка, но здесь, в «Туссене», это не так.

— Тогда кто же управляет?

Она по-волчьи ухмыляется мне, и я понимаю, что только что попала прямо в ее ловушку.

— Тот, кто выиграет голосование на сегодняшней вечеринке, — говорит Мэл. — Один парень. Одна девушка. Вместе они будут решать, как мы будем жить в течение следующего года. Итак. Сейчас ты бы не хотела этого пропустить, не так ли?

Тупо. Так чертовски тупо.

Я должна собирать вещи и убираться отсюда к чертовой матери, а не распаковываться. Маленькое откровение Тео, сделанное ранее в коридоре, это огромный ключ к разгадке, что бы ни говорила Рут. Но я пообещала ей, что буду придерживаться прежнего курса, так что какой у меня выбор? Я не могу просто так уйти отсюда.

Понятия не имею, что Мэл имела в виду под этим голосованием, но спорить с ней кажется бесполезным, поэтому я сдаюсь. Когда Джесс возвращается с фиолетовым платьем с блестками и увесистой косметичкой, размахивая плойкой в руке, как будто это наступательное оружие, я позволяю Мэл заставить меня переодеться. Сижу очень тихо, пока она завивает мне волосы, а Ноэлани, красивая девушка с миндалевидными карими глазами, наносит макияж на мое лицо. Они жужжат вокруг меня, как маленькие рабочие пчелки вокруг своего улья, и заканчивают со мной всего за несколько минут. Я стою перед зеркалом у окна, с трудом узнавая девушку, смотрящую на меня в ответ. Она выглядит старше. Меньше похожей на привидение. Предполагаю, что это во многом связано с тональным кремом, который Ноэлани нанесла на синяки под моими глазами, но все же. Девушка в зеркале выглядит здоровой. Счастливой. Я даже не знала, что мое лицо может выглядеть так, когда я улыбаюсь. В «Фалькон-хаус» не так уж много зеркал.

Мэл отступает назад, чтобы полюбоваться делом своих рук.

— Идеально. Честно говоря, я впечатлена собой. Не каждый может творить чудеса под таким давлением.

Под давлением? Это она ворвалась сюда и потребовала, чтобы я позволила ей тыкать и пихать меня, как будто я какая-то разряженная кукла. Если кто-то и находится под давлением, так это, черт возьми, я.

Девушка доброжелательно улыбается, кладя руку мне на плечо.

— Поверь мне, Соррелл. Ты будешь рада, что пошла на эту вечеринку. И еще будешь очень рада, что позволила мне сначала поколдовать над тобой. Я буквально твоя фея-крестная. Ну же. Нам пора идти.

«Серьезно, Соррелл. Расслабься. Расслабься! Что самое худшее может случиться?»

— Э-э-э, меня могут накачать наркотиками, изнасиловать и я умру, как ты? — бормочу я себе под нос, отвечая на звук голоса Рейчел в моей голове.

Дразнящий смех моей лучшей подруги звенит у меня в ушах, когда я спускаюсь по склону холма к темному лесу, следуя за группой незнакомых девушек, направляясь в ситуацию, которая, скорее всего, взорвется у меня перед носом.

Наше дыхание поднимается облаками тумана, вздымающимися в ночное небо. Свежий зимний воздух пахнет древесным дымом и такой холодный, что обжигает мои легкие и ноздри.

— Прости? Ты… ты что-то сказала? — Высокая, тихая девушка, идущая ближе всех ко мне, моргает на меня, как сова в темноте. Ее зовут Джулия. Ее пышные светлые волосы, заплетенные в толстую косу, спускаются по спине почти до талии.

Я качаю головой, засовывая руки в глубокие карманы зимнего пальто, которое мне подарила Гейнор. Я сказала ей, что толстая парка с капюшоном на овчинной подкладке — это перебор, но она настояла, чтобы я ее взяла. И сейчас я бесконечно благодарна за то, что сделала это.

— Просто говорю сама с собой, — говорю я. — Дурная привычка.

— Знаешь, как говорят… — Джулия смеется немного неловко. — Разговор с самим собой — это…

— Нет. Просто. Не надо.

Я слишком хорошо понимаю, что разговоры с самим собой — это первый признак безумия. Думаю ли я, что голос Рейчел в моей голове реален? Мне кажется, что меня преследует ее призрак или что-то в этом роде? Нет. Я знаю, что разговариваю сама с собой, когда провожу эти разговоры в своей голове. Я просто чертовски сильно скучаю по Рейчел. В тот день, когда она умерла, я почувствовала себя так, словно меня разорвали на части и вырвали из меня сердце. Чувство потери было слишком велико, чтобы его можно было понять. Мой разум справился с пустотой, которую оставила после себя Рейчел, единственным известным ему способом: он заполнил ее ею, как мог. Дал моей подруге какое-то подобие жизни, чтобы она все еще была со мной.

Я не перестану мысленно разговаривать с ней. Никогда. Если сделаю это, то действительно потеряю ее навсегда. А это? Я просто, блять, не смогу с этим справиться.

Бедная Джулия дрожит от резкого тона моего голоса. Она прячет подбородок в воротник куртки, так что только ее глаза смотрят на меня поверх материала.

— Все в порядке, — говорит она приглушенно. — Моя мама говорит, что разговор с самой собой — это единственный способ большую часть времени вести разумный разговор. Я понимаю. — Могу сказать по тому, как в уголках ее глаз появляются морщинки, что девушка улыбается, хотя все еще выглядит нервной. — В любом случае. Я… я должна догнать Мэл. Мой ингалятор у нее в сумочке, так что… — Она спешит к началу группы, оставляя меня плестись сзади.

Не желая рисковать еще одним моментом «О, здорово, я снова разговариваю сама с собой», я напеваю, чтобы голос Рейчел звучал тише — ту же мелодию, которую напевала вчера в машине с Гейнор. Подъем и спад музыки легко струятся в моем сознании, как текущая вода по руслу реки, ее звучание прекрасно и щемяще.

Оставшуюся часть прогулки я остаюсь одна. Так даже лучше. Я отстаю достаточно далеко, чтобы при желании легко ускользнуть обратно в школу; здание вырисовывается из темноты, как готический кошмар. Обширные лужайки, которые мы только что пересекли, были подстрижены в противоположных направлениях, придавая траве полосатый вид. Я следую за другими девушками, слушая, как они болтают и хихикают впереди, и чувствую, как свинцовая тяжесть давит мне на грудь. Если ожидается, что на этой вечеринке будут присутствовать все, то решение не идти было бы ошибкой. Я бы привлекла к себе внимание, особенно если бы подверглась притеснениям, как описала Мэл. За то, чтобы вписаться, приходится платить, а Рут сказала мне, что мне нужно слиться с толпой, несмотря ни на что.

Мэл ведет нас по грунтовой дороге, которая вьется вниз по склону, огибает рощу высоких деревьев и скрывает из виду «Туссен». Как только огибаем деревья, нам навстречу доносится слабый звук музыки. Сейчас, вдали от школы, так темно, что я едва вижу свою руку перед лицом. Несмотря на темноту, Мэл, кажется, точно знает, куда идет. Я спешу догнать группу, недовольно ворча себе под нос.

— Маркус будет там? — спрашивает Джессика впереди.

Мэл громко смеется.

— А как ты думаешь? Он никогда бы не отказался от бесплатной выпивки. И можешь поспорить на свою задницу, что он будет участвовать в голосовании за Главного Парня. Этот парень любит поливать людей дерьмом. И никогда не упустит возможности, чтобы все заискивали перед ним и лизали ему сапоги до конца года.

Ноэлани издает фыркающий звук; очевидно, она согласна.

— А как насчет Главной Девушки? Думаешь, Бет выиграет?

— Нет, если это будет зависеть от меня, — говорит Мэл.

— Ты же знаешь, что мы все проголосуем за тебя, — отвечает Ноэлани.

— Лучше бы так! Если только не хотите бегать по поручениям и разгребать дерьмо Бет, пока не закончите школу. Я не могу придумать ничего хуже.

Ух. Обычная школьная драма. Такого рода разделения никогда не существовало в «Фалькон-хаус». Этому никогда не позволили бы случиться. Все внутренние обиды улаживались на мате, неважно, большие они или маленькие, и вопрос не разрешался до тех пор, пока одна из нас не теряла сознание. Вы действительно должны были иметь это в виду.

Когда мы спускаемся в небольшую закрытую долину, в поле зрения появляется источник музыки: большой костер, языки пламени которого лижут чистое ночное небо. Тени безумно мечутся во все стороны, когда толпа людей перемещается и скачет вокруг, крича и смеясь во все горло. На прилегающей поляне установлены столы, уставленные едой и напитками.

Я не знаю, чего ожидала, но, черт возьми, точно не этого. Вечеринка проходит не в задней комнате бара или ресторана. Не в доме родителей какого-нибудь богатого ребенка, как это было в ночь смерти Рейчел. Даже не в каком-нибудь сарае. Это просто группа учеников «Туссена», собравшихся вокруг костра посреди поляны. На улице чертовски холодно, но как только мы оказываемся в двадцати футах от этого ревущего костра, девушки начинают снимать свои пальто и куртки, бросая их на стол, уже заваленный верхней зимней одеждой.

Не успеваю я опомниться, как в моей руке оказывается красный стаканчик, и я с подозрением смотрю на дурно пахнущую жидкость внутри, гадая, не подмешано ли в нее то же самое дерьмо, которым нас с Рэйч угостили на той последней вечеринке. Я выливаю напиток в траву у своих ног.

— Эй, эй, эй! Не трать впустую! — Пьяная девушка, одетая в розовый топ с пайетками и белые обрезанные джинсовые шорты, выхватывает стаканчик у меня из рук. В нем почти ничего не осталось, но она проглатывает последние капли, как манну небесную. — Это дерьмо дорогое. И чертовски крепкое. Парни постарались. Зачем выливать?

Я пожимаю плечами, натягивая капюшон своей парки.

— Не в настроении подвергаться групповому изнасилованию, полагаю.

Она сужает глаза до щелочек, глядя на меня, как на какого-то урода.

— Что, черт возьми, с тобой не так?

— Ну, знаешь. Небольшая детская травма. Посттравматический стресс. Как обычно… — я замолкаю и ухожу, ухмыляясь про себя.

Чувствую себя такой далекой от этих людей. Мы одного возраста, но мы разных пород. Совершенно разные виды. Пока эти ублюдки катались на пони и кричали на фокусников, требуя более впечатляющих трюков в свой восьмой день рождения, я ела из мусорных баков. Когда им было по десять, они ездили на каникулы в Хэмптонс и набивали рты лучшими лобстерами штата Мэн. Тем временем я стояла на коленях в грязном переулке и вводила в вену «Налоксон» моему приемному опекуну Дэвиду, чтобы он, блять, не умер от передозировки.